Король пиратов - Сальваторе Роберт Энтони

— Пошли за ней.

***

После полудня того же дня Арабет вышла из дворца губернатора, поплотнее запахнула накидку, прячась от мелкого дождя, и зашагала по залитым водой улицам. На каждом углу к ней присоединялись выходившие из переулков и проездов помощники, пока не образовалась группа из одиннадцати бывших чародеев Главной Башни. С недавних пор они не осмеливались открыто показываться в городе поодиночке, опасаясь разбередить свежие раны, нанесенные их собратьями. Казалось, ни один житель Лускана не может думать об обитателях Главной Башни без горечи и гнева.

По пути Арабет проинструктировала своих спутников, а когда на северной границе Иллуска они встретились с моряками «Морской феи», чародейка покинула группу. Арабет прочла заклинание, от которого немного уменьшилась в размере и стала похожа на маленькую девочку, а потом направилась в юго-восточную часть города, к «Десяти дубам».

К ее большому облегчению, никто не узнал в ней сверхмага и никто не обратил на нее внимания, так что вскоре Арабет стояла перед сидевшим в кресле Кенсиданом. Она сразу заметила, что нового — и, как говорили, самого сильного — телохранителя, этого странного и неприятного дворфа, нигде не было видно.

— Робийард понимает, насколько неустойчиво сейчас положение Дюдермонта, — сказала она. — Их не удастся застать врасплох.

— Как же они не понимают, что половина города уже сгорела, а остальную половину раздирают конфликты?

— В этом нужно винить Барама и Таэрла, — напомнила ему Арабет.

— Винить или благодарить?

— Ты хотел сделать Дюдермонта подставным лицом, чтобы улучшить мнение о Лускане и добиться доверия, — заметила Арабет.

— Но если Барам и Таэрл решили открыто противостоять Дюдермонту, те, кто поумнее, должны переждать в сторонке, — ответил Кенсидан. — Чтобы потом встать на сторону победителя.

— Мне кажется, у тебя на этот счет нет никаких мнений.

— Я бы поставил на капитана «Морской феи», хотя он и сражается в непривычной обстановке городских улиц.

— А я бы поставила на того, к кому присоединились Корабли Курта и Ретнора.

— Присоединились? — переспросил сын Ретнора.

Арабет кивнула и многозначительно улыбнулась, словно знала что-то такое, до чего Кенсидан еще не додумался.

— Ты хочешь соблюсти нейтралитет в этой борьбе, а потом воспользоваться возможностями, — пояснила Арабет. — Но одна из сторон — и я могу ее назвать: это Дюдермонт — не ослабеет в процессе конфликта. Нет, он усилит свое влияние, и усилит до опасного предела.

— Я рассматривал такую возможность.

— А если ты это допустишь, будет ли правление Дюдермонта чем-то отличаться от правления Арклема Грита?

— Он же не лич, для начала и этого хватит.

В ответ на уклончивую реплику Арабет молча скрестила руки на груди.

— Мы посмотрим, как будут развиваться события, — продолжил Кенсидан. — Пусть каждый — из троих — играет свою игру, а мы не будем вмешиваться, пока не затронуты мои личные интересы.

— Твой телохранитель у Сульджака?

— Твоим логическим способностям можно позавидовать.

— Хорошо, — кивнула Арабет. — Таэрл и Барам не слишком довольны, что Сульджак сидел на трибуне по приглашению Дюдермонта.

— Но я не думаю, чтобы они…

— Это ты его послал? Конечно, ты ведь знал, что Барам разъярится от одной мысли о Дюдер… — Арабет умолкла, а затем, что-то поняв, улыбнулась еще шире. — Курт мог тебе угрожать, но ты не принимал его всерьез, по крайней мере, пока остальная часть города не смирилась с новой властью. А теперь угрозу для тебя представляет Дюдермонт, который слишком занят наведением хотя бы относительного порядка, да союз двух верховных капитанов, ни один из которых не в восторге от Корабля Ретнора.

— Я уверен, что Курт не меньше меня доволен тем, что Таэрл и Барам не скрывают своего недовольства Сульджаком, бедным Сульджаком, — заметил Кенсидан.

— Ты как-то говорил, что намерен извлечь выгоду из этого хаоса, — с явным восхищением сказала Арабет. — Но я не знала, что ты можешь контролировать хаос.

— Если бы я его контролировал, разве это был бы хаос?

— Значит, доить его, а не контролировать.

— Я был бы никудышным Верховным Капитаном, если бы не старался обратить ситуацию на пользу своему Кораблю.

Арабет приняла позу, в которой одновременно сочетались дерзость и соблазн. Она положила руку на бедро, и на губах заиграла озорная усмешка.

— Но ты ведь пока еще не Верховный Капитан, — заметила она.

— Верно, — сохраняя равнодушный и отстраненный вид, ответил Кенсидан. — Давай внесем ясность, чтобы понять истину этого положения. Я только сын Корабля Ретнора.

Арабет шагнула вперед, обойдя его вытянутые ноги, встала коленями на кресло и положила руки на плечи, придавливая Кенсидана своим весом к спинке.

— Ты станешь правителем, даже если не желаешь в этом признаваться, — прошептала она. Кенсидан промолчал, но на его лице не возникло и тени протеста. — Кенсидан — король пиратов.

— Тебе это кажется соблазнительным… — заговорил он, но Арабет быстро закрыла ему рот страстным поцелуем.

Глава 23

Становление

Он встал против снега.

Это был не вчерашний ленивый хоровод снежинок, а резкий ветер, секущий острыми льдинками и жестоким холодом.

Он не боролся с бурей. Он принимал ее. Вбирал в себя всем своим существом, словно становился единым целым с жестокой природой. Его мускулы напрягались и сокращались, перегоняя кровь в побелевшие конечности. Он щурился, но не закрывал глаза под ударами ветра, не желая отвращать ни одно из своих чувств от реальности Долины Ледяного Ветра и ее смертельно опасной стихии — опасной для чужаков, для случайных прохожих, для южан, для тех, кто не мог стать частью тундры, братом леденящего северного ветра.

Он покорил весну с ее оттаявшими болотами, когда один неверный шаг мог привести к бесследному исчезновению.

Он покорил лето с его самой щадящей погодой, но и с хищными зверями Долины Ледяного Ветра, выходившими на охоту, — а человеческая плоть была для них лакомством, — чтобы накормить своих детенышей.

Покорение осени с первыми холодными ветрами и жестокими снежными бурями близилось к завершению. Он выжил среди бурых медведей, торопившихся набить животы, прежде чем забраться в берлоги. Он выжил среди гоблинов и орков, гонявшихся за ним каждый раз, когда охота на оленей-карибу заканчивалась неудачей.

И он переживет и этот шторм, и ветер, от которого кровь в жилах живого человека может превратиться в лед.

Но только не этого человека. Наследственные навыки ему помогут. Помогут его мощь и его решимость. Он происходил из Долины Ледяного Ветра, как его отец, как его дед и прадед.

Он не сопротивлялся северо-восточному ветру. Он не прятался от снега и льда. Он воспринимал их как частицу самого себя, потому что был не просто человеком. Он был сыном тундры.

Он часами неподвижно стоял на высокой скале, напружинив мускулы навстречу ветру, а снег ложился у его ног, закрывая сначала, лодыжки, потом колени, потом и длинные бедра. Весь мир затянуло пеленой, когда ледяная корка закрыла глаза. В волосах и бороде заблестели сосульки, тяжелое дыхание вырывалось из груди облачками тумана, но ветер быстро уносил их, смешивая со снегом и льдом.

Когда он наконец пошевелился, даже вой ветра не мог заглушить хруста и треска. Глубокий вдох освободил его от рубашки налипшего снега, и он развел в стороны руки с крепко сжатыми кулаками, словно схватил и сжал в них бушующий вокруг него шторм.

Он запрокинул голову, взглянул в нависший полог тяжелых серых туч и испустил протяжный низкий рев, первобытное рычание, исходившее откуда-то из живота и лишавшее Долину Ледяного Ветра ее жертвы.

Он жив. Он победил бурю. Он покорил три времени года и был готов к четвертому, самому суровому из всех.

Мощные мышцы пришли в движение, и доходящий до середины бедра снег почти не замедлял его шагов. Он уверенно спускался со скалы, без колебания ступая на лишенные снега, но обледенелые каменные выступы и легко, словно меч сквозь пересохший пергамент, проходя сквозь сугробы, местами поднимавшиеся выше семи футов его роста.