Тайны гор, которых не было на карте... - Вихарева Анастасия

— Это не выбор, — осудила Манька. — Какая разница тут или там? Все одно — под вампиром.

— Видишь ли, в Аду сознание частично из земли вынуто. Там только то, что будет явлено в день Суда. Если человек не ступал по земле пока жив был, там он тем более не найдет ни землю, ни ближнего. Так до Суда и врачует вампира, подливая масла в огонь. Взять тех, что на могилах… Чего они там караулят? Повеселились бы на последок. Я бы не сказал бы, что мучаю человека… Он не знал меня, пока был жив, так с чего мне приставать к нему? Человека Бог ведет, а тут вдруг я, Бог Нечисти, пришел спасать, убеждать, возвращать любимого… Кто я после этого? А у вампира хочешь не хочешь, а завоешь. Ад у него круче моего… Судья он, Манька… Строгий и справедливый. Спаситель им сказал: "врагов же моих тех, которые не хотели, чтобы я царствовал над ними, приведите сюда и избейте предо мною." Они и бьют, как умеют. Кто не с ними, тот против них.

— А я? Я же тоже к вампирам иду! — ужаснулась Манька, представив себя на колу.

Представила так ясно, как протыкает кол все ее внутренности, вырывая кишки вдоль позвоночника. Будто видела со стороны. И не удивилась — видела! Земля видела, а иначе, откуда бы пришла эта ясная мысль? Значит, опять вампиры пытали живую плоть.

— Не плакаться, а с гостинцами! — успокоил ее Дьявол. — А все едино смерть, если бы не заметила, что рядом иду. Помочь не могу, я Бог по сути, а не по признанию, караю и милую, но — Законом! Но могу научить.

— Был бы правильный Бог! — хмыкнула Манька, смерив Дьявола с головы до пят. — Все муки на меня собрал! Бог с ними, не со мной.

— Манька, я Бог Нечисти! Сердце мое безраздельно принадлежит вампиру. Любуюсь им и думаю: вот он, а вот я, но как мы похожи! Я перед Бездной боец, он передо мной боец. У меня есть Сад-Утопия, и его окружает Сад-Утопия, у меня есть Ад, и он не отстал. Я творю всякую тварь в земле, и он творит, я Судья, и он судья, я молюсь Небытию, и он молится Небытию, я поставил себя над костью, и он… Стоит ли сердиться на муравья, если оставил тебя без внимания? Впрочем, — Дьявол задумался, лицо его стало грустным, — с человеком такое может статься! И муравей ответ держит, если прополз по человеку. Ну, муравей, ладно, а стадное поголовье бизонов, чем человеку помешало? Не лает, не кусает, телится, доится, травку щиплет.

— Как чем, а пастбища?! — усмехнулась Манька.

— Волшебное слово "надо!" — и человек умер, не успев родиться, — Дьявол вошел в свое обычное состояние, оставив депрессивный тон. — Сорока миллионам бизонов поживиться было чем, еще пара миллионов свиней, коров и лошадок упали бы с голоду? Теперь слоны и киты. И пустыня не радует, скорпионы под ноги бросаются. Человек не создавал, чего ему церемониться? И безжалостно вырывает мои глаза и уши. Пусть распнет меня человек и ограбит, думаю я, когда вижу, с каким цинизмом преподносит вампир "Здравствуй Папа!". От меня не убудет. Я помогу поднять его ношу и донести до границы моих владений. Я остановлю себе всякую мысль, которая бросилась бы вслед и прокричала: "Ты убил меня!" Разве есть человек, который понес бы на своих плечах мертвого слона или тех же бизонов? Человек человека убивает и не совестится. За благополучие в целом всегда приходится чем-то жертвовать — если план сработает, а он сработает! — глаза Дьявола заблестели, в глубине их снова загорелся голубой огонь, — не такие стада народятся!

— А человека тоже поэтому даешь убивать? Удобная позиция: моя хата с краю… Есть те, кто жизнью рискует, чтобы кита спасти, а ты их на землю вымениваешь, объявляя осликом.

