Жестокий принц - Блэк Холли

— Да, Локк увел ее у меня, — признается Кардан, играя желваками. Он не улыбается, не фыркает. Ясно, ему непросто признаться мне в этом. — Не знаю, чего хотел Локк — разбудить ревность какой-то другой любовницы, разозлить меня или просто не смог устоять перед изумительной красотой Никасии. Не знаю и того, какой мой недостаток заставил ее сделать выбор в пользу Локка. Теперь ты веришь, что я готов отвечать на твои вопросы, как и обещал?

Мысль о том, что Кардану можно разбить сердце, почти не доступна моему пониманию. Я киваю.

— Ты любил ее?

— Это что за вопрос? — негодует он.

Я пожимаю плечами.

— Хочу знать.

— Да, — отвечает он, уставившись на мою руку, лежащую на столе. Внезапно мне в голову приходит мысль, что ногти я обгрызла до основания. — Я ее любил.

— Почему ты хотел меня убить? — спрашиваю я, желая напомнить нам обоим, что ему предстоит отвечать и на трудные вопросы. Сколько бы он ни шутил, как бы дружелюбно ни пытался себя вести, мы враги. Фейри обаятельны, они все такие.

Кардан тяжело вздыхает и опускает голову на руки, почти не обращая внимания на арбалет.

— Ты говоришь о случае на реке? С никсами? Ты же сама шумела и бросала в них чем попало. Они невероятно ленивые создания, но, думаю, ты до такой степени досадила им, что они были готовы тебя покусать. Я, может быть, и гадкий, но у меня есть одно достоинство — я не убийца. Просто хотел напугать тебя, но никогда не хотел убивать. Я никогда никому не желал смерти.

Я думаю о реке и о том, как одна никса отделилась от остальных, а Кардан наблюдал, как она, помедлив, уплыла, так что мы смогли выбраться из воды. Смотрю на него, на следы серебра на лице, оставшиеся от маски, в его чернильно-черные глаза. Внезапно вспоминаю, как он стаскивал с меня Валериана, когда я подавилась эльфийским фруктом.

«Я никогда никому не желал смерти».

Против воли мне вспоминается, как он держал меч в учебном поединке с Балекином, какая неуклюжая у него техника. Я думала тогда, что он делает это специально, чтобы разозлить брата. Сегодня мне впервые пришло в голову, что, возможно, ему вообще не нравятся схватки на мечах. Что он никогда по-настоящему этому не учился. И что, если бы мы с ним сразились, я одержала бы верх. Размышляю обо всех вещах, которые совершила, чтобы стать ему достойным соперником, и о том, что, вероятно, бросала вызов вовсе не Кардану. Быть может, я сражалась с собственной тенью.

— Валериан предпринимал попытку убить меня. По-настоящему. Дважды. Сначала в башне, потом в моей комнате, в нашем доме.

Кардан поднимает голову и застывает в напряженной позе, как будто только что узнал неприятную правду.

— Когда ты сказала, что убила его, я подумал, что ты выследила его и... — Голос его прерывается, и он начинает снова: — Только дурак станет вламываться в дом генерала.

Я оттягиваю ворот рубахи, чтобы он увидел следы пальцев Валериана, пытавшегося задушить меня.

— И на плече метка осталась — он ударил меня, и я упала на пол. Теперь веришь?

Он тянется ко мне, словно хочет коснуться синяков пальцами. Поднимаю арбалет, и он садится на место.

— Валериану нравилась боль. Чья угодно. Даже моя. Я знал, что он хочет причинить боль тебе. — Он замолкает, похоже, вслушивается в собственные слова. — И это ему удалось. Думаю, он был бы доволен.

Никогда не задумывалась, что это значит — иметь такого друга, как Валериан. Кажется, все равно что иметь его врагом.

— Значит, для тебя не имело значения, что Валериан намерен мне сделать? — интересуюсь я. — Ничего страшного, только бы не убивал?

— Ты должна признать, что лучше оставаться в живых, — возражает Кардан, и в его голосе звучат удивленные нотки.

Я кладу обе руки на стол.

— Теперь скажи, почему ты меня возненавидел? Раз и навсегда.

Длинными пальцами он гладит стол Дайна.

— Ты в самом деле хочешь, чтобы я ответил честно?

— А ты как думаешь? У меня арбалет, и я не стреляю только потому, что ты обещал отвечать.

