Кристальный пик - Гор Анастасия

Ворон захлопал крыльями и перепрыгнул на ветку повыше, отчего мне пришлось поднять тыкву над самой головой, чтобы не упустить его из виду. На миг птица все-таки скрылась за листвой, а когда мне снова удалось поймать ее лучом света, оказалось, что она сидит на дереве вовсе не одна.

— Это не я, — захихикала Дагаз, раскачиваясь на погнутой фиалковой ветке и лелея шест из рябины на своих согнутых коленях. — Это ро. Ро-о-о! Я предупреждала, Бродяжка.

Так вот, значит, что на самом деле шелестело в кронах все это время! Это Дагаз следовала за нами по пятам и дожидалась удобного момента, чтобы начать пакостить. В подтверждение моей догадки она закаркала, как ее птица, словно и впрямь была не в своем уме. Зарычав в ответ волчонком, Тесея вдруг вырвалась у меня из рук, подобрала с земли мелкий камешек и со всей силы швырнула его в Дагаз. Та увернулась, принявшись дразниться и показывать Тесее язык. Ее черные глаза сливались с чернотой рощи, будто вобрали ее в себя и теперь отдавали обратно, заставляя тени наседать и лизать носки наших башмаков.

— Вы все сгинете к Дикому! И ты, и ветер, и дикарь со змеей паршивой, и род людской, богов не страшащийся!

Я устало вздохнула, качая головой. Даже королевские советы и жалобы Гвидиона о казенных делах не утомляли меня так, как сумела утомить Дагаз всего за один день. Если Сол не ошибся и она действительно была вестницей самой Волчьей Госпожи, то та, очевидно, что-то напутала, когда создавала ее. В Круге умалишенным добавляли в напиток по пять-семь капель макового молока, чтобы успокоить их, если те доставляли хлопоты соседям. Определенно, Дагаз тоже не помешало бы такое молоко, вот только у меня его с собой не было. Как и времени церемониться с ней.

Что же делать? Неужели бросаться на безумную старуху с клинком? Или тоже камнями в нее кидаться, пока не слезет и не развеет свой сейд, отобравший у меня друзей?

Шерстяная нить на мизинце съежилась, заставляя меня зашипеть от боли и поднести ладонь к глазам. Разбухнув, словно от влаги, нить жужжала, посылая пульсации по всей моей руке до самого локтя, будто кто-то дергал за конец нитки, завязанный под костяшкой узелком. Раньше с ней такого не случалось, но откуда-то я знала, что нужно делать. Точнее, что она хочет, чтобы я делала.

Нить снова дернула меня за руку, заставляя выбросить ее вперед, как для удара. Желтоглазая белая птица закричала.

— Хозяин!

Дагаз уронила посох с коленей, и тот покатился по аметистовым цветам, ломая их рогами. Нить же моя вдруг удлинилась и полетела вперед стрелой, а затем обернулась вокруг шеи ворона хомутом и стащила его вниз. Тот захрипел, захлопал в панике крыльями, пытаясь вырваться и взлететь, но нить из волчьей шерсти, сплетенную вёльвой, только вёльва разорвать и могла. Потяжелевшая и тугая, как стальная цепь, она притянула кричащего ворона мне в руки и связала ему клюв, дабы тот перестал клацать им и пытаться выклевать мне глаза.

— Отдай, отдай! Он мой, — забилась Дагаз в бешенстве. — Хозяин!

Велев Тесее забрать мой тыквенный подсвечник и отойти назад, я зажала под своей грудью птицу так, как зажимали поварихи кур, прежде чем отправить тех на суп. Какое-то время ворон отказывался сдаваться, брыкался и царапал меня когтями, но все же притих, когда я, совсем отчаявшись, передавила ему шею.

В неметоне Столицы, когда меня похитили, мне пришлось в одиночку драться с разбойником, возжелавшим меня обесчестить… Но даже тогда руки у меня не дрожали так, как дрожали сейчас, когда я боролась с существом меньше собаки и слабее ребенка. Ворон смотрел на меня круглыми глазами-бусинками и так сильно дрожал, напуганный, что его белые перья начали осыпаться и листьями полетели по ветру. Под кончиками моих пальцев колотилось маленькое сердечко, которое я могла остановить меньше, чем за секунду. Для этого нужно было лишь сомкнуть пальцы на тонкой шейке, повернуть до хруста и…

— Ты не посмеешь! — завизжала Дагаз, спрыгнув с дерева на землю вслед за своим посохом. — Ты не тронешь Хозяина!

— Почему это? — спросила я невозмутимо, подняв на нее глаза. Ворон вяло всплеснул крыльями, уже порядком измотанный борьбой, и снова обмяк. — Ты ведь тронула моих друзей. Значит, я тоже могу тронуть твоего. Око за око.

— Нет! — Дагаз вдруг хлопнула в ладоши, отчего аметистовые цветы, немо взирающие на наше противостояние, зажглись по очереди и превратили непроглядную смолистую ночь в фиолетовые сумерки. Я увидела ее лицо, исписанное перевернутыми рунами, поплывшими от слез, а затем увидела и то, как шевелятся деревья за ее спиной. — Забирай их! Всех до единого забирай! Отдай мне Хозяина!

Тесея ахнула и, поставив наши тыквенные огни на пенек, бросилась к расступившимся деревьям, преклонившим перед нами ветви. В них, извиваясь, висело трое пленников, связанных по рукам и ногам — Мелихор, Кочевник и Солярис. Первая раскачивалась полулежа, как на качелях, второй болтался верх-тормашками, а последний, Сол, напоминал куколку бабочки, подвешенный вертикально и увитый прутьями до самого подбородка. Когда древесные петли разжались, все трое рухнули на землю кучей и принялись отплевываться от фиолетовых листьев, которыми Дагаз позатыкала им рты.

— Тьфу! Тьфу! Ну все, бабка, — выдавил Кочевник сквозь кашель, согнувшись над корнями одного из деревьев после того, как его вытошнило. — Отец учил меня на старых топор не поднимать, но если из-за тебя я потеряю благодать Медвежьего Стража, потому что цветов нажрался, считай, ты покойница!

— А мне понравилось, — улыбнулась Мелихор, сидя на траве с ветками, застрявшими в пепельных косах, точно оленьи рога. — Напоминает, как в детстве мама нас всех в окаменевших скорлупках по городу носила. Солярис, ты помнишь? Тебя, самого младшего, мы с Сильтаном тоже по очереди таскали…

— Умолкни, — буркнул тот, стряхивая с помятой одежды листву.

На сколько бы судьба ни разлучала нас с Солом, — на пятнадцать минут, час, день или неделю, — каждый раз при виде него я чувствовала себя так, будто вернулась домой из долгого путешествия. Вот и сейчас первым делом хотелось коснуться его, проверить, в порядке ли он, помочь выбрать из волос тот сор, про который он напрочь забыл, оторопев, когда увидел у меня в руках попискивающую птицу. Но…

— А теперь верни мне Хозяина! — взревела Дагаз и затоптала аметистовые цветы босыми ногами, точно капризное дитя, заставив нас всех отшатнуться от нее в сторону. — Я выполнила твои условия, Бродяжка!

— Еще не все, — сказала я и услышала разочарованный вздох Дагаз, с которым она взмахнула рукой, призывая посох самостоятельно подняться с травы и лечь в ее костлявые пальцы. Вот только он, как и сейд, был абсолютно бесполезен сейчас, покуда жизнь ворона по-прежнему находилась в моих руках. Прекрасно зная это, я демонстративно погладила птицу по сгорбленной спине между белых крыльев и решительно заявила: — Проведи нас к Кристальному пику, и верну я тебе твоего драгоценного Хозяина. А до той поры он побудет у меня. Ты же не против провести немного времени в светской компании, правда, птичка?

Птица не колыхнулась, будто решила, что если притворится мертвой, то я брошу ее и отстану. Только желтые глаза с маленькими зрачками вращались, внимательно следя за каждым моим движением. На ощупь тельце ворона напоминало камень, до того напряженным он был, пока я не погладила его еще раз и не прижала к себе, на этот раз полюбовно, в качестве обещания.

— Извини, — прошептала я ворону, когда мы выдвинулись во главе с покорившейся Дагаз вперед. — Так нужно. Я не причиню тебе вреда.

Солярис, зашагавший рядом, только хмыкнул: он знал, что мне просто не хватило бы духу придушить ворона, чем я столь уверенно угрожала Дагаз. Ведь пускай характер у него и был скверный, — судя по тому, что на моих ладонях алели полосы от когтей, — он не заслуживал смерти. А я уж точно была не той, кто мог бы принести ее кому-либо, кроме Красного тумана.

Хотя темнота Аметистового сада больше не лишала зрения, сейд Дагаз — или же ее умение находить с фиолетовой рощей общий язык, как его находила с Рубиновым лесом Хагалаз, — все еще освещал его недостаточно. Однако я все равно заметила, куда Сол смотрит — на шерстяную нить, обвитую вокруг птицы поводом.