— Это загадка, на которую я не могу поднять руку, — строго произнес Дьявол. — Сама подумай, сколько бы вампир не издевался над человеком, человек все равно к нему идет на поклон. Есть в нем нечто, что приятно пахнет. Представь, пал вампир в поле. И пришел бы я и сказал: вот, Маня, освободил тебя от того, кто ездил на твоей спине долгие годы! — подала бы мне руку-то? Не исторгла бы на меня проклятие, если бы я ударил вампира на твоих глазах? Вроде великое сделал дело — но кто как не ты, бежала бы с поля без оглядки? Зато вампир с радостью положит за тебя плату и порадуется, что поле ему досталось дешевле, чем если бы стал выкупать. В том и разница. Человек не дорог мне, как вампир, благодарить не умеет. А нечисть правила знает, мудрость имеет — свою, богоумную мудрость. Я помогаю тебе не ради тебя, а ради земли, которой поклялся, что если обретет сознание, станет больше, чем просто земля. Я — Бог Нечисти. Историю вспомни, как буквоед пресыщался и падал на ровном месте — и бил, и гнал, и поражал. Только Законом может спастись человек от моего гнева.

— Я Закон знаю только с твоих слов, — напомнила Манька.

— Закон на все времена высечен на двух скрижалях, — Дьявол постучал пальцем по ее лбу. — Здесь. Открой и прочти. Если не напали, ну и не лезь, а напали — бей! Вампир в зуб, и ты ему в клык, чтобы каждый видел красоту прикуса. Он в глаз, и ты в глаз, что бы каждый знал, каким глазиком обесточить пытался. Руку отсек, а ты обрубок перед собой выстави: смотрите, какой рукой калечил! Закон — это не бой с тенью, это добрая старая заповедь: и следи за ближним своим, как за самим собой. И тогда я не смогу помогать вампиру против тебя, ты увидишь заговор раньше. А пристыдить ближнего не сложно. Он упадет, изнемогая. Посмотри на треугольник-то! Ты можешь позвать на помощь людей, все в твоей власти. Открой вампира — пусть станет как те, древние. И убей раньше всех, кто придет убить тебя. Это труднее, но железное твое начало отразит удар.

— Значит, буду есть железо, страшно переедая! Не я первая начала!.. Столько всего было, а почему-то нет у меня ничего этого внутри, — призналась Манька. — Содержание мое не стало ни лучше, ни хуже. Иногда чувствую себя такой же беспросветной дурой, но ведь поумнела с тех пор! Или нет?

— Немного осталось. Дай-ка я положу железо твое в огонь, и посмотришь завтра, как очистится от ржавчины! Это не ты не можешь, это тебе не дают.

Дьявол забрал у нее и посох, и обутки, и каравай, и у Борзеевича, окликнув его и раздев. Борзеевич уже пришел в себя и готовил утку — грустный и сердитый. Железо он снял с себя с радостью. От железа, как Манька, Борзеевич начал покрываться язвами, но мужественно терпел.

— Ну ладно, Манька, Бог терпел и ей велел, а мне оно на что?! — тяжело вздохнул Борзеевич, передавая его Дьяволу.

— А вдруг дракон на тебя огнем подует? — добродушно пожурил Дьявол. — Железный устоишь, а пока удивляется, что за беда на него свалилась, успеешь пятки показать… Или вот, выпустит Манька меч из рук, а ты и подать не сможешь…

Манька вдруг заметила, что пока разговор вели, лес подвинулся ближе. И опешила. Стройные березки стояли теперь там, где их не было.

Дьявол махнул рукой — и стали они девицами красавицами… Сучковатыми немного, но вполне могли заменить приличное общество. А когда лесные красавицы открылись, на берег вышли водяные, и показались русалки со смазливыми личиками, подмигнув Борзеевичу. Русалки и лесные красавицы в раз ставили его на ноги. Лицо у Борзеевича вытянулось, он мгновенно преобразился и расцвел, выбросив из головы отсутствие памяти, и тут же помчался на берег удостовериться, что все это ему не сниться, забыв про утку. С духами у старика были особые отношения, без общества он одичал в горах… Манька проводила его с добродушной усмешкой, настроение и у нее поднялось.

Получалось, что у них гости… Или они в гостях…

Обычно лесной и водяной народец не жили большим народом. Так, чтобы присматривать за участком леса или реки, а здесь был именно народ.

Дьявол бросил железо в костер, огонь вспыхнул и достиг высоты самого высокого дерева, и деревянные шампура с нанизанным мясом разлетелись в разные стороны, и то ли послышалось, то ли вправду было, Манька услышала человеческий стон, который ветер тут же унес в сторону. И стал огонь снова таким, каким был, тихо потрескивая сучьями.

Ужин был безнадежно испорчен.