— Очень хорошо. — Он сверлит меня злым взглядом. — Я ненавижу тебя потому, что твой отец тебя любит, хотя ты человеческое отродье, произведенное на свет его неверной женой, в то время как мои родители никогда обо мне не заботились, хотя я принц Волшебной страны. Я ненавижу тебя потому, что Локк использовал тебя и твою сестру, заставив Никасию плакать после того, как увел ее у меня. Кроме того, после турнира Балекин никогда не упускал случая бросить мне в лицо, что смертная оказалась лучше, чем я.

Не знала, что Балекину известно, кто я такая.

Мы смотрим друг на друга через стол. Кардан развалился в кресле и выглядит точь-в-точь как злобный принц. Интересно, он ждет, что я выстрелю?

— Это все? — требовательно спрашиваю я. — Потому что все, что ты сказал, нелепо. Ты не можешь меня ревновать. Тебе не пришлось жить по милости того, кто убил твоих родителей. Ты не лелеял свой гнев, без которого у тебя под ногами разверзается бездонный колодец страха. — Я резко замолкаю, удивляясь самой себе.

Думала, что не поддамся его чарам, но он заставил меня открыться перед ним.

Пока я об этом размышляю, улыбка Кардана превращается в более знакомую ухмылку.

— Ах, вот как? Значит, я не знаю, что такое гнев? Не знаю, что такое страх? Не ты здесь торгуешься за свою жизнь?

— И поэтому ты меня ненавидишь? — настаиваю я. — Только поэтому? Лучшей причины не нашел?

Сначала мне кажется, что он не собирается отвечать, но потом догадываюсь, что он не может лгать, а правду говорить не хочет.

— Итак? — спрашиваю я, снова поднимая арбалет, очень довольная тем, что у меня есть повод еще раз подчеркнуть, кто здесь главный. — Скажи мне!

Он наклоняется и закрывает глаза.

— Больше всего я ненавижу тебя за то, что думаю о тебе. Часто. Это отвратительно, но я ничего не могу поделать.

Я немею от удивления.

— Может, тебе действительно стоит меня застрелить, — говорит он, закрывая лицо ладонью.

— Ты меня разыгрываешь, — заявляю я. Не верю ему. Если он думает, что я дура, способная из-за красоты потерять голову, то я не поддамся на столь грубую лесть. Иначе я и дня не выжила бы в Волшебной стране. Готовая изобличить его обман, я встаю.

Арбалет для стрельбы в упор не очень подходит, поэтому я достаю кинжал.

Кардан не поднимает взгляд, когда я обхожу стол и приближаюсь к нему. Упираюсь острием под подбородок, как делала это днем раньше в зале, и заставляю поднять голову вверх. Он неохотно смотрит мне в глаза.

По его лицу видно, что ему на самом деле и стыдно, и страшно. И тут я понимаю, что и сама не знаю, чему верить.

Я наклоняюсь к нему так близко, что могу поцеловать. Глаза его распахиваются. В них смешались паника и желание. Пьянящее чувство — обладание властью над кем-то. Над Карданом, про которого я никогда бы не подумала, что он вообще способен на чувства.

— Ты действительно хочешь меня, — говорю я, чувствуя тепло его дыхания. — И тебе ненавистна эта мысль. — Я изменяю угол наклона клинка, и теперь он упирается ему в горло. Вопреки ожиданиям, его совсем не пугает это движение кинжала.

Не сильнее, чем прикосновение моих губ к его губам.

ГЛАВА 26

По части поцелуев у меня опыт небольшой. Целовалась с Локком, а до него ни с кем. Но целовать Кардана — совсем другое дело; это все равно что бежать по лезвию бритвы, когда адреналин ударяет в голову; все равно что заплыть далеко в море и понять, что возврата нет, нет ничего, кроме холодной черной воды, смыкающейся у тебя над головой.

Жестокие губы Кардана оказываются неожиданно мягкими. Но сам он какое-то время остается неподвижным, как стул. Глаза закрыты, ресницы касаются моей щеки. Я содрогаюсь — наверное, так корчится мертвец, когда на его могилу наступают. Потом его руки поднимаются и трепетно скользят по моим ладоням. Если бы я в таких вещах не разбиралась, то назвала бы это движение благоговейным, но я разбираюсь. Скользят медленно, потому что он сдерживает себя. Он этого не хочет. Он не хочет этого хотеть.