Место встречи - Левантия (СИ) - Шутова Варвара

— Арин Пална! А вы знаете, что Михала опять взяли? В этот раз — надолго!

— О боже! Все-таки наркотики?

— Хуже. Человека убил. В рамках самообороны. С ним сейчас Николай Олегович общается. Ой, как у вас книжек много! А можно посмотреть? А почитать дадите?

Арина прикрыла голову от потока слов. Указала жестом на книги, мол, делай, что хочешь.

Вскоре читающих было уже трое.

Конечно, Арина тоже была не против сесть в уголке с книжкой, но случившееся с Михалом ее волновало. Так что она отправилась к Васько. Но не удержалась и прихватила все-таки одну из книг — монографию по древнегреческой поэзии. Такая же была у родителей, но тогда руки так и не дошли прочесть.

— Подожди минут десять, мы уже почти все выяснили, — шепнул ей Васько, закрывая дверь прямо перед носом.

Арина не стала возражать и пошла на крыльцо курить. Конечно, открыла книгу и, конечно, зачиталась. Где-то в середине странных и болезненных любовных отношений Сапфо и Алкея, подробно откомментированных бесстрастным ученым, на крыльцо вышел и Васько, на ходу прикладываясь к фляжке.

— Ты не в курсе, Михала этого в детстве головой никуда не роняли? — спросил он у Арины, закуривая.

— Мы не были знакомы.

— А я думал, все в Левантии друг друга знают.

Арина улыбнулась. И вспомнила, как они так же стояли на крыльце полтора года назад — когда Арина только вернулась в город. Совсем недавно — а сколько всего успело измениться.

— Не все, но многие.

— Как с Дашей идем куда — она обязательно с десятком-другим людей здоровается. Хотя… Я тоже заметил — как-то много знакомых стало вокруг. Не всех, правда, помню, кто и откуда. Как-то вижу лицо знакомое, говорю, мол, здравия желаю, думал, кто из Дашиных знакомых… Оказалось — карманник, которого мы полгода назад брали. Неудобно вышло. Но скоро буду как Даша — весь город в голове держать.

— Вы с ней вообще похожи стали. Вон, ты сейчас руку держишь, как она обычно… Васько с удивлением принялся рассматривать свою руку.

— И правда…

— У меня в книжке про то же. Там про двух древнегреческих поэтов — мужчину и женщину. Так автор пишет, что раз у мужчины попадаются стихи в ее стиле, а у женщины — в его, скорее всего, они были влюбленной парой.

— Забавно… Это, получается, как у Смертных?

— А что у них?

— Ну, когда Смертный кого-то соснет, ну, не много народу разом, а одного кого-нибудь, он потом, пока жизнь его не отдаст мертвому, на этого человека похож становится, — Васько покосился на Арину, чтобы понять, разобралась ли она в нагромождении слов. Арина кивнула, и Васько продолжил: — Мы даже смеялись. У нас Смертный был такой идейный, что прям жуть. Я себя рядом с ним врагом народа чувствовал. Вот спустят приказ какой дурацкий…

— И засекаешь время по часам, когда его отменят, — усмехнулась Арина. — Знакомо.

— Ага, — разулыбался Васько, — понимаешь. А он — сразу действовал. Потому что Родина сказала. Так вот, соснул он как-то одного нашего. А тот мужичок был такой… себе на уме. Молчаливый, ни с кем особо не приятельствовал. И этого нашего Смертного как подменили. Сапоги чистить перестал. Как приказ — так сразу: «Кому это надо — пусть тот и выполняет». Шутки стал шутить такие… Опасные. Чуть СМЕРШ по его душу не приехал. Но тут надо было поднять одного, так что пронесло. Как допросил того покойничка — снова стал правоверным коммунистом.

Васько сплюнул под ноги.

— Так что с Михалом? — спросила Арина, отсмеявшись.

— Дурак твой Михал.

— Это я и так знаю, а по делу-то что?

— По делу там сразу пяток дел. И убийство — самое мелкое и простое.

Арина присела на крылечко и приготовилась слушать.

Рот ее постепенно открывался — да, такой истории, пожалуй, ни в одной книжке не вычитаешь.

Боярские, а скорее всего — Зося Боярская, женщина, по мнению всей Левантии, большого ума, придумали идеальный план. Раздобыв где-то укупорочную машинку, они купили несколько ящиков водочных бутылок и начали производство.

