Круг двенадцати душ - Матлак Ирина

Глаза миссис Эртон блеснули.

— Как же он мучился, когда я добилась своего! Как корил себя за слабость и «совершенную ошибку»! Ошибка — так он называл нашу единственную ночь, хотя настоящей ошибкой была его женитьба на этой высокородной твари!

Мне впервые довелось видеть, как с лица экономки сползла холодная сдержанность, обнажив ее настоящую сущность. Длилось это недолго, и уже в следующее мгновение она успокоилась.

— Скоро все наладится, — теперь уже с осмысленным взглядом произнесла миссис Эртон. — Я верну его. Воскрешу для себя. Он оценит и поймет, что лишь я нужна ему, что именно я — его вечная, неумирающая любовь.

Резко поднявшись, экономка посмотрела на меня сверху вниз и напоследок проронила:

— Не тешьте себя мыслью о заступничестве Виктора. Он поможет мне в возвращении своего брата, и никакое мимолетное увлечение этому не помешает.

Уже когда выходила из комнаты, она на миг остановилась и снова повторила:

— Пожалейте себя, леди Кендол, последуйте моему совету. Выпейте чай.

Когда дверь за ней закрылась, я опустила глаза на оставленную на подносе кружку. Потянулась к ней, обхватила ладонями горячий фарфор и поднесла к губам. Замерла, вдыхая горячий, с примесью пряного аромата пар… и медленно опустила кружку обратно.

К чаю я так и не прикоснулась.

На следующий день ко мне снова пришел Виктор. От голода и жажды я чувствовала себя совсем плохо, и за его приближением наблюдала отстраненно. Точно во сне.

Присев рядом, он изучающе на меня посмотрел, и взгляд этот был мною встречен с отрешенным спокойствием.

— Почему ты упрямишься, Амина? — спросил Виктор. — Зачем себя губишь?

— Губите себя вы, — на грани слышимости ответила я. — Все вы давно мертвы. Для чего тебе возвращать брата? Зачем ей помогаешь?

Он холодно улыбнулся:

— Почему бы и не повидаться с дорогим братишкой? Родная кровь все же. А эта полоумная буквально на коленях умоляла меня о помощи. Мы с Нилом вместе открывали для себя мир черной магии, но я добился куда большего. Только вообрази, на что способен дар охотника в сочетании с ней…

— Ты лжешь, — выдавила я из себя. — Не брата хочешь вернуть, а Кэтлин. По крайней мере, изначально хотел.

— А вот теперь я удивлен, леди Кендол, — склонившись, прошептал Виктор. — Да, я хотел вернуть к жизни Кэтлин, но время все меняет. С годами это желание переродилось в азарт, вызов своим собственным силам — сумею ли провести древний ритуал, который прежде столько раз не удавался? Но знаешь, — он на миг замолк, — я готов от него отказаться. В тебе есть то, что мне нужно, Амина. Я стану обучать тебя, помогу раскрыть внутренний дар. Наша магия прекрасно друг друга дополнит, и вместе мы достигнем многого.

Возможно, стоило согласиться или хотя бы сделать вид, что согласилась. Соблазн сказать «да» был столь велик, что я впилась ногтями в ладони, надеясь, что боль меня отвлечет. Как и все живое в этом мире, я не хотела умирать. Но согласиться — означало предать все, во что верила, предать Кирана.

— А остальные? — все же спросила я. — Если соглашусь, их отпустят?

— Я бы мог соврать, сказав, что они останутся в живых. Но не буду, — последовал спокойный ответ. — Тебе давно нашел замену, а их участь предрешена.

— Тогда все не имеет смысла, — произнесла я, прикрыв глаза. — Оставь меня в покое.

На некоторое время воцарилась тишина, и я уж было подумала, что Виктор действительно ушел, но внезапно надо мной прозвучал его громкий голос:

— Даю тебе последний шанс, Амина!

Одним рывком подняв с кровати, он притянул меня к себе и вынудил открыть глаза.

— Последний! Скажи, что хочешь быть со мной, что согласишься разделить магию и стать моей ученицей. Я сохраню твою жизнь!

Собрав остатки воли и сил, так же громко и четко я произнесла всего одно слово:

— Никогда.

