Лунный ветер - Сафонова Евгения

Я смотрела, как Том идёт к двери, пока голоса — баньши, Тома, лорда Чейнза — назойливым шёпотом сплетались в моей голове. В один миг сделав всё кристально ясным.

Том — вот моя цена. Его жизнь. Боль, которую я испытаю, муки моей совести. Ведь он действительно любит меня слишком сильно. Даже для того, чтобы пытаться удержать.

Из этой комнаты он уйдёт на смерть.

…«ты захочешь спасти того, кто тебе дорог»…

Я смотрела, как Том идёт к двери, и секунды перетекали в прошлое густой карамелью.

Я не знала, что тому виной — визит к баньши, приоткрывший мне тайны того, что лежит за гранью, или моё болезненное воображение, — но на мгновенье я увидела это. Перепутье, на котором оказалась, дороги, одну из которых мне предстояло выбрать. Они убегали за горизонт радужными лентами, сотканными из череды дней и бесконечных выборов, сложенными из глав моей жизни.

Я не могла видеть то, что ждёт меня в конце каждой, но откуда-то знала, что будет в начале.

Дать Тому уйти. Принять то, что он так великодушно дарит мне своим уходом. Вычеркнуть из жизни мальчика, бывшего моим другом, перелистнуть, как прочитанную страницу, — и всё окажется до смешного просто. Побег, маленький храм в Шотландии, свадьба — всё, как я хотела. И счастье с Гэбриэлом… омрачённое лишь болью известия, что Тома больше нет. Человека, с которым у нас когда-то были одни печали и радости на двоих, нет — из-за меня.

Остановить его. Попытаться спасти, удержать от отчаянного глупого шага — и… и что? Неизвестно.

Я знала лишь одно: там, на другом пути, просто не будет.

…«однако плата за это будет слишком велика»…

Я смотрела, как Том идёт к двери, и отчаянно пыталась убедить себя, что это ерунда. Что слова баньши не имеют к нему никакого отношения, что все мои мысли — слепые догадки, наверняка ошибочные.

А даже если правдивые, лучшего расклада и пожелать нельзя.

Радуйся, глупенькая. Какое тебе дело до того, кого ты отвергла? Ваше общее будущее перечеркнул ось в тот миг, когда ты увидела Гэбриэла на крыльце Грейфилда. Ваши дороги начали расходиться и того раньше. В этой истории ты не можешь осчастливить всех; у Тома теперь свой путь, и неважно, куда он его приведёт. Живи для себя, не для других. Твоё счастье важнее чужих несчастий, какими бы они ни были, и это счастье окупает любую боль, через которую тебе придётся переступить. И твою, и чужую.

В конце концов, муки утраты, как и муки совести, рано или поздно утихнут.

Я смотрела, как Том подходит к двери, и отчаяннее, чем когда-либо, хотела родиться абсолютной эгоисткой.

…Да только мне было дело. И я за него отвечала: за мальчика, которого так неосторожно привязала к себе, которому так неосторожно дала надежду, что всё же могу его выбрать. За него, и за то чувство, что поселила в его сердце, и за это самое сердце. Мне пришлось его разбить, но я не позволю ему остановиться.

Я уже подалась вперёд, когда голос баньши вновь зазвучал в моих ушах.

«Не делай этого. Ты его не спасёшь».

Слова послышались так отчётливо, точно мисс Туэ шепнула мне их на ухо. Они отдались в сознании тревожным колокольчиком, предостерегая, удерживая…

И утихли, когда я побежала следом за тем, кого не должна была пытаться спасти.

Да какое мне дело до предсказаний? Разве несколько чужих слов могут вынудить меня просто взять и отпустить друга на смерть? Никто не смеет выбирать наше будущее за нас, никто; ни за меня, ни за Тома! А я не дам ему умереть. Ни за что, не сейчас, не так глупо.

Из-за какой-то девчонки, в конце концов!..

Я подбежала к двери ровно в тот момент, когда Том потянулся к медной ручке. Загородив её собой, прижалась спиной к тёмному дереву, преградив ему путь, заставив в смятении отдёрнуть руку и замереть.

— Ребекка, что ты делаешь?

Он говорил так глухо, что его слова казались эхом чужих слов. Глаза, двигавшиеся и блестевшие, были глазами мертвеца.

Ничего, я найду слова, которые заставят его ожить. Обязана найти.

