Первая после бога (СИ) - Снежинская Катерина

И ведь как в хрустальный шар глядела. Знала же, чем такие высказывания заканчиваются. Особенно когда смена начинается подозрительно спокойно. Могла бы и придержать язык, не первый день работает. Это всяким интернам позволительно плевать на суеверия. А опытный врач к приметам обязан относиться с почтением.

***

Многие считают, что дежурство в реанимационном отделении – это такая лафа, курорт напополам с собственной спальней. И, в принципе, их резоны понятны. Что такое реанимация? Никаких тебе палат – только зал, он же ремзал, в котором и коек-то, отделённых друг от друга полупрозрачными ширмочками, всего ничего. Например, под опекой Кассел их семь, а заняты только три. Пациенты чаще всего тихие, врачу не досаждающие, напуганные близостью границы с другим миром до полного спокойствия. Встречаются, конечно, жизнерадостные дедушки, но редко.

Больные постоянно находятся на контроле – проекции бдят. Не дремлет и вспомогательная дежурная сестра, сиречь призрак. Да ещё сестринский пост у самого выхода из зала. В смысле, стол, за которым дежурит живая сестра. И не какая-нибудь фифа из терапии, а серьёзная, огнём закалённая, водой проверенная и медные трубы прошедшая реанимационная – ей как себе верить можно. Что доктору делать остаётся?

Чаи гонять да спать в ординаторской. Но, во-первых, если врачу в приёмном отделении или там хирургии никто не возбраняет ночью подушку придавить, то реаниматору такая привилегия не позволена – обязан бодрствовать всё дежурство. Во-вторых, обход каждые полчаса. И заполнение дневника, будь он неладен. На писанину у доктора вообще времени уходит едва ли не больше, чем на пользование пациентов. И это несмотря на наличие информационных кристаллов, баз и персональных планшетов.

Ну а в-третьих, контингент тут особый. Тихий-то он тихий, но имеющий дурную привычку отбывать в мир иной, никого не спросясь. И не предупреждая доктора даже писком. Хорошо, если один такой намылится чемоданы складывать. А коли сразу двое? Тут хоть располовинься.

Слава Солнцу, случается такое редко.

Бывает ещё и так, что в дежурном покое вместо нейрохирурга сидит идиот, самостоятельно ни на что не способный. Вот тогда начинается самое весёлое.

Дверь в ординаторскую открылась с таким энтузиазмом, что на Кассел даже ветерком повеяло. Сестричка, вломившаяся с деликатностью тарана, была живая, но от призрака несильно отличалась: волосы всклокочены, как у ведьмы на шабаше – шапочку, видимо, по дороге вихрем смело. Физиономия бледная, зато щёки пунцовые и глаза горят, как у кошки.

– Доктор Кассел, – выпалила единым духом, – в приёмник! Срочно!

– Сейчас, – меланхолично пообещала Дира, заливая чайную заварку кипятком, – только корсет поправлю и прибегу.

Новоприобретённый интерн, в ожидании подробной лекции о том, куда ей лезть нельзя, а куда соваться запрещено при любых обстоятельствах, мышкой сидящая на диванчике, выпучила голубые глазки так, что с лёгкостью бы посрамила любую золотую рыбку. Удивление понятно – хирург в корсете, всё равно, что в латах. Видимо, с чувством юмора у чуды были проблемы.

Зато у ворвавшейся сестры никаких – нет юмора, нет проблем.

– Распоряжение доктора Лангера! – рявкнула доставала.

– Лично передал? – никуда не торопясь, уточнила Дира.

– Лично! – не преминула съязвить всклокоченная. – С ним связались, и он уже сюда едет. Велел, чтобы вы топали в приёмник, дежурный доктор вас заменит.

Если посередь ночи и не просто какой-нибудь, а праздничной, завотделением едет в больницу, а врачей начинают тасовать, то означать это может только одно: везут не пациента, а Большую Шишку и хорошо будет всем. Вне зависимости от исхода. Правда, если такой больной помрёт по собственной неосторожности, станет очень-очень плохо.

– Иду, – пообещала Кассел, бросив прощальный взгляд на чайник.

Чаю захотелось так, что в глотке пересохло.

В приёмном покое рутинный дурдом сменился психушкой на выгуле. Народу в обычно довольно просторный зал набилось столько, что даже стен не видно. И, что примечательно, все дружно орали. У Диры с порога уши заложило. А чтобы пробиться к стойке регистрации, ей пришлось локтями работать, как базарной торговке.

