Трон Знания. Книга 4 (СИ) - Рауф Такаббир "Такаббир"

— Тебе нужны оправдания? Их не будет. Оправдания — для виновных.

— Шедару ты мстишь за смерть своих воинов. А в чём провинились твои старшие братья?

— Они не братья, а отрыжки преисподней.

— Куда ты денешь кубар Шедара?

— Догадайся.

Малика задохнулась:

— Их казнят вместе с ним?

— Нет. Они проживут на пару дней дольше.

— Ты отдашь их преступникам?

— Война не бывает без жертв.

— Я ни с кем не хочу воевать.

— У тебя нет выбора.

— Ты бьёшь меня, Иштар, и каждый раз всё больнее. Но придёт время, и ударю я.

Вдавив Малику в стену, он сорвал с её головы чаруш:

— Давай. Проведи свой ритуал. Уничтожь меня сейчас. Другой возможности не будет.

Малика дёрнулась:

— Мне больно!

Иштар навис над ней. Обдал её лицо горячим дыханием:

— Я был готов сдаться и отпустить Шедара. Он всегда шантажировал меня, но делал это с умом. Теперь, благодаря тебе, у него не закрывается рот. Он вспоминает, что было тридцать лет назад, что было вчера. Он вспоминает, как я падал, как поднимался, что говорил. Единственный выход — казнить его. Не отравить, не придушить во сне, не столкнуть с лестницы — в эти смерти уже никто не поверит. За попытку убить шабиру его приговорят к стене Позора. Его наденут лопатками на крюки. Перед этой казнью преступникам зашивают рты, чтобы они ушли на тот свет молча, с достоинством.

— Это ужасно… — прошептала Малика, взирая в горящие злобой глаза.

Иштар походил на демона с фрески. Тот демон, нависая над ангелом, вспарывал белоснежную шею длинными когтями, а ангел, истекая кровью, никак не решался вонзить клинок ему в сердце.

— Я желал брату смерти, но не такой. Ты не оставила мне выбора. Если нет выбора у меня — почему он должен быть у тебя?

— Распусти его кубарат и спаси свою сестру. Потом я сделаю всё, как ты скажешь.

— Ты просишь меня нарушить законы и превратиться в вероотступника?

— Ты же просишь меня обречь Шедара на мучительную смерть.

— Прошу?! — Выпустив Малику из захвата, Иштар сделал шаг назад. — Я ошибся. У тебя есть выбор: мой брат или твои люди.

— Ненавижу тебя!

— Мне всё равно, — сказал Иштар и, швырнув Малике чаруш, вышел из комнаты.

Войдя в зал, она споткнулась возле клетки. Вцепилась в прутья и направила в руки всю злость на себя. За полгода она совершила столько ошибок, сколько не совершала за всю свою жизнь. Теперь на её плечи ляжет неподъёмная ноша — смерти сотен людей.

Не в силах оторваться от прутьев — пальцы к ним словно прикипели, — Малика опустила голову и выдвинула обвинение против Шедара, а потом не поняла, что сказала: её спас то ли Драго, то ли его левая рука. Но главное, что это поняли судьи и Иштар. Прозвучал чей-то хриплый голос; конвоир снял с пояса связку ключей, вставил ключ в замок на дверце клетки.

Малика вдруг почувствовала, как злость заструилась из пальцев в запястья, потекла по рукам и спине, наполняя тело необычайной силой. Обожгла ноги и упёрлась в пол, грозя взметнуться и взорвать разум. Руки сами по себе потянули прутья в разные стороны. Металл стал податливым как пластилин.

Малика смотрела в расширенные глаза Драго, спиной чувствовала ошеломлённый взгляд Иштара, будто сверху видела судей, застывших в нелепых позах. Наблюдая за ней, конвоир втянул голову в шею и судорожно глотнул. Этот звук — невнятный, едва уловимый — прозвучал в тишине как щелчок плётки. Малика вздрогнула.

— Гаси силу медленно, — прошептал Драго, положив ладони ей на руки. — Очень медленно, иначе травмируешь связки.

Малика посмотрела на выгнутые прутья и овальную дыру между ними. Это сделала она?

Через десять минут Малика с охранителями вышла из здания и направилась к паланкину.

— Твой отец точно ориент, а не ветон? — прозвучал голос Драго.

— Точно.

— Не знал, что моруны такие сильные.

— Злые. — Малика покосилась на воинов-носильщиков. — Если не хочешь обратно в тюрьму — помолчи.

Луга открыл дверцу паланкина. Драго принялся хлопать ладонями по штанам. Пыли в них не было, но хлопки заставили носильщиков отойти в сторону и повернуться лицом к ветру. Чистоплотные ракшады попались на уловку.

— О чём он так долго говорил? — спросил Драго, продолжая выбивать из себя несуществующую пыль.

— Кто? — не поняла Малика.

— Иштар.

— Рассказывал суду, какой ты злостный преступник.

— Чудак, ей богу.

— А что ты сделал? — вклинился в разговор Луга.

Драго расплылся в улыбке:

— Приложился к нему сапогом.

Луга тихонько присвистнул:

— Ё-моё…

Малика понимала: Драго тянет время. Пустой разговор помогал ему прийти в себя после ночи в подземной тюрьме, после непонятного суда и после того, чему он стал свидетелем. Малика и сама не торопилась садиться в паланкин. Она соскучилась по своим людям. Один загорелый, второй смуглый от природы. Один сероглазый, у второго в глазах плещется море. Они рядом или это сон? Они рядом… Сюда бы Мебо…

— Ты во дворец или ещё куда-то? — спросил Драго.

— Ещё куда-то, — ответила Малика.

Драго хлопнул Лугу по спине так, что тот аж крякнул.

— Дорогу в охранный двор помнишь?

Сморщившись, Луга свёл лопатки:

— Теперь вспомню.

— Пойдёте со мной, — сказала Малика.

Драго кивнул в сторону носильщиков:

— Не хочу их злить. От меня и правда воняет.

— А я не хочу, чтобы ты опять вляпался. Тебе, между прочим, грозило пожизненное заключение.

Драго вытаращил глаза:

— Серьёзно? И как тебе удалось меня вытащить?

Ничего не ответив, Малика подозвала носильщиков и приказала отнести её к дому Мароша. Она не надеялась увидеть Самааш — хотела заглушить внутренний голос, который то и дело бормотал: «А вдруг?..» А вдруг несчастная женщина до сих пор ждёт? Не поддаётся на уговоры супруга и не покидает запечатанную шабирой комнату. И ещё… слишком тяжело было возвращаться во дворец. Там, в покоях, похожих на склеп, она станет заложницей мыслей.

***

На звонок в калитку никто не откликался — достаточно долго, чтобы потерять терпение. Но Малика упорно смотрела на окна дома Мароша, переглядывалась с каменными всадниками на фасаде, словно они могли подсказать, куда делись слуги.

Наконец в щёлке приоткрывшейся чёрной двери, так напугавшей Малику в прошлый раз, показалось сморщенное лицо. Выслушав шабиру, на крыльцо вышел дряхлый старик и принял горделивую позу. Мелькнула мысль: в его возрасте не мешало бы обзавестись рубашкой. Видимо, старик не желал скрывать знаки величия: татуировки на руках и плечах. Обвисшая дряблая кожа искажала рисунки и вызывала брезгливость.

Подслеповато щурясь, отец Мароша (а кто ещё в таком виде мог разгуливать по дому?) сказал, что хозяина нет, его супруги нет и вообще никого нет. Но Малика хотела убедиться в этом сама. После поисков ключа от калитки и нескольких попыток попасть ключом в замок старик проводил гостью к домику в саду. Ещё не войдя внутрь, Малика поняла: старик не обманул. Сердце потянуло назад, к паланкину, но рука открыла двери, а ноги сделали два шага вперёд.

Ковёр в холле был покрыт красными кляксами, стены усеяны алыми точками. Столик и стулья перевёрнуты. Всё подсказывало, что здесь избивали человека.

— Какого чёрта… — пробормотал старик, стоя за порогом.

Малика обернулась:

— А ты не знаешь?

Старик попятился:

— Я больной человек. Я не выхожу из дома.

Малика добрела до паланкина. Усевшись в кресло, расправила плечи, вздёрнула подбородок. Она не слышала гула вечернего города, не видела, как охранители пошагали к железным воротам охранного двора. Не заметила, как за окном проплыла дворцовая площадь.

Поднялась на террасу, подождала, пока удалятся носильщики. Встала на колени и воздела глаза к равнодушным небесам:

— Я отрекаюсь от тебя.

Служанка, ожидавшая Малику в зале, сказала, что её приглашает к себе Фейхель. Слухи о приговоре Шедару наверняка облетели столицу и донеслись до дворца. Что сделает несчастная мать? Задушит шабиру? Проклянёт? Пожелает ей похоронить своих детей, как похоронила она?