Альвийский лес (СИ) - Пасценди Доминик Григорьевич

Впрочем, учитывая обстоятельства — вопрос ещё, жив ли он, подумал Дорант.

И как отнесется к этому светлейший дука Санъер из Фломской Ситы, весьма ревнивый к чужому влиянию на императора и терпящий нынешнего комеса Агуиры только потому, что тот очень стар, болен и уже ничего не хочет?

Но Йорре ещё только начал, оказывается:

— Каваллиер Харран из Кармонского Гронта! За верность и защиту императора жалую тебя всеми землями Кармонского Гронта и Альвиана в наследственную собственность! Владей ею и распоряжайся во славу Империи!

Тут все, кто понимал, что происходит — то есть все, кроме альвов и Асарау — пришли в полное изумление, и более всего Харран. Земли Марки считались личной собственностью императора, которая передавалась в пожизненное или наследственное владение, или в аренду, но никак не в собственность. Кусок, только что отданный Харрану, был больше пяти из восьми королевств, когда-то вошедших в Империю. Харран, тем самым, по размеру владений как минимум сравнялся с маркомесами, которые по традиции считались первыми среди имперской знати — поскольку предки их были в своё время королями. Больше земель, кроме как у самого императора и троих из маркомесов, было только у дома Аттоу, но именно у дома в целом, а не у кого-то из его членов.

Ещё одно удивительное обстоятельство заключалось в том, что молодой император назвал Харрана каваллиером. Каваллиерство, собственно, было не более чем почётным званием, которое давали за доблесть — и очень многим. Из преимуществ материальных оно предоставляло лишь право на небольшой пенсион, достаточный, чтобы скромно прожить одинокому холостяку в небольшом городе, если у него нет вредных привычек. Но заодно каваллиер освобождался от любых налогов на любую землю или недвижимость, которая находилась в его собственности — именно поэтому каваллиерство практически никогда не давали дворянам состоятельным, обладателям крупных имений, и их старшим, наследным сыновьям, какими бы ни были их заслуги. Так что Харран, помимо огромных земель, получил сейчас освобождение этих земель от налогов — которое, между прочим, передавалось по наследству. Совершенно беспрецедентная ситуация.

Всё-таки покойный Сетруос хорошо воспитал молодого примеса. Тот очень быстро сориентировался и делал сейчас именно то, что нужно: привязывал людей к себе, выдавая им награды, которыми можно было воспользоваться, только если новый император выживет и доберется до трона.

Другое дело, что награды эти были чрезмерны и создавали для награжденных — да и для империи — источник огромных неприятностей в будущем.

Если бы это было хоть на волос уместно, Дорант сейчас же остановил бы юношу, пока тот не наделал дальнейших глупостей. Но вмешиваться и возражать было не с руки, а уж тем более отказываться от награды, хоть и неудобной, и нежеланной.

— Каваллиер Калле! За верность и защиту императора жалую тебя и твоих потомков дворянством, званием каваллиера, а также землями в наследственную собственность, кои выделит тебе каваллиер Харран из Кармонского Гронта из своих земель, по вашему обоюдному согласию, в том размере, который сочтет достойным твоих заслуг, так, чтобы ты и твоя семья жили в достатке, соответствующем лицу, имеющему личные заслуги перед императором!

Ну, хоть это было правильно. Харран, хотя бы из чувства чести, доброго воина не обидит, а Калле комиту не потребует — он человек скромный и неглупый, ему хватит и деревеньки в пару десятков дворов.

И тут Йорре опять удивил Доранта:

— Каваллиер Асарау, сын Кау, сына Вассеу! За верность и защиту императора жалую тебя, твоих потомков и всё племя гаррани дворянством, а также землями, кои занимает сейчас и сможет занять в ближайшие пятьдесят лет вне пределов земель, закрепленных за Империей, племя гаррани, в наследственную собственность! Жалую также тебя званием каваллиера, а также, помимо земель, кои получишь ты в своем племени, землями в Кармонском Гронте, кои выделит тебе каваллиер Харран…

Дальнейшее не отличалось от того, что было даровано Калле. Дорант быстро перевёл сказанное, сопроводив комментариями, необходимыми, чтобы воин гаррани понял, что получил он и его племя. И только тогда сам экс-каваллиер, а ныне комес Агуиры, понял, что это значило лично для него: его любимая, его Саррия — стала с этого момента дворянкой, и более никаких препятствий их официальному браку не существовало!

За это, пожалуй, можно и титул комеса Агуиры простить.

Краем глаза он уловил какое-то движение, и не сразу сообразил, что это альвы. Им, видимо, надоело сидеть там, где они были, и они переместились поближе, причем мужчина откровенно пялился на то, что происходит, а женщину это явно не интересовало, она уткнулась взглядом в землю и, видимо, размышляла о чём-то своём.

И Дорант подумал, что только альвы ничего не получили от нового императора.

Интерлюдия

Болтаясь в неудобных носилках, закрепленных меж двух лошадей, Йорре, чтобы отвлечься от боли в простреленной ноге, старался тщательно обдумать то положение, в котором он очутился.

Стычка со Странноприимцами показала ему, чего стоила притворная учтивость Аттоу и чем должна была кончиться его поездка.

Болезненная рана заставила собраться, чтобы не опозорить себя перед спутниками — юноша видел уже, как переносят ранения подобные им.

Это были люди, на которых можно было опереться — и это были люди, перед которыми нельзя было показать слабость.

Хорошо, что он сообразил сразу же наделить их землёй и титулами. Это пока единственное, что он может раздавать. (Выросшему во дворце, ему и в голову не приходило, что не для всех важнее всего в жизни богатство и знатность, и что могут быть другие способы обеспечивать верность сторонников.)

Йорре вздохнул: где взять ещё таких же?

Среди очень и очень многого, чему Йорре научил Сетруос, было одно самое главное: всё время продолжать учиться. Искать, поглощать и запоминать новые сведения; просить, чтобы объяснили непонятное; не оставлять ничего не понятым. А потом при любом удобном случае использовать полученные знания.

Когда-то, когда Йорре было еще лет девять или десять, и был он немного толстоватым (во дворце многое было для младшего примеса плохо, но вот поесть давали без ограничений), сильно неуклюжим и довольно ленивым, Сетруос, тогда ещё только назначенный примесу наставником, произнёс нечто, и это врезалось мальчику в память навсегда:

— У любого человека могут отнять всё, что он имеет. Даже у Императора — если вдруг Империя потерпит сокрушительное поражение. Могут отнять жизнь, тогда уже ничего не сделаешь. Но если человек жив, есть только одно, чего у него невозможно отнять: то, что он знает и умеет. Того, что ты накопил из вещей, земель и денег, тебя могут лишить; то, что ты накопил в своей голове, у тебя не сможет забрать никто.

Сетруос всегда умел разговаривать с Йорре так, как будто Йорре был взрослым, умным, понимающим человеком. Сейчас-то он прекрасно понимал, каким маленьким дурачком бывал в детстве (хотя ещё не начал понимать, что и в нынешнем своём возрасте и состоянии часто бывает далёким от взрослости дурачком). И Йорре очень, очень старался научиться всему, чему могли бы научить его окружающие.

Он всё время думал, что так же, как ему повезло когда-то с Сетруосом (благодаря отцу, который хорошо умел выбирать людей), сейчас ему очень повезло с Дорантом, Харраном, да даже Красным Зарьялом с его дикарями-полубандитами. С калекой Ассарау, знающим неправдоподобно много для своего возраста. Со странными полузверями-альвами, не умеющими говорить по-человечески, но во многом так похожими на людей. Никто из них не относился к нему как к бесполезному мальчишке, которого нужно обвести вокруг пальца, чтобы добиться какой-то своей выгоды. Среди прочих, кого знал Йорре — таких было большинство (если не все), но вот эти вот случайно собравшиеся вокруг люди и нелюди, выручившие примеса из альвийского плена, не только не добивались от него каких-либо преференций, но, к удивлению Йорре, привыкшего к совсем другому во дворце, вовсе не прыгали от счастья, что на них свалилось столько всего хорошего. Они, похоже, вообще не придали этому значения.