Заклинатели войны (СИ) - Голотвина Ольга

«Тайренская рысь» не прощала мальчишке ни малейшей детской проказы, ни одного неосторожного слова. К преступлению приравнивались, например, попытки поймать водяного в пруду за стенами замка, вылазки в ночной лес для проверки храбрости, недостойная дружба с детьми слуг и крестьян, проникновение без спросу в отцовскую библиотеку и чтение книг, до которых он ещё не дорос... Ну хорошо, хорошо, «Похождения воина-весельчака Клодиса Синерылого» действительно чтение не для восьмилетнего мальчика, но ведь за «Сказания о зверях и гадах морских» его тоже пороли!

Мачеха не упускала случая нажаловаться Аррайлу Вэлиару на поведение его старшего отпрыска. А если укорить мальчишку, как ни странно, было не в чем, она заводила разговор о том, в чём мальчик действительно не был виноват.

Например, внешность... ну ничего от настоящих тайренских вайтис! Тощий, гибкий, вертлявый, непоседливый, с тёмными лохмами, плутоватыми глазищами и злоехидным языком. Сразу видно, что его мамашу привезли с Фетти! Ну что у мальчишки общего с отцом? Где тайренская могучая, кряжистая стать? Где степенная медлительность движений? Где благородная неспешность в речах? Где льняные волосы и льдисто-серый взор? Нет, если бы возлюбленный супруг Мерры сам не признал мальчишку сыном, она ни за что, ни за что не поверила бы, что в маленьком феттийце течёт хоть капля тайренской крови Вэлиаров.

А уж имя-то, имя чего стоит! Сразу видно: не отец так назвал сына, а низкорождённая мамаша! Простецкое имечко. Деревенское. В тайренских сёлах каждый третий – Стайни. Вот пусть её супруг нарочно, как будет возвращаться с охоты, остановится возле любого мужика из тех, кто, завидев господина, бухаются на колени у обочины дороги. И пусть спросит, как этого мужика зовут. Непременно окажется, что Стайни!

Да о чём говорить, если рядом с этим кукушонком, подкинутым в родовое гнездо Вэлиаров, подрастает истинный Вэлиар – тут уж только гляди да сравнивай! И лицом в отца, и нравом тих да послушен, и имя достойное, гордое – Мэрша́н, как звали основателя рода.

Аррайл Вэлиар – человек справедливый. Он не отвечал на речи жены и одинаково относился к сыновьям... ну, почти всегда. А если пороли Стайни куда чаще, чем тихоню Мэршана, так надо признаться честно: Стайни и повод для наказания чаще давал.

Может, именно из-за речей мачехи подросший Стайни так старался доказать всем, что он – Вэлиар. С разрешения отца подался в Тайрен-То, столицу острова. Свёл дружбу со знатными юнцами, что выросли, как и он, на рассказах отцов и дедов о былой вольности Тайрена, о битвах с захватчиками, о лесных отрядах...

Какие разговоры велись за выпивкой! Болтовня, конечно, не более того. Однако сами себе юноши казались достойными героических предков.

И доболтались до Костоломки. Хорошо ещё, что дознаватели быстро поняли, с кем имеют дело, и обвинили молодёжь всего лишь в «предерзостных речах о королевской особе». Юнцы отделались лёгкими наказаниями вроде запрета на несколько лет выбираться из своих замков. Все – но не Стайни. Как честно сказал ему дознаватель, «мягко обойтись нельзя, фамилия не дозволяет».

Впрочем, приговор был вынесен не самый страшный из возможных: два года каторги. Судья сказал: с учётом молодости. Наверное, отец приплатил кому надо, чтобы облегчить участь сына.

Эх, отец, отец, досталось тебе горя и позора...

А теперь, стало быть, портрет твоей супруги носит на груди вельможа из Аркон-То. И на вопрос: «Жена?» – отвечает: «Жена». То-то Мерра с сыном так часто гостила у родственников на Арконе... Эх, отец, отец...

Внезапно обожгла мысль: а если Гарраш Дайвенкар носит портрет по праву? Если за время, что Стайни не был дома, Мерра успела овдоветь – и теперь руками нового мужа добывает для сына право наследования?

Нет. Не может быть.

Почему не может?..

Стайни едва не ринулся на чердак – допрашивать пленника. Но вовремя опомнился, прильнул к щели в ставнях.

Ого! Уже запрягают страусов в карету! Гарраш Дайвенкар и впрямь не собирался задерживаться на Горьком озере.

Стайни надел перевязь с мечом, мысленно попросив прощения у благородного оружия и пообещав не обнажать клинок, если его не вынудят. Накинул плащ, надел шляпу с накомарником и принялся ждать.

* * *

Слуга, вошедший в комнату, удивился, увидев, что его хозяин уже полностью одет. Но, разумеется, лишь поклонился.

Хозяин небрежно указал рукой в перчатке на стол, где ещё стояла доска с неоконченной партией, и неторопливо вышел на крыльцо.

Слуга заметался по комнате, бросая в дорожную сумку мешочек с фигурками, доску и наспех свёрнутое покрывало.

* * *

Сотник с облегчением и страхом (вдруг выйдет какая задержка!) глядел, как садится в карету высокий человек в чёрном плаще и в шляпе с опущенной вуалью. Как встаёт на запятки слуга. Как кучер машет над головами страусов трещоткой на длинной палке.

Не попрощался чиновник, сволочь высокомерная. Только кивнул напоследок. Ну и ладно. Главное – уезжает! Хвала всем богам – уезжает!

Сотник ждал настоящей проверки, дотошной до свирепости и неподкупной до жути. Проверки, после которой он, сотник, переберётся из уютного домика в барак, на цепь.

А вот – уезжает! Отвели ему боги глаза, даже провизию проверять не стал. А ведь сотник сунул под мешки с пшеном несколько мешков с морским песочком, чтоб запасы солиднее казались. И жалобы каторжан вельможа не выслушал... правильно, кстати, сделал. Ещё дозволять им жаловаться, солёным шкурам!

А зачем тогда приезжал?

Сообразить-то нетрудно. Из-за негласного приказа из столицы, который вчера сотник потихоньку велел исполнить Локерре и Думми.

Кому, кстати, помешал этот бедолага, Стайни-из-замка? Или и впрямь король решил извести род Вэлиаров? Через столько-то лет после мятежа?

Впрочем, сотнику до этого нет дела. Главное – карета скрылась за деревьями. Кошмар кончился, жизнь вошла в привычное русло.

Надо проверить, что творится в бараках. Заглянуть на кухню, отдать приказания кашевару. Убедиться, что на градирне поменяли фашины.

А потом можно вернуться в свой славный домик.

Подняться на чердак.

Выпить кружку доброго вина.

И закусить яблочком.

Глава 2

Босые ноги мальчика осторожно ступали по округлым тёплым валунам.

Вечерний ветер пригнал с моря прохладу, и змеи выползли на камни, нагретые за день солнцем. В сумраке гибкие серые тела трудно было разглядеть на серых валунах, но глаза у мальчика были зоркие.

Мальчик бережно прижимал к груди подношение: половинку тушки цыплёнка, завёрнутую в пальмовые листья. Уронить подношение – плохая примета. Очень плохая. Не лучше чем получить укус.

В глубине души мальчик не верил, что он один на берегу. Да, вокруг были только мелкие кустики дрока, в которых не укроется человек. Но ведь жрецы – это не рыбаки, не ловцы жемчуга, не резчики по кости, так? Жрецы умеют много такого, что простым людям и не снилось. Может быть, сейчас они глядят на мальчика глазами звёзд. Или глазами змей.

Если он неуклюже поставит ногу, потревожит одну из хозяек острова и будет наказан быстрым, коротким «поцелуем смерти» – рядом, конечно, появятся взрослые, должны появиться! Прижгут ранку, дадут пожевать белый корень. Не позволят умереть, так?

* * *

Вчера, когда мальчик узнал, что его ждёт испытание на Змеином острове, он сделал глупость: рассказал об этом ребятам из своего гнезда. Похвастался! Ну сам и дурак!

Нет, многие промолчали, Ушастик даже улыбнулся и хлопнул его по плечу. А вот Пятнистый, Обжора и Краб принялись скакать вокруг, корчить рожи и вопить:

– Завтра Тощего съедят!

– У снерков завтра праздник!

– Не праздник! Не праздник! На Тощем и мяса-то нет!

А Тихоня, самый подлый и опасный из всего гнезда, оторвался от разбитой глиняной таблички с мудрыми изречениями, которую он аккуратно склеивал, и сказал сочувственно: