Осколки (СИ) - Ангел Ксения

– К сожалению, я мало чем смогу вам помочь, миледи, так как не вправе обсуждать военные планы своего короля в его отсутствие.

– Всем бы мужам вашу верность, милорд, – восхитилась Олинда, – и на земле были бы навек искоренены интриги и заговоры. Я не прошу выдавать военные планы вашего сеньора. Но буду признательна, если ваша рука в нужный час не дрогнет, а если понадобится отдать жизнь ради мира на своей земле, вы это сделаете.

Слова верховной Лаверн совсем не понравились – в них виделся некий тайный смысл, который пока ей был неясен. Но угроза, сквозившая между строк, не утаилась ни от Лаверн, ни от Сверра, который после этих слов усмехнулся и спрятал глаза.

Лаверн показалось, что петля вокруг ее шеи затягивается все сильнее и воздуха становится все меньше. Но больше всего ужасало то, что Роланд совершенно не ощущал нависшей над ним угрозы. И да, он пойдет в пасть чудовища, чтобы защитить тех, кто ему дорог.

Если Лаверн останется рядом с ним, он умрет. Если он станет искать для нее осколки – погибнет еще быстрее.

Нет, ей не нужны напрасные жертвы, тем более, Роланд не заслужил такой бесславной участи… Впрочем, выгоду можно извлечь из всего.

Она бросила беглый взгляд на Бригга и усмехнулась. И тут же одернула себя – такие планы стоит составлять не в присутствии сильнейшей менталистки континента. Лаверн подумает об этом после, когда останется одна и когда осколки Сверра будут в ее руках.

Ночью, лишь только замок уснул и покои спящих господ стерегли полусонные охранники, она все же пробралась в лабораторию Сверра.

Лестница, ведущая вниз. Полумрак. Зеленоватый свет, источаемый корнями подземника, уходящими вглубь каменистой почвы – вплоть до сердца Кэтленда. Истершийся гобелен на стене, изображающий переломное сражение Великой войны. Черная пасть камина. Стол, заваленный бумагами. Стеллажи с образцами живой плоти, навеки застывшими в растворе фиксатора. Полупрозрачные кристаллы-накопители. Вовсе не те, что ищет Лаверн…

Нужные наверняка надежно спрятаны, только вот… где?

Тишина спящего дома звенела, окружала Лаверн. И шаги ее растворялись в этой тишине, как мед растворяется в горячем отваре. Тьма подползала к ее ногам, лизала кожу, и от этого становилось почти страшно. Почти – потому что Мария уверила: накопители именно здесь. И Лаверн знала несколько укромных тайников лаборатории Сверра, а также знала, как их открыть.

Три шага от лестницы вправо, присесть, отыскать пальцами непрочно сидящий в полу камень, поддеть и вытащить. Нырнуть рукой в ямку, вынуть содержимое. Шкатулка была маленькой. Слишком маленькой, чтобы вместить в себя сорок один кристалл, но Лаверн была убеждена: Сверр не держит все осколки в одном месте.

Немного силы, чтобы сломать защитные заклинания и обойти ловушки. Щелчок, раскрытое нутро шкатулки. Выдох разочарования – на бархатном настиле лежали лишь аккуратно сложенные бумаги, содержимое которых было сложно рассмотреть. Наверняка что-то запретное, но Лаверн это было безразлично. Она аккуратно прикрыла крышку шкатулки и сунула ее обратно в тайник, надеясь лишь, что, когда Сверр заметит сломанные печати, Лаверн уже не будет в Клыке. Она установила камень на место и поднялась. Подошла к гобелену, поддела нижний правый угол, отсчитала десятый по диагонали камень, надавила. Скрипнули ржавые механизмы, руку обожгло охранным проклятием, чародейка, зашипев и выругавшись, отпрянула.

На то, чтобы нейтрализовать проклятие ушло минут десять и немало сил. Она замерла, прислонившись спиной к гобелену, прижав к груди пострадавшую руку, и пыталась отдышаться. Сердце стучало быстро, как у загнанной лани. Несколько раз глубоко вдохнув, Лаверн заставила себя успокоиться. Решительно оттянула угол гобелена, аккуратно прощупала контур проклятия… Сильное. Поставленное на славу, такое так просто не снимешь. И если так, то…

– Их там нет, – заявила темнота голосом Сверра, и Лаверн вздрогнула. – Но ты можешь проверить. Хотя жаль, работа по-настоящему филигранная, без ложной скромности скажу, этой защитой я горжусь.

Чародейка поджала губы и развернулась. Тьма выпустила Сверра – насмешливого и самоуверенного, и захотелось его ударить. Сделать больно. Больнее, чем она сделала в деревне Старого Эдда…

– Ты действительно ожидала, что я стану хранить накопители там, где ты их легко отыщешь? – насмешливо поинтересовался Сверр. – Ты знаешь эту лабораторию не хуже меня самого.

Лаверн подавила злость и вздохнула. Сжала и разжала пальцы на пострадавшей руке, морщась от болезненного покалывания. Посмотрела на Сверра в упор.

– Ты либо отдашь мне их безо всяких условий, либо оставишь себе, – сказала устало. – Я никогда не соглашусь на то, что ты предлагаешь. Никогда, Сверр. Ты знаешь это и все равно тратишь столько сил на провальное дело. Зачем?

Он пожал плечами, не сводя с нее горящего взгляда.

– Считаю, что благоразумие в тебе пересилит гордость. Что ты не отступишь, когда желаемое так близко. Что ты сделаешь все, чтобы спасти Ча.

– Тебе плевать на Ча. И на меня. Ты делаешь это ради власти. Признай и давай покончим с этим.

– Мне не плевать на тебя, – возразил он. – И никогда не было, ты знаешь.

– Помнишь, – она отлипла от стены, прошлась к стеллажам, тронула корешки стоящих на полках книг, – ты сказал мне однажды, что тебе безразличны и род, и замок этот? Что делаешь это лишь в память об отце, который дал тебе крышу над головой и воспитание, достойное лорда, несмотря на твое происхождение? Помнишь, ты говорил, что мире есть только мы, и только это имеет значение? Ты и я – вот что важно.

– А потом ты ушла, – напомнил он.

– Потому что все это было ложью.

– Я никогда тебе не лгал. – Сверр шагнул к ней, взял за руку – ту, что была поражена проклятием – и боль ушла. Покалывание тоже. Лаверн хотела выдернуть ладонь, но Сверр сжал ее крепче. – Идем, мне нужно тебе кое-что показать.

В лаборатории была тайная дверь, ведущая к источнику. Узкий коридор, несчетное количество ступеней – влажных и скользких, опутанных белесыми корнями, и Лаверн цеплялась за Сверра, чтобы не упасть. Наконец они вышли к каменному перешейку, ведущему к ущелью. Прошли по камням, опутанным водорослями и тиной, к темному провалу, ведущему еще ниже – в землю, туда, где билось сердце рода Сверра. Близился прилив. Море бесновалось, разбивая пенные волны о камни, и у Лаверн намокли домашние туфли и подол платья. Сверр крепко удерживал ее за локоть, не давая оступиться и упасть.

Она ненавидела это место – именно оно сделало ее той, кем она являлась. Именно оно изуродовало ее контур, изменило, изранило глубинную часть средоточия ее силы. Но все равно шла за Сверром, послушно приближаясь к источнику собственного страха и отвращения.

Она была здесь лишь дважды. В первый раз ее привел к источнику Фредрек, когда ей было всего четырнадцать. Второй раз Сверр принес сюда ее бьющееся в агонии тело, изуродованное ядом Матильды. Она мало что помнила с того раза, лишь силу, вливающуюся в умирающее нутро и то, что боль от этой силы притуплялась, давая возможность дышать.

Сверр потом сказал, что “Огонь дракона” – довольно редкий яд. Они никогда не пили его, хотя к остальным ядам он приучил Лаверн с того самого момента, когда младшие дома взбунтовались против него, желая казнить за смерть Даррела. Они принимали небольшие порции ежедневно после завтрака. Это чтобы организм привык, говорил Сверр, и Лаверн верила. После это не раз спасало ее жизнь…

В ущелье было темно, и Сверр зажег факел, который предусмотрительно захватил с собой из лаборатории. Лаверн ступала осторожно, опасаясь острых камней. Вход в ущелье не зря называли Кошачьей пастью – острые каменные наросты напоминали зубы, в любой момент готовые сомкнуться на плоти жертвы, переламывая кости.

Они преодолели длинный узкий коридор с влажными стенами, ведущий в огромную залу круглой формы, оплетенную мерцающими зеленью корнями. В центре был расположен большой овальный камень – полупрозрачный адуляр, внутри у него билось сплетенное из мертвых корней эфемерное сердце рода Снежного барса.