Я видела пламя, полыхнувшее в его глазах, чувствовала эту обжигающую ярость и была готова сгореть. Казалось, сейчас Виктор выплеснет на меня всю свою тьму и накажет за прозвучавший отказ, но ничего такого не произошло.

— Это был твой выбор, — отстраненно произнес он, мгновенно утратив ко мне всякий интерес.

Оставшиеся до ритуала дни стали воплощением ада, из которого не существовало выхода. Мне по-прежнему приносили лишь чай, и в какой-то момент жажда стала до того невыносимой, что я его выпила. Чувствуя, как горячая жидкость струится по горлу, я старалась не раздумывать над тем, сколько подавляющего волю зелья в нее добавили. Когда чашка опустела, по телу разлился жар, стремительно добравшийся и до сознания.

Я лежала на кровати, ощущая, как горят огнем незакрывающиеся веки, как пересыхают и трескаются губы, как само мое тело становится клеткой для отчаянно бьющейся в нем души.

— Не сдаваться, — превозмогая сжигающее меня пламя, беззвучно шептала я. — Что бы ни случилось, никогда не сдаваться…

Мне никогда не было свойственно нарушать данных обещаний, не могла отступиться от своего принципа и сейчас. Данная Кирану клятва помогала держаться и не сорваться в черную бездну, хотя и служила всего лишь отсрочкой.

Меня снова терзали кошмары, и я оказывалась в самых их недрах — одинокая, бессильная, от безнадежности тихо сходящая с ума.

Я боялась даже думать о том, что то же самое сейчас переживают и остальные. Что в этих стенах томятся еще одиннадцать несчастных жертв, чьим жизням вскоре суждено оборваться. Что может быть страшнее, чем отдать на растерзание собственную душу? Что ждет всех нас там — за гранью этого мира? Где окажемся, когда умрем? Никому не нужные, проданные собственными родными и запертые в стенах старого, полного мрака поместья…

ГЛАВА 22

Тринадцатого июня — в день, когда умерла Кэтлин и погиб Нил Баррингтон, едва время близилось к обеду, всех девушек вывели из комнат. Невзирая на то что стоял день, небо было как никогда темным. Казалось, оно вот-вот обрушится на эту напитанную кровью землю.

Все снова выглядели безучастными, я же все еще сохраняла некое подобие рассудка. Чай пила всего три раза, но даже этого оказалось достаточно для появления вялости, рассеянности и бессвязных, обрывочных мыслей. Идущие передо мной девушки двигались машинально, едва перебирая ногами, и я с ужасом понимала, что ничем не отличаюсь от них.

Рано утром ко мне, как и, вероятно, ко всем прочим, пришла Оливия, помогла принять ванну и переодеться в свободную белую рубашку. Сейчас под тонкую ткань пробирался холод, от которого по коже пробегала мелкая дрожь, распущенные волосы подхватывал непрекращающийся сквозняк.

В недрах особняка слышалось шипение и ничего не выражающие тихие голоса. Предчувствующие грядущий ритуал темные призраки снова напоминали о себе, рвались к беспомощным жертвам, но магия Виктора не позволяла им к нам приблизиться.

Сам дом скрипел, стонал и, казалось, жил. Это место уже видело подобное прежде и предполагало сегодняшний исход. Выпуская нас на улицу, оно сопровождало проводы ноктюрном забвения, что подобно последней колыбельной доносился из музыкального зала.

Когда мы спускались в подземелье, мое внимание привлекла стоящая за оградой женщина. Поймав мой взгляд, она странно улыбнулась и приложила к губам указательный палец, призывая молчать.

Старая безумная ведьма…

В подземном зале с прошлого моего визита ничего не изменилось. Все тот же круг, зеркало и темные, выложенные каменными плитами стены. Только на сей раз реальность была такова, что мне показалось, будто прежде я не понимала самого значения слова «ужас» — когда холод обращается в невыносимый мороз, сковывающий и тело, и душу, и сердце, когда перед твоими глазами воссоздается образ из повторяющегося из года в год страшного сна и тебе предстоит стать реальной частью собственного кошмара.

Дженкинс проводил нас в комнату, где в прошлый раз держали Бекки. Помещение было совсем небольшим и с трудом умещало двенадцать человек. Здесь было так же холодно, как в зале, и отстраненно подумалось, что так можно и заболеть. Какая глупость — беспокоиться о здоровье, когда жить осталось всего несколько часов.