Время рокировок (СИ) - Васильев Андрей

Я показал на Одессита, который сидел в тельняшке, наплевав на вечернюю прохладу. Еще он где-то раздобыл подобие портупеи и смотрелся теперь совсем уже комедийно.

— Я рад, — повторил я. — Я рад тому, что все мы считаем это место домом, что делаем все для того, чтобы он крепче стоял на ногах, и чтобы все другие обитатели Ковчега считались с нами. Мне хочется верить, что наступит тот день, когда я услышу: «Этих людей лучше не трогать, за ними стоит Сватбург». Это будет означать, что мы стали реальной силой, семьей, с которой лучше дружить, чем воевать. Вот только до этого дня еще надо дожить. Но мы — доживем. У нас есть цель, у нас есть мы сами, стоящие друг за друга — и что нам еще надо? Ну, может немного везения, но и тут все будет так, как надо. Судьба — не дура слепая, она всегда помогает тем, кто идет вперед, забывая про лентяев, стоящих на месте. Собственно — у меня все. Не люблю длинных речей. Нет, можно было бы поговорить еще и о том, что будет дальше, планы там, и все такое, но как по мне — куда интересней идти вперед, чем слушать про то, как это будет происходить.

— Коротко и ясно, — одобрил меня звонкий девичий голос. — А про город рассказать? Обещались!

— Обещал — расскажу, — отозвался я. — Только прежде — одно дело надо закончить. Жека, веди сюда уродов.

Народ зашептался — судя по всему, они поняли о ком идет речь. У нас тут все всё знают и новостей немного, так что про инцидент с изнасилованием все были в курсе. Как и о том, что я отнес разбирательство по данному вопросу на вечер.

Мокар и Серс совсем сникли за прошедшие полдня. На площадь они вошли с понурым видом, не глядя по сторонам.

— Итак, жители крепости Сватбург, — громко сказал я. — Вот два поганца, которые несколько дней назад здорово проштрафились, если это можно так назвать. Да, у нас нет пока законов, что греха таить, мы живем, руководствуясь здравым смыслом и элементарными правилами человеческого общежития. И еще этими… Как их… Заповедями божьими. Ну, там — не укради, не возжелай… Хотя ими — в меньшей степени, что врать? Особенно это касается раздела «не убий». Но опять же — свои своих не убивают и не насилуют, тут и божеские, и человеческие заповеди едины. Все — но не эта парочка. Ладно. Вопрос — что с ними делать?

— Отрезать им кое-что, — одновременно посоветовали мне сразу с трех сторон. — Самое то!

— Не пойдет, — покачал головой я. — Никак не пойдет. Боли нет, крови нет… Опять же — а ну как регенерируют их причиндалы? Что, опять резать после?

Народ загалдел, предлагая свои варианты, и в этом шуме я вовсе перестал что-то слышать.

Выждав минуту, я окинул взглядом толпу и попросил Азиза, стоящего за моей спиной:

— Угомони их.

— Ти-и-и-и-иххххо-о-о-о-о! — как слон затрубил Азиз и добавил что-то на своем языке. Надо думать — специфическое.

Над площадью установилась тишина.

— Как я и предполагал, — выждав полминутки, обратился я к людям. — Мнений много, а вот толку от этого мало. Потому отныне и до того времени, пока не случится что-то выходящее из ряда вон, вроде падения этих стен или моей смерти, я устанавливаю следующее. Решения о наказании серьезно провинившихся членов семьи принимаю лично я, как лидер этой группы. Оно, это самое решение, будет окончательным и обжалованию не подлежит. При этом, в случае небесспорности вины человека, который обвиняется в совершении преступления, любой член семьи может высказаться в его защиту, предъявив мне весомые доказательства невиновности того, за кого он заступился. Но именно доказательства, а не слова. Равно как и я могу опросить любого из вас, если у меня будут сомнения. Но никаких прокуроров и адвокатов здесь у нас не будет, без надобности это нам. Итак — есть ли желающие оспорить вину этих двух людей? Может, есть кто-то, кто сможет доказать, что помыслы их были чисты, и ничего такого они делать не собирались?

Молчание, только костер пускает вверх искряные вихри. Молчат все. И девушка эта молчит, как видно, высовываться не хочет. А я сам ее и не потащу сюда, на всеобщее обозрение. Зачем?

— Ну, вот и славно, — я подошел к двум насильникам. — Все, господа, ваше дело разрешилось. Своим словом и по праву лидера я приговариваю вас обоих к смерти.

— Да мы же ее даже не трахнули! — прорвало Серса. — Ну да, была мыслишка, да, хотели мы ее разложить на травке, но что тут такого? Болезней тут нет, забеременеть она не может… За что убивать-то? За то, чего даже не было — и убивать сразