Голодная бездна Нью-Арка (СИ) - Демина Карина

Он интересно рассказывал.

Делал ли сам? Наверняка. Не существует малефиков-теоретиков, ибо это противно самой природе дара. И опасно. И если Тельму заставляли отрабатывать каждый параграф учебника, то и Мэйнфорду в свое время пришлось.

— Однако даже если взять свежего покойника. И сделать все, как должно… а процесс это медленный и непростой, — его рокочущий голос отвлекал и от мыслей, и от снов. — Ко всему требующий приличных силовых затрат. Но итог выйдет предсказуемым. Сотворенные големы примитивны. Способны исполнить простые команды, скажем, переместить предмет. Или охранять определенный участок, но и только. Одно время… правительство решила, что големы — идеальны именно для охраны. Почти неуязвимы. А главное, малозатратны. Один раз поднял и…

Мэйнфорд мягко разминал плечи Тельмы. И ей, Бездна его задери, нравилось.

— … при грамотно выстроенных контурах подзарядки хватит надолго. И такую охрану не подкупишь… плюс, если изменить базовые данные, то голем обзаведется отменным нюхом… или зрением… или слухом. Сплошная выгода.

— Ничего не вышло?

— Не вышло, — глухо отозвался Мэйнфорд. — Проект закрыли, после того как пара големов напала на Сенатора… видишь ли, его амулет-метка разрядился, а без нее големы не способны отличить своих от чужих. Так что…

— Это не големы.

Тельма помнила глиняных кукол.

Они и двигались иначе. И вели себя вовсе не как спеленутые чужою волей мертвецы.

— Именно, — Мэйнфорд отстранился. — Это определенно не големы. Более того… големы не способны разговаривать. Или использовать магию. Слишком сложно… это что-то другое, и я разберусь что, только…

— Нужно время.

— Именно, девочка. Нужно время.

Вот только оба осознавали, что этого времени у них как раз и нет.

Глава 28

В машине Тельма все-таки отключилась, и это было логичным, а еще, наверное, безопасным, поскольку спуститься к этой самой машине она сумела сама. Конечно, пришлось держаться обеими руками за перила, и лестница, еще недавно обыкновенная, теперь казалась крутой, почти неодолимой, но Тельма справилась.

Ей почему-то очень важно было справиться, хотя Мэйнфорд и был недоволен.

Ворчал, что ни к чему подвиги.

А это не было подвигом. Просто… так нужно, чтобы мир, наконец, успокоился. И рассыпающийся разум перестал рассыпаться. Чтобы она, Тельма, наново научилась дышать, ходить и что там еще положено делать человеку. Она бы и от машины отказалась, но после представила поездку в городском автобусе, а потом и дорогу от остановки до дома, и решила, что и вправду для подвигов подберет иное время.

Машина тронулась с места мягко.

Мэйнфорд сам сел за руль и вел на редкость аккуратно, осторожно даже. Не удивительно, что ее убаюкало. Она даже сон увидела. С башней-маяком, со столиком под белой скатертью, с бутылкой вина — вот уж чего не было, не пьет Тельма в рабочее время… и с Мэйнфордом.

Он что-то рассказывал.

Улыбался.

И выглядел почти очаровательным, что было слишком даже для сна. А Тельма четко осознавала, что спит. Как понимала, что место это, сама ситуация — не более чем повторение недавних событий, вызвавших сильный эмоциональный всплеск.

Анализировать сон было на удивление просто и приятно.

Она сравнивала братьев.

И удивлялась тому, до чего они не похожи. Нет, если присмотреться, то в чертах лица усматривалось нечто близкое, к примеру, разрез глаз или форма подбородка. Но у Гаррета эти черты находились в гармонии, лицо же Мэйнфорда было словно вытесано из гранита, причем наспех и скульптором не особо талантливым.

Но Тельме нравилось рассматривать его.

И слушать.

Правда, Бездна ее задери, чтоб она хоть слово понимала…

А потом машина остановилась, и сон закончился. Тельма открыла глаза, с сожалением отметив, что не отказалась бы, если бы дорога продлилась еще пару минут. Или пару часов.

Мэйнфорд любезно открыл дверцу и руку протянул.

