Белая Кость (СИ) - Эль Кебади Такаббир "Такаббир"

На небо выползло мутное солнце, однако в роще по-прежнему хозяйничал полумрак. Сама природа стояла на его защите: древесные кроны с засохшими листьями сплетались в плотную завесу, между стволами лохматились кусты.

Наконец в воздухе появился запах сосновой смолы и хвои. Значит, до Глухого леса рукой подать. Знахарка пошла быстрее, уже не высматривая в просветах силуэты всадников и не пытаясь услышать храп лошадей. Глухой лес пользовался дурной славой, стражники объезжали его десятой дорогой.

Внезапно роща закончилась. Только что деревья стояли стеной, и вдруг перед взором возникло открытое пространство без единого кустика, без единой травинки, одна ржавая земля. Летом она дымится и в ладони рассыпается как пыль, а зимой превращается в вязкое месиво, не покрывается ни снегом, ни льдом. Местный люд поговаривал, что если в этом месте копнуть поглубже, то можно провалиться в предбанник преисподней.

С другой стороны пустыря зеленел густой труднопроходимый лес, названный Глухим. Существовало поверье, что этот лес оглох от крика детей — калек, больных или просто ненужных, которых когда-то приносили сюда из близлежащих деревень и оставляли на съедение зверям.

На опушке, под крайними соснами, виднелся шалаш из еловых веток.

Знахарка сделала пару шагов вперёд и замерла. Здесь, в роще, её защищали духи рода. О духах, обитающих в Глухом лесу, она ничего не знала, но чувствовала их силу. А ещё старуха боялась отшельницы, пожилой женщины с измождённым лицом и взглядом мученицы. В жару и холод отшельница носила чёрное платье и чёрный платок и никогда не разводила огонь, чтобы согреться или приготовить кушанье. Будто она и есть тот самый дух, который не нуждался ни в тепле, ни в еде, а питался детскими душами.

При встречах обе эти женщины обменивались одними и теми же фразами и расходились. Единственное, что их связывало, это отказники.

Отшельница не заставила себя ждать. Услышав детский плач, она тотчас появилась из шалаша, пересекла пустырь и остановилась перед знахаркой:

— Принесла?

— Принесла.

— Тебе он нужен?

— Он никому не нужен, — ответила знахарка, снимая с шеи шнурок с ножом.

Положив свёрток с плачущим малюткой на бурую землю, повернулась к нему спиной и, присев, провела позади себя черту.

Отшельница забрала у неё нож и вложила ей в ладонь две серебряные монеты.

Знахарка не оглядываясь потопала в глубь рощи. Она не знала, какая судьба уготована малышу, и никогда не задавала вопросов, понимая, что не получит ответов. Всякий раз, получая деньги, убеждала себя, что творит добро.

Проводив старуху взглядом, отшельница надела шнурок с ножом на шею и сгребла малыша в охапку.

Глухой лес… Ягодные и грибные поляны, малинники и орешники, поваленные бурей деревья и кучи хвороста — даже замерзая и голодая, люди ни к чему не прикасались. Домашняя скотина сюда не забредала. Бродячие собаки в чащобу не забегали. Лошади несли всадников в обход без всяких команд, шпор и плетей.

Лорд, на чьей земле рос этот лес, то и дело порывался его вырубить, но не мог заставить мужиков исполнить его волю. Они падали ему в ноги и просили пощадить. Тогда лорд привёз дровосеков издалека. Те наслушались рассказов крестьян и сбежали. Люди боялись проклятия лесных духов, стоящих на защите душ убиенных детей. Даже священник со своей новой верой не сумел их убедить, что нет никаких духов. Более того, он взял топор и в одиночку отправился на вырубку, желая подать пример. Вскоре вернулся. Усевшись на скамью в таверне, залпом выпил кружку хмельного вина и пробормотал: «Ну его к дьяволу…»

В Глухом лесу было тихо как в могиле. В кронах не шумел ветер. Не скрипели стволы. Под ногами не шуршала лесная подстилка. Отшельница смотрела, как с куста на куст перелетают молчаливые стайки птиц. Как дятел беззвучно долбит дерево. Сбоку мелькнули тени: олень с оленёнком перепрыгнули через безмолвный ручей. Приподнимая уголок тряпки, она видела открытый рот ребёнка, напряжённые губы, красное от крика личико и крепко зажмуренные глаза, но ничего не слышала. Отшельница могла запеть или что-то сказать, но не делала этого — голос не прозвучит ни в её голове, ни в ушах. Глухой лес делал всех живых существ абсолютно глухими.

Здешние звери и птицы обладали острым зрением и до предела развитым обонянием. Они не покидали лес, поскольку за его границами раскинулся другой, враждебный мир, способный убить их малейшим шорохом.

Чаща впереди поредела. Отшельница замедлила шаг, готовясь к появлению звуков. Надрывный плач младенца чуть не разорвал ей ушные перепонки. С усилием сглотнув, она посмотрела на посиневшего малыша — звук собственного голоса напугал его и причинил ему такую же боль, как и ей, — и вышла к Слепой лощине.

Такое название узкая долина с пологими склонами получила после чудовищного исторического события. Давным-давно, зимой, здесь произошло грандиозное сражение. Вражеское войско захватило в плен тысячу воинов. Их ослепили и бросили на произвол судьбы. Истекая кровью, испытывая нечеловеческие страдания, замёрзшие, голодные воины были обречены на мучительную смерть. Командир приказал им выстроиться на дне лощины плечом к плечу. Переходя от одного к другому, благодарил их за службу, целовал по-братски и перерезал им горло. Оставшись один, он вспорол себе живот.

Король Шамидана велел построить в лощине дом для плакальщицы. За хорошую плату ей полагалось каждый день перечислять имена погибших и скорбеть. Прошло несколько веков, короли забыли о плате, а плакальщицы, сменяя друг друга, продолжали оплакивать воинов.

…На крыльце почерневшего от старости и непогоды дома появилась молодая женщина в белом плаще. Не сводя с отшельницы покрасневших глаз, спустилась по ступеням:

— Принесла?

— Принесла.

— Тебе он нужен?

Отшельница положила младенца на землю:

— Он никому не нужен.

Совершив ритуал, получила три серебряные монеты и скрылась в Глухом лесу.

Спрятав малютку под плащом, плакальщица проделала путь по извилистому дну Слепой лощины. Поднялась по склону и быстрым шагом пошла через лесок к Немому озеру, на берегу которого среди плакучих ив ютилась старинная двухэтажная постройка — заброшенный монастырь. Когда-то сюда приходили молиться крестьяне и путники. Здесь звучали песнопения, а ветер разносил по округе колокольный звон. Беда нагрянула откуда не ждали: Первосвященник провозгласил новую веру исконной и единственной. Старая вера пошатнулась, пожертвования на нужды обители резко сократились, хозяйство пришло в упадок, монашки разбрелись кто куда. За сохранностью прогнивших соломенных матрасов и щербатых глиняных мисок следила бывшая настоятельница. Нуждаясь только в обществе бога, старуха дни и ночи проводила в молитвах. Смерть от голода она приняла бы с благодарностью, но не отказывалась от помощи лорда Айвиля, на чьей земле и был построен монастырь.

…День близился к концу. Солнце тёрлось краем о ветхую крышу. Настоятельница снимала с верёвки высохшее постельное бельё, когда на виляющей между деревьями тропинке появилась плакальщица с орущим ребёнком. Женщины обменялись короткими заученными фразами. Проведя ритуал, плакальщица удалилась, сжимая в кулаке четыре серебряные монеты. А настоятельница взяла из лохани простыню и понесла младенца к Немому озеру.

Никто не знал точно, почему водоём назвали Немым. В былые времена в стенах обители звучали предположения и разгорались споры. Монахини выискивали в летописях подходящие исторические события и придумывали красивые легенды. Некоторые считали, что озеро получило такое название из-за своего неумения отражать. Оно ничего не сообщало о внешнем мире: на водной глади не просматривались ни облака, ни солнце, ни сам монастырь. Поверхность озера умалчивала о том, кто стоит на берегу: лошадь или человек, мужчина или женщина, и стоит ли кто-то. Размытые пятна появлялись на воде сами по себе, меняли очертания и исчезали.

Настоятельница прошла на причал. Сбросила с орущего младенца шерстяную тряпку и окунула его с головой в подёрнутое непрозрачной дымкой озеро. Она вынимала мальчика из холодной воды, погружала и вновь вынимала. Так она делала до тех пор, пока кроха не потерял голос. Потом замотала его в простыню и направилась в сторону чернеющего над лесом замка лорда Айвиля.