– Что случилось?!

Даже надрывая связки, вопящую толпу переорать оказалось нереально. Голос Кассел просто утонул в вое брошенным в воду камешком. Пришлось перегибаться через стойку, дёргать регистратора за халат, чтобы обратить на себя внимание. Да ещё и уворачиваться от твёрдого переплёта блокнота, которым какой-то деятель решил врача в глаз ткнуть. Кстати, большинство присутствующих размахивали такими же блокнотами.

– Рейнер Варос! – рыкнула милашка Ирик и схватилась за горло – то ли показывая как всё достало, то ли такого напряжения не выдержала даже её лужёная глотка.

Дира в ответ только плечами пожала – имя ей ничего не говорило.

Регистраторша махнула на тупую врачиху рукой, нырнула куда-то вниз и шлёпнула на стойку журнал – в свете драконовых ламп обложка хищно блеснула. А парень, собирающийся, кажется, угробить-таки доктора Кассел своим блокнотом, счастливо взвыл.

– Рейнер Варос! – эвакуатор ткнула пальцем, похожим на сардельку, в обложку.

Пришлось присмотреться. Но ничего интересного Дира так и не разглядела. Ну, молодой мужик. Против истины не попрёшь – фактурный. Косая сажень в плечах, могучие, будто бы даже надутые, мышцы распирают тонкую рубашку. Блондин с эдакой золотой искрой. Улыбка в тридцать два идеальных зуба. Одет в спортивную форму игроков «Владыки замка» – сплошные глянец, лоск, и красота.

– Только не говори, что это его нам везут, – прошипела Кассел себе под нос.

Регистраторша врача слышать не могла, а всё равно кивнула. И взгляд такой сочувствующий-сочувствующий, мол: «Всем, конечно, достанется. Но тебе, дорогая, козой отпущения быть!».

– Охрану вызывай! – рявкнула Дира, глянув на зелёный огонёк над дверьми – тот злорадно подмигнул раз и больше не гас.

Что могла сделать больничная охрана с толпой журналистов – стоило бы сразу догадаться, кто эти беснующиеся! – хирург понятия не имела. Если борзописцы чуяли сенсацию, то ни остановить, ни притормозить их не мог никто. Проверено богатым опытом. Они и охрану, и санитаров снесут. И носилки с больным перевернут, ещё и сверху потопчутся. А что? Тем громче скандал!

Но видимо, у судьбы остатки совести всё же имелись. Не успели двери разъехаться в стороны, а волна журналистов выплеснуться наружу, а в покой уже пролезла… голова дракона. Самая обычная голова, размером с сарай, на длинной змеиной шее, украшенной костяными и даже на вид очень острыми гребнями.

Зверюга внимательно оглядела крохотными алыми глазками всех присутствующих – как по команде замолчавших, выстроившихся вдоль стен и даже умудрившихся утрамбоваться. Фыркнула по-кошачьи и убралась в темноту. Вместо неё появились обычные носилки в сопровождении фельдшера. Впереди вышагивал тот самый Рейнер Варос – только без улыбки, мрачный.

– Кто врач? – голос, в абсолютной тишине, сменившей ушераздирающий гвалт, прозвучал набатом.

Отзываться Кассел почему-то дико не хотелось.

– Давайте… – пришлось откашляться – негоже хирургу пищать придушенной мышью. – Давайте пациента в первую смотровую.

– Вы врач? – уточнил этот самый Варос.

И Дира мгновенно осознала – блондин ей очень, ну просто очень не нравится. Не первый раз родственники пациентов при виде неё высказывали недовольство и недоверие. Но впервые всего лишь двумя словами Кассел дали понять, что её место в санитарках. И это потолок карьеры.

– Можете подождать другого, – предложила хирург. – Минут через двадцать подъедет завотделением. Правда, он сам не оперирует. Но, думаю, доктор Лангер быстро найдёт другого врача. Хотя ночью, в разгар праздника и трезвого… Нет, за час точно уложится.

Блондин помолчал, меряя доктора тяжёлым, как булыжник, взглядом.

– Где эта ваша смотровая? – хмуро, будто одолжение делая, спросил, наконец.

– Смотровая там, – Дира ткнула пальцем в сторону двери, рядом с которой мерцал от волнения, как собирающаяся потухнуть лампочка, призрак-санитар. – А вы останетесь здесь, – хирург указала куда-то под ноги блондину. – Вместе со всеми сопровождающими. По этому вопросу станем спорить?