- Чем же она помочь может?
- Люди говорят, ведает...
- Да как же говорят, коли к ней никто не ходит?..
- Вот и я о том же. Чудно как-то. Потому - странная она...
"Да это не она странная, а вы, - подумалось Алешке. - У вас за все сосед в ответе. Что ни спроси, все на соседей киваете", вслух же сказал:
- Живет-то где, знаешь? Расскажешь, дорогу-то? Или у соседа спрашивать?
- Зачем, у соседа? - рассудительно ответил Кощей. - Сам расскажу.
И верно, рассказал. Да так подробно, будто сам к ней каждый день бегал.
- Когда собираешься? - Клык спросил.
- А вот завтра с утречка и отправлюсь. Не век же в этом Червене вековать. Дело надо сделать, какое поручено, и домой. Погостили, пора и честь знать...
И чего это князю земля эта понадобилась? - думал Алешка, выезжая из города, как только открыли ворота. - Будто другой мало. Мало того, на отшибе где-то, так еще и люди тут... особые. Понятное дело, каждый по-своему репу сеет, только эти уж больно... Конечно, ежели и впрямь от бабки в наследство досталась, то отдавать жалко. Он, вон, даже сыну своему княжество здесь особое обустроить собирается. Ан ежели б, к примеру, мне сюда княжить предложили, я б ни за что не согласился. У нас даже враги, и те привычные. Степняки, они все ж таки тоже люди. А тут... Нет, зверь тот самый, Скимен, он, конечно, не человек, так ведь и не из наших краев. Ему здесь - самое место... Может, он отсюда к нам и забежал. Заблудился. Хотя, с другой стороны, места тут тоже красивые. Река большая, торг знатный. Так что, коли б княжить сюда прислали, надо было б получше посмотреть. Коли порядок навести, так и жить можно. Человек, он ко всему привыкает. А попривыкнув, да ум-разум приложив, ого-го какое княжество отгрохать сподобно...
В общем, пока добирался до старухиной избы, решил Алешка, что коли князь ему, ни с того, ни с сего, землю эту под руку отдаст, непременно соглашаться.
Избушка и впрямь на отшибе оказалась. Чуть не по крышу самую в землю ушла; ежели не знать, чего ищешь, можно за кучу земли принять. Пожарище, дорогу, и что тут еще было, лес хорошо скрыл, пожалуй, и следов не сыскать. Но, обратно, коли к мертвецам не ходил никто, - ан дорога была, хоть на телеге проезжай, здесь - иначе. Стадами людишки бегают, а даже тропки приметной не разглядеть. От тына одно название, что тын, - так торчит не пойми чего, ворота давно сами куда-то ушли, зато по обеим сторонам крыльца жерди торчат, а на них - конские черепа. Пугать кого? В эдакой-то глуши... Жива ли и старуха-то. Потому как в одном Кощей не соврал - чем ей тут жить, непонятно. Ни тебе огорода, ни деревьев, ни кустарников, чтоб плоды-ягоды собирать. Хотя, взять, к примеру, векшу. Она ведь тоже, грибов насушит, орехов насобирает, и всю зиму сыта. То рассудить, много ли и надо старушке? Не векша, конечно, ан и не корова, скажем, и не дружинник княжеский. Этих грибами да орехами ни за что не прокормить. А, впрочем, не его это дело, чем она тут живет. Его дело - совсем иное.
Соскочил Алешка с коня, глянул в окошко - не видать ничего. Хотел было стукнуть, уже и руку занес, потом спохватился, как бы не обрушить, избу-то. Приник ухом к двери, - не послышится ли чего? Тихо.
- Есть кто? - спросил, и снова слушает.
- Отчего ж и не быть-то? - проскрипело, только не из избы, а за спиной.
Дернул Алешка головой от неожиданности, ударился обо что-то, - труха посыпалась, - отскочил от двери и на скрип этот самый обернулся. Видит, выглядывает из-за угла лицо старушечье, и самое примечательное на этом лице - нос. Приметный такой, в половину локтя длиною, с бородавкой в ноготь, и изогнут, что твое коромысло. Глаза по обеим сторонам, черные, колючие. Губки маленькие, а подбородок - навстречу носу вытягивается. И над всем этим - волосы седые, будто лен нечесаный. Слыхал в детстве из сказок, будто есть на свете Баба-Яга, которая людей поедом ест, что твои блины - по лопате зараз в рот мечет. Вот он ее себе такой именно и представлял.
- Дело пытаешь, молодец, али от дела лытаешь?..
Ну, точно, как есть - она.
- Дело пытаю, - буркнул Алешка, а старуха уже и вся показалась. Только вот какая она, спроси - не ответит. Так глазами к носу ее прилип, никак не отлипнуть.
- А коли дело, так заходи, негоже дверь подпирать, - недовольно пробурчала старуха, а Алешке невольно подумалось: вот войду сейчас, а она меня на лопату - да в печь.
Однако зашел. Внутри - не то, чтоб шаром покати, а все ж таки голо. Ежели б не знал, что живет здесь кто-то, усомнился бы. Потому - жилую избу от нежилой отличить запросто можно, а эта... Про такую говорят, что в ней хозяин помер. Печь нетопленая, стол, лавки, пожалуй, и все.
- Голоден? - старуха между тем спрашивает.
- Да нет... Водицы вот если только найдется...
- Найдется, чего ж не найтись... Только квасу ягодного, с ледника, оно лучше будет. Сейчас принесу.
Вышла. Сказать правду, Алешка насчет водицы просто так ляпнул, для разговору. И как теперь поступить, непонятно. Мало ли какого зелья эта старая карга в квас кинуть может? Решил, на всякий случай, уронить невзначай. А ей будто и дела нету. Распахнула дверку в чулан настежь, сняла со стены ковшик, зачерпнула из ведерка, сама отпила, - хорош ли, - снова зачерпнула, и ему несет. Поставила рядом, села напротив, ждет. Дух же от кваса такой подымается, ровно в ягодник ненароком забрел. Махнул рукой Алешка, да ковшик единым махом и опростал. Сколько от беды не убегай, ан все одно не убережешься... Стукнул ковшиком о стол, еще попросил, потому как давненько такого пивать не приходилось.
- Ишь ты, прыткий какой, - неожиданно неприветливо заскрипела старуха. - Так самой ничего не останется... Ходют тут всякие... Сказывай, зачем пожаловал.
Собрался было Алешка про змея с оборотнем спросить, что такое, да как их одолеть можно, ан неожиданно для себя издалека начал, с самого Киева, и так это его понесло, ровно бабу на торге. Чудится ему, будто не верит старуха, так он для убедительности обо всем на свете молоть начал. Так тараторит - сам себя перебивает. Скачет с пятого на десятое, ничегошеньки не разобрать. Вот и бабка тоже. Послушала-послушала, какую молодец околесицу несет, покачала головой, поднялась, сунула ковшик в ведерко с водой, - оно, оказывается, рядышком стояло, - Алешке протягивает. А у того в горле и впрямь пересохло, с непривычки. Ухватил ковшик, махнул, вроде полегчало.
- Ты, молодец, об деле говори, зачем пришел, - это старуха ему, - мне тут тебя слушать недосуг. Мало, что у вас там в Киеве творится? Ты то рассуди: где Киев, а где я. И похвальбу свою - девкам оставь, а мне годков-то, небось, вдесятеро поболее твоего будет. А нет - так и ступай себе, откудова взялся.
Алешка же столько наплел, уже и сам не помнит, чего. Не стал в этот раз вокруг да около, так прямо про змея с оборотнем и спросил.
Задумалась старуха. Глаза прикрыла, и сидит, покряхтывает. Алешка же, как ни старается, а все на носище ее смотрит. Это ж надо такому вырасти!.. Это ж ладонью ухвати, половина торчать останется. Так засмотрелся, что и не заметил, как старуха проснулась.
- Что, - спрашивает, - нравится? Могу и тебе такой приделать, коли пригляделся.
То ли насмехается, то ли обиделась, а только Алешка на всякий случай отказался.
- Ты, молодец, хоть и удал, как сам об себе рассказывал, ан двух зайцев зараз одной стрелой и тебе не выручить. Справишься с оборотнем, так и змея одолеешь. Научу, потому как волкодлак этот мне и самой разор чинит. Людишки-то прежде частенько наведывались, кто с чем, а нонче боятся. Вот что сделаешь. Как спать в избе ляжешь, ты лучины-то все загаси, а светец оставь, чтоб едва что видно было. Корку хлебную покроши, да по полу и раскидай. Как мыши осмелеют, да полезут, тут примечать и начинай. Первых четыре - пусть их, а пятую - не упусти. Поймай ее...
Алешка так шумно глотнул, что мало изба не расселась. Глаза выпучил, рот раскрыл. Потом вроде как оклемался.