— Я сама, — Тельма стряхнула обрывки сна. Жаль. Хороший. Ей редко снятся хорошие сны. Но от нынешнего, как ни странно, осталось то самое терпкое послевкусие моря, которое поразило ее на вершине башни. И еще желание.

Запертое.

Сдерживаемое… днем еще сдерживаемое, но ныне барьеры трещали, и Тельма знала, что продержатся они недолго.

— Сама… конечно, самостоятельная… — он добавил пару слов покрепче, и Тельма согласилась, что ситуация располагала. Весь нынешний гребаный день располагал.

Но главное, что дальше ее мнения не спрашивали. Мэйнфорд просто сгреб ее в охапку и поднял.

— Не нашла местечка получше? — он ворчал, потому как тоже устал от молчания и всего дерьма, которое свалилось на них за последнюю неделю.

От тайн.

И слепоты, которая злила. Ведь Тельма чувствовала — разгадка близка. Руку протяни… главное, чтобы эту руку Бездна не сожрала. Зубы у нее остры.

— Зарплату поднимешь — найду… — ей не хотелось больше отстаивать право на самостоятельность. И видят Боги, что нынешние, что Низвергнутые, лестница — хороший повод побыть беспомощной.

Сотня ступенек.

А то и две.

— С зарплатой — это не ко мне…

— Вот так, как с работой — это к тебе, а с зарплатой…

Ступеньки покачиваются, но и мысли не возникает, что Мэйнфорд ее не удержит. Он надежен, куда надежнее скал, и моря, но Тельму волнует не это.

Запах.

Горьковатый, полынный. И еще с толикой табака и горького шоколада… с лакрицей, которую прежде Тельма на дух не выносила, а теперь ей хочется самой пропитаться этим запахом.

Это все откат.

Наведенное. Чужое. И Тельма ведь понимает прекрасно, и про наведенное, и про чужое, но все равно льнет, завороженная и запахом, и теплом.

Силой.

Кто бы мог подумать, что камень способен таить в себе столько тепла.

Нет, спать с начальством — дурная идея… и это даже, если отбросить факт, что Мэйнфорд — сволочь первостатейная… но уютная же сволочь.

И горячая.

Сладкая.

Тельма тянула силу, понимая, что еще больше пьянеет, а чем больше она пьянеет, тем меньше остается желания сопротивляться инстинкту.

Надо.

Чего ради?

Соблюдения эфемерных приличий? Они суть ложь, а потакая лжи приближаешь Бездну. Не так ли было писано во всех книгах, которые называют святыми.

— Ключи, — хрипло попросил Мэйнфорд, остановившись перед дверью.

— В кармане, — Тельме хотелось и смеяться, и плакать. А еще вцепиться в него, когтями и зубами, прокусить толстую кожу, чтобы до крови, чтобы сладость этой крови ощутить на губах.

И силу тянуть.

У него ведь много.

Он поставил Тельму.

— Держишься?

Держится. И опирается на стену, а еще на него, не отталкивая, скорее умоляя не убегать. А ему следует. Ему опасно оставаться.

Только и он не спешит.

В глазах — туман… откуда взялся? Эти ведь глаза обыкновенными были, а теперь вот туман… и рука, которая ищет ключи — обманула Тельма, они не в кармане, в сумочке, а где сумочка она сама не вспомнит. Но главное, что рука эта поглаживает мятую блузку.

Вытягивает.

— Отпусти, — это почти мольба, и Тельме, Бездна ее побери, нравится, чтобы ее умоляют. — Завтра же жалеть станешь…

Быть может. Но когда еще будет это завтра? И она, подавшись вперед, с мурлыканьем, с сипом болезненным, вцепилась ему в губу. Это не было поцелуем.

Укусом.

И кровь оказалась действительно сладкой.

— Бестолковая… — он не разозлился, и сила не отступила, напротив, потянулась к Тельме, обнимая, спутывая сотнею петель. И каждая жгла.

Того и гляди, Тельма сама вспыхнет.

Прямо здесь.

На площадке… не самое лучшее место, но она не способна теперь шевелиться.

— Погоди, — Мэйнфорд не стал искать ключи, и за управляющим, у которого должны бы храниться дубликаты, не пошел. Он просто легонько пнул дверь, и та разломилась…

…завтра скандал будет.

…компенсацию потребуют о порче имущества… и вообще, как Тельме на работу идти, если дверь сломана?