Из бурных волн (ЛП) - Лейн Вал И.

31. Спрятанное сокровище

Дизельный двигатель папиного грузовика ровно урчал, когда мы въезжали на подъездную дорожку к маленькому одноэтажному дому в стиле ранчо. Я никогда не знала другого дома за этими стенами, пока в этом году не переехала в общежитие. Как только он заглушил двигатель, не осталось ничего, кроме стрекотания сверчков, а тихое ночное небо смотрело на нас сверху вниз. На мне не было куртки, и я поежилась, когда холодный воздух коснулся моих обнаженных рук. Переступив порог парадной двери, меня окутало знакомое чувство.

Обстановка выглядела так же, как и в день моего отъезда: ярко-зеленые искусственные растения резко контрастировали с устаревшими деревянными панелями на стенах. По всему дому висели мои детские фотографии и несколько старых свадебных фотографий моих родителей. Я вошла в свою старую комнату, и многие мои работы по-прежнему висели на стене там, где я их оставила. Мои разнокалиберные носки все еще валялись на полу. На стене за изголовьем кровати от пола до потолка висела моя собственная картина Ван Гога «Звездная ночь». Я расписала эту стену вручную, когда училась в средней школе. Оказывается, мне и раньше нравилось спать под звездами, хотя я этого и не замечала.

Я включила свет в комнате и бросила сумку на кровать. Попыталась подавить зевок, но безуспешно. Тело устало, а разум был затуманен. Отец стоял в дверях, глядя на меня.

— Я собираюсь вернуться в больницу, как только ты устроишься. — Он указал на сумку, лежащую на моем матрасе. — Пожалуйста, не думай, что я не хочу проводить с тобой время, Трина…

— Поверь мне, папа. Я знаю, — заверила я. — Приеду завтра, позвоню тебе, когда буду готова, чтобы ты забрал меня. — Я развернулась и начала доставать вещи из сумки. Я разбросала одежду по кровати, не позаботившись о том, чтобы она была аккуратно сложена. Не получив ответа от папы, я оглянулась через плечо. — Иди. Не расстраивайся, папа. Ты должен быть с ней.

— Я не хочу, чтобы ты думала, что я не рад тебя видеть.

— Папа, конечно, я знаю. — Я встала лицом к нему, держась за локоть другой рукой. — Но сейчас маме нужен только ты. Ты всегда был рядом с ней, а я единственная, кто отказался от нее. Если она проснется, ты тот, кого она будет искать. Я все еще не уверена, что готова.

Последняя часть была отчасти правдой. Я не была готова, но не только по этой причине. Я опустила ту часть, где говорилось, что мне нужно время, чтобы порыться в доме в поисках шкатулки, в существовании которой даже не была уверена.

Как только папа ушел, я перевела дух, борясь с очередным зевком, и направилась к багажу, который принесла вчера вечером. Достав ключ из сумки, я взяла его в руки. Это был первый раз, когда у меня появилась возможность изучить древнюю вещь. Я повертела ее в руках, рассматривая внешний вид, потемневший и огрубевший от коррозии и соли. Железо было тщательно обработано, на рукояти были отлиты замысловатые завитки.

После всего, через что я прошла, чтобы получить его, я молилась, чтобы оно того стоило. Мне нужны были ответы. Ответы, которые, надеюсь, могли стать решениями. И мне нужен был этот ключ, чтобы открыть их все. Но я боялась это узнать. Что, если он даже не сможет открыть шкатулку? Что, если все это не связано между собой? Что, если в ожерелье действительно нет ничего особенного? Что, если я не смогу спасти Майло? Что, если я проведу остаток своей жизни, зная, что его душа навеки обречена скитаться по морям? Что, если все это не имело никакого отношения ни к моей матери, ни ко мне, и она действительно была просто страдающей галлюцинациями алкоголичкой, которую невозможно спасти? Что, если такая судьба была неизбежна для нас обеих?

Вихрь голосов в голове нарастал, не ослабевая. Вопросы. Страхи. Этот маленький ключик в моей руке вызывал их все. Решив больше не терять времени, я отправилась на чердак, где в детстве была всего один раз.

Я потянула за шнур, наблюдая, как ступеньки приветливо раздвигаются передо мной. В доме больше никого не было, и когда я в одиночестве забралась на темный чердак, меня охватило жуткое чувство. Я быстро отвлеклась и ретировалась на кухню в поисках одного из многочисленных папиных фонариков на случай непредвиденных обстоятельств. Поиск не занял много времени, и через несколько секунд я уже была у подножия лестницы, сжимая фонарик в руках.

Спертый воздух с чердака, не теряя времени, ворвался в мои легкие. Воздух был затхлый и странно душный, и я была рада, что сейчас не лето. Там, в углу, я увидела груду игрушек, которые мы с мамой перенесли наверх одиннадцать лет назад. Помимо всего прочего, почти все пространство тесного чердака занимали старые стулья, маленькие грязные автомобильные запчасти и предметы декора, которые выглядели так, будто им самое место в гостиной пожилой дамы. С чего я должна начать? При виде устрашающей кучи неорганизованного хлама у меня защемило в груди. Поиски шкатулки могли занять целую вечность. Я даже не знала, как она выглядит.

— Где бы она могла быть? — спросила я себя. В отчаянии принялась искать, вытаскивая коробки отовсюду и передвигая все, что только могла. Но ничего. Не было никаких признаков этой легендарной шкатулки.

Я плюхнулась на пол и безропотно села, волнение в груди нарастало, как волна. И тут океан, который я сдерживала, наконец, обрушился на меня. Вырвавшийся у меня сдавленный вопль эхом отразился от пустых стен чердака. Слезы закапали на пыльный пол, когда я упала ничком, рыдания были быстрыми и прерывистыми. Я крепко обхватила себя руками, пытаясь отдышаться, раскачиваясь вперед-назад. Я не могла этого сделать. Я не могла спасти нас. И я была такой, такой уставшей.

Меня разбудил гудок на улице. Когда открыла глаза, они горели, и я поняла, что заснула там, на чердаке. Быстро вскочила на ноги и спустилась в ванную, чтобы почистить зубы, принять душ. И убедилась, что чердак закрылся за мной.

— Трина, я здесь! — услышала я, как папа позвал меня из коридора.

Я выглянула из-за двери ванной.

— Прости, папа, я проспала. Должно быть, не услышала будильник.

Папа не возражал подождать, пока я закончу собираться, и я изо всех сил старалась выглядеть более отдохнувшей, чем чувствовала себя на самом деле.

Вернувшись в больницу, я перевернула в своей голове все, что смогла вспомнить. Что я упустила? Я планировала попробовать поискать еще раз сегодня вечером, но теряла уверенность в том, что эта шкатулка действительно когда-либо была у мамы.

Когда наступили сумерки, я свернулась калачиком у маленького окошка в маминой комнате. Я изучала горизонт, замечая, как бледно-оранжевые и серые оттенки, словно волны, перекатывались по небу, когда солнце клонилось к закату. Разноцветные полосы были сотканы на небе, как шелковые нити, и мне захотелось взять в руки кисть. Но самое лучшее, что я смогла достать, — альбом для рисования, который лежал в спортивной сумке. Наблюдая, как луна занимает место солнца, я позволила сердцу направлять руку, когда она начала обводить контур лица. Из штрихов моего карандаша получились взъерошенные волосы, волевой подбородок и горящие, свирепые глаза, смотрящие на меня со страницы. Очерчивая бархатистые губы, я мысленно призвала на помощь воспоминания о нектариновом вкусе, который все еще сохранялся на моих губах.

Запах соуса маринара и чеснока отвлек меня от рисования. В комнату вошел папа, неся коробку с пиццей, и поставил ее на маленький столик, бросив взгляд в мою сторону.

— Кто это? — Я заметила, что он разглядывает мой альбом для рисования.

— О… эм. — Я быстро положила тетрадь плашмя, чтобы заслонить от него, чувствуя, как краснею. — Никто.

— Ну, я в это ни на минуту не поверю, — рассмеялся он. — Я никогда не видел, чтобы ты так рисовала людей. Обычно это бабочки, цветы или облака.

Он был в некотором роде прав. Иногда я делала наброски и рисовала людей, но портреты, как правило, не были моим увлечением. Особенно портреты привлекательных мужчин.