В бутылки наливалась вода из колонки, укупоривалась, а затем бутылка украшалась этикеткой. В этикетках было все дело. На них точно такими же буквами, как на государственной водке, было написано: «Вода. Из колонки. Дураков 40%».

Михал был в этой артели лицом не последним. Он с помощью штампа, тщательно вырезанного из старой покрышки, оттискивал этикетки, он таскал воду, а главное — он сбывал готовую продукцию из-под полы. Благо, места, где собираются страждущие, не имеющие сил прочесть этикетку, знал Михал досконально.

Стоила вода производства Тазика недорого — в два раза дешевле магазинной водки. Так что спрос был велик.

Сначала Михал боялся примелькаться, а потом понял, что главное — выбирать покупателей в таком состоянии, чтобы запомнить и догнать его уже не смогли бы.

Но были те, кому предприятие Боярских стояло поперек горла. Нет, не алкоголики, а торговцы спиртным. Таким же незаконным, но вполне настоящим.

И вот Михала подкараулили трое. Некий Буберман, уважаемый в узких кругах самогонщик, некий Калашников, грузчик спиртзавода, по-тихому приворовывающий ящик-другой в целях продажи, и самый интересный персонаж — некий Иванов. Который с недавнего времени торговал спиртом на разлив.

Эти трое прижали бедного Михала к стенке и начали аргументированно объяснять политику в области цен на спиртное на черном рынке. Михал, поняв, что бить будут сильно, а возможно — до смерти, схватил первое, что попалось под руку. К несчастью Калашникова, это оказалась тяжелая металлическая урна. Михал ударил ею Калашникова по голове и сбежал. Калашников погиб на месте, по отчету Евгения Петровича — от черепно-мозговой травмы, несовместимой с жизнью.

— Да там мозги по стенке веером разлетелись, какая уж тут жизнь, — пояснил Васько,

прихлебывая из фляжки.

Итого, трое оставшихся в живых участников битвы за водку ждали своих сроков.

— Погоди, Васько! — встрепенулась Арина. — Говоришь, спирт у этого Иванова внезапно появился? Он еще здесь?

— Спирт?

— Иванов!

— Да где ему еще быть?!

— Тогда подержи его еще немного, Моне, думаю, есть о чем с ним поболтать. А кстати, что со спиртом?

Васько протянул флягу.

— Не, с тем, который у Иванова. Мне бы для анализа…

— Я тебе занесу.

Арина побежала к себе. Изба-читальня не изменилась, слышался только мерный шелест страниц. Арине нечеловеческим усилием удалось вытащить Моню из книги.

Услышав новости, Моня бросился к камерам. А Арина с чувством выполненного долга взялась за книгу.

— Дурость эти ваши книжки, — вскрикнул вдруг Ангел, бросая книгу в угол.

У Арины Алкей и Сапфо как раз расставались навсегда.

— Осенька, что случилось?

— Да вот любовь там, и все счастливы, и она ему на шею бросается…

— И что не так?

— Не бывает такого. Вон, Наташа моя…

— Вы же, вроде, расстались.

— Ну я решил так просто не сдаваться. Доказать ей, что я ее люблю. Цветы ей таскал, духи покупал, чулки… Ну, она смилостивилась, разрешила мне появляться. Ну как. Если что сделать надо — дрова наколоть, картошки с рынка принести, мебель передвинуть — тут сразу я нужен, давай, старайся, Осенька, голубчик. А как поцеловать в благодарность за труды — так иди, откуда шел. А на днях совсем прогнала. Говорит, я мальчишка и дурак, а у нее серьезные дела.

Арина внимательно рассматривала Шорина:

— Значит, вот так можно было… Дрова рубить, мебель таскать, а потом — пошел вон? И что мне это в голову не пришло?

— Любишь ты меня. Так что терпи.

— Значит, Наташа меня… не любит? — у Ангела в глазах стояли слезы. — Но ведь полюбит? Правда? Если я еще немного постараюсь…

— Боюсь, тут тебе ловить нечего. Поверь опытному человеку — бесполезно это все, — вздохнул Шорин.

Ангел ушел курить. Вернулся с решительным лицом:

— И все-таки я ее добьюсь! — произнес он, сжав зубы.

И ушел с гордо поднятой головой, правда книжку про любовь унес.

Арина снова погрузилась в чтение. Когда автор по уши залез в рассуждения, правда ли, что Алкей бросил Сапфо, или это было расставание по взаимной договоренности, вернулся Моня.