— Не позволяю тебе уйти туда, куда ты идёшь. С таким видом люди отправляются на эшафот, но никак не навстречу светлому будущему, — твёрдость и горячность моего голоса оказались для меня приятным удивлением. — Том, я люблю тебя как брата, ты же знаешь. И то, что я не гожусь тебе в жёны, не делает чести мне — не тебе. — Я решительно взяла его ледяные руки в свои; безвольные пальцы, оказавшиеся в моих ладонях, будто принадлежали тряпичной кукле. — Том, послушай… ты молод, богат и хорош собой. Ты нежен и добр, твоя жизнь только начинается. Оглянись вокруг, и ты с лёгкостью найдёшь девушку, которая будет тебе куда лучшей парой, чем когда-либо сумею стать я.

Он высвободился из моей кошачьей хватки бережно, но непреклонно. Отступил на шаг, помешав мне вновь перехватить его пальцы.

— Ребекка, выпусти меня.

Том сказал это очень, очень ровно, и я лишь мотнула головой:

— Нет.

— Дай. Мне. Уйти.

Я упрямо вздёрнула подбородок.

— Я выпущу тебя только тогда, когда ты поклянёшься, что не наделаешь глупостей. К примеру, не решишь поиграть в Вертера и свести счёты с жизнью.

Сквозь бесстрастие на его лице пробилось изумление, и я поняла: он никак не ожидал от меня ни подобных догадок, ни подобной проницательности.

Благодарю, лорд Чейнз. Без вас это и правда вряд ли пришло бы мне в голову.

Я-то склонна была считать Тома слишком умным для подобных решений.

— Клянёшься? — настойчиво спросила я.

— Что за ерунда. — Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла похожей на гримасу. — Ты считаешь меня способным на такое? Обернуть собственную жизнь сентиментальной трагедией?

— Считаю, — без колебаний подтвердила я. — Если хочешь меня разуверить — клянись.

Его улыбка выцвела, и Том отвёл глаза.

— Клянусь.

Мёртвый голос отнюдь меня не убедил.

— Клянёшься моей жизнью?

Он не ответил, по-прежнему глядя в сторону.

— Том, обещай мне!

— Ребекка, отойди от двери, — проговорил он сквозь зубы. — Я не хочу причинить тебе боль.

— И не подумаю.

Он схватил меня за плечи, пытаясь убрать с дороги, — и мои пальцы вцепились в дверной косяк, а туфли упёрлись в пол, не позволяя переместить меня ни на дюйм. На миг предплечья сжало так, что я едва удержалась от вскрика, но в следующее мгновение Том опустил руки.

— Отойди.

— Никуда я не отойду, пока ты не убедишь меня, что будешь жить дальше.

На его юном лице, исказив аристократичные черты, отразилось такое страдание, что на миг оно показалось мне бесконечно старым — старше отцовского, старше Гэбриэла, — и упорство, с которым Том хранил молчание, захлестнуло меня отчаянной яростью.

— Почему? Ответь, почему? Почему ты думаешь, что не сможешь без меня жить?! Дурак! — я подалась вперёд, почти срываясь на крик. — Что есть во мне такого, чего ты не сможешь найти ни в ком другом?

Тихий, какой-то безумный смешок, сорвавшийся с его уст, испугал и пронял меня больше, чем если б он закричал.

— Не заставляй меня, Ребекка. Пожалуйста. — Том наконец посмотрел на меня, и в глазах его, засверкавших лихорадочным блеском, читалась мольба. — Сейчас я не могу лгать тебе так, чтобы ты поверила. Не могу сказать правду. Не могу дать клятвы, которую ты просишь, ибо верю в силу клятв. Ты приняла решение не связывать наши жизни, так не мучай больше ни себя, ни меня. Что отныне будет со мной — не твоя забота. — Он снова взял меня за плечи, на сей раз мягко. — Ты не будешь долго горевать. Я выбираю путь слабых, а ты не любишь тех, кто слаб. Забудь меня. Всё равно это единственное, чего я достоин.

Мой злой взгляд скользнул по мягким кудрям, крупными завитками обрамлявшим его бледный лоб — тёмным, почти чёрным… и фантастическая, внезапная, дикая мысль заставила меня оцепенеть.

«Это единственное, чего я достоин»…

Чёрный волк под моим окном. Полнолуние, этим утром подошедшее к концу. Эта странная задержка, когда Том уехал из Ландэна уже давно.

…«приехал сразу, как только смог»…