Мне стало жарко. Я весь пылал теперь.
− А где он лёд-то нашёл?
− Да где-то в пригороде праздновали что-то с возлияниями, и какое-то там болото. Был бы не пьяный, выкарабкался бы. А так - замёрз...
− Но всё-таки Босхан Канурович, объясните толком, кто они? Вы с ними всё-таки разговариваете.
− Ну, тени, наверное. Они сами себя так называет.
− Хороши тени, ничего не скажешь.
− Они тут силищи поднакопили. Один ихний ходок теперь не тень. Ходит, живёт, семью имеет.
− Уф!
− А те своего на этого натравили. В Плывунах только об этом сейчас и говорят.
− Кто «те»-то?
− Да с кладбища. Те тоже сильные.
− А кто сильнее?
− Ну Плывуны. У них концепция понимаешь, доктрина. Они теорией сильны. А эти с кладбища - физрук начал презрительно, потом заткнулся, испуганно вышел из пристройки, вернулся, продолжил еле слышно: − Тоже нормальные люди.
− Люди?Бывшие люди. Ну в общем, ты понял.
− Ничего не понимаю.
− Да я тоже не особо. Лапкин мне разъясняет, когда он в духе.
− То есть: духи, значит, бывают не в духе?
− А ты как думал?! Ещё как. Вот ты бы, если б умер, не приведи господи, конечно, ты бы как: не страдал, разве? Ещё как бы страдал. Ведь мог бы ещё сколько жить, а теперь -- всё. Хорошо, если по тебе кто-нибудь тосковать будет сильно. Вот как я по ученикам или Гришаня по Нике, тогда тебя в Плывуны возьмут. Они тоской питаются, вздохами. А если всем будет по... - он запнулся. - По барабану? То и будешь ты у этих в аду.
− Да у кого у этих?
− Да у кладбищенских. Они ж тоже духи или тени.
Я схватился за голову, оскалился.
− Ну ладно, ладно, не грузись. Ты мне вот что скажи. Ты-то по ком убивался?
− Я? Ни по ком.
− Такого не может быть. Чтобы в Плывуны зайти, веские причины нужны.
− Так я не хотел. Они сами затащили. Там ещё сидел у проруби кто-то, очками блестел.
− Это стражник. Это кладбищенский стражник. Он просто наблюдал. Но я стражников не вижу. Я только, вот, своих учеников несчастных.
Я взял себя в руки, на сколько это было возможно, и спросил:
− А почему же я вижу стражников?
− Не знаю, Артём, надо у Ники узнать. Вообще всех видит в этом городе только Маринка Гаврилова. Я её не застал тогда в школе. Их выпуск выпустился, а я только в школу тогда на работу перевёлся из сельской. У нас тогда сельскую закрыли.
− Гаврилова - это Эрна?
− Ну да, Эрна она теперь. Эх, Ника, Ника, − физрук тоже стал одеваться, застегнул на себе тулуп типа «дублёнка»: - Эрна мне дублёнку привезла. Мёрзну я здесь вечерами.
− То есть, Босхан Канурович, вы здесь не просто так почти всё время?
− Ну... не почти. Я ж в школе весь день. Но вечером проверяю обязательно.
− Что проверяете?
− Выход или вход... Не знаю, как правильно. Портал, как сейчас говорится. - Босхан выключил батарею-калорифер. - Всё. По домам. Мама волноваться будет.
Опа! А мы-то с мамой думали, что физрук карьерист, выслуживается, чтобы в администрации пронырнуть (в очередной раз я поймал себя на этом водном слове), пролезть короче, чтобы за массовые мероприятия отвечать. Там деньги в бюджете города выделяются на это... А он вот почему.
− Человек я одинокий, - рассказывал по дороге Босхан. Мы уже вышли из подсобки. Было совсем темно. Начинался снег.
− Сейчас до минус десяти опуститься. Пойдём мимо Плывунов?
− Зачем?
− Посмотрим на твоего стражника. Там ли он?
Пока шли, Босхан всё рассказывал о своём одиночестве и безответной любви какой-то калмычки. Он был из калмыков, из наших степных калмыцких деревень, впрочем я об этом уже говорил... Дошли до пруда. Дорожка уже не так скользила, снег падал, что надо.
− Ну? Сидит?
Я заставил себя посмотреть в сторону пруда. И зачем только мы его благоустраивали? На кой чёрт? Стояло там нечто за решёткой. И знать никто не знал, что там творится. А теперь я в него провалился.
Пруд был девственно чист и гладок.
− Нет. Никого нет!
− Ага. И полыньи нет? -- Босхан выскочил на лёд.
− Босхан Канурович! - я испугался не по-детски. - Вы что?
Он выбежал легко, весело, закричал «э-ге-гей!» − он был лёгкий поджарый как дворовый пёс, мужик без возраста, они все калмыки такие.
− Смотри, Артём! Полыньи нет. - крикнул Босхан с пруда.
− Какой?
− Ну где ты провалился.
− Да уж пойдёмте от греха подальше, Босхан Канурович! - я умолял. - Вы же на нас как кричали. Техника безопасности. Сами в школе учите.
− Лёд крепкий. Нет полыньи! Нет.
− Смотрите не провалитесь в неё. Её снегом припорошило!
− Так быстро не могло-о-о!!
− Провалитесь! Холодно, знаете как!
− Нет! Крепкий лёд! - он как сошёл с ума. Но у нас в городе так многие ведут, когда снег. − Это Плывуны тебя к себе затащили-и-и! Аномальная зима. Аномальная. - Босхан Канурович бегал по льду.
Да и я понимал его, перестал волноваться. Раз в жизни можно по льду побегать, насладиться морозом в южных широтах...
Физрук довёл меня до дома, мы договорились о следующей тренировке. Он разрешил мне пропустить завтра тренировку, но я отказался. Я только этим чёртовым бегом и спасался, воздух, особенно морозный, хорошо прочищал мозги.
Глава одиннадцатая. След
Глава одиннадцатая
Следы и последствия
Я быстро запихал в стиралку спортивный костюм, запустил её на экспресс-стирку; кроссовки поставил на батарею подошвами вверх, надеясь, что мама не обратит внимания. Но мама обратила. Только не на кроссы. А на моё лицо.
− Тёма! Что произошло?
Я расплакался. Рассказал о двойке по химии в триместре. Двойки очень иногда выручают. Плакал я из-за плывунов, я был напуган. Из всего этого бреда, что нёс Босхан Канурович, я чётко уяснил для себя одно: физрук не может туда попасть, а я попал. По умершим не тоскую, а попал. Но я маме не мог рассказать. Она бы меня тут же в психушку отправила на лечение, в санаторий к морю, или ещё куда. В Болгарию какую-нибудь - путёвки в собесе сейчас есть, ибо не сезон. Пришлось всё списать на химичку, про Тифу я промолчал. Хотя жаловаться стоило только на Тифу.
− Да ну. Химия -- ерунда. Может эта... как её туберкулёз или что-то...
Мама, однако, прозорлива.
− Тифа.
− О! Тиф. Может, она опять буянит?
− Буянит, мама. Но «два» не поставила.
− Ещё бы. - ухмыльнулась мама. Зло ухмыльнулась, с угрозой даже. Ненормальная она какая-то.
− Ага. Опаздываю на урок -- не пускает. Вариант не тот сделал ( а за партой сидел один! ) - «два». И постоянно отцом попрекает. Рассказывает в сотый раз историю, как папа украл на сумму меньше пятидесяти рублей и как чуть не сел. Однажды, один раз была сильно не в духе, рассказала как папа, чтобы условно получить, на встрече с этой Мариной вопросы задавал.
− Да она сама задавала. Гасила её, проходу не давала, папа говорил, помнишь?
И мама закурила. Я такого ещё не видел! Просто плюхнулась на стул, достала блюдечко, достала сигареты, тоненькие такие, и давай курить.
− Мама?!
− Ты, Тёма, случайно, только случайно, − начала мама, - ничего необычного не слышал?
− О Тифе?
− Тиф − это ерунда, пшик. Тем более, что теперь тесты, на результат экзаменов повлиять не сможет.
− Так это когда будет.
− Ну, − мама затянулась. -- Фиг с ней с этой тифозной. А ты, вот, ничего не слышал странного?
− В смысле?
− Ну там: необъяснимые явления. Вот: над луной эти шарики светятся. Никто до сих пор не знает, что это за шары. Луна уходит правее и они потухают. Вот типа такого?
− Нет, мама, ничего такого не слышал.
− Ну и хорошо, − мама выпустила дым из ноздрей и стала рассекать его ладонью, ну вот и замечательно, милый. Ложись или уроки будешь делать?
Да уж. Только уроки мне и делать после всего, что я пережил.
− Лягу, ма. Устал после тренировки.
− Молодец этот Босхан. Надёжный мужик. Как Айсена Ивановича на пенсию спровадим, так Босхана на его должность возьмём. Добросовестный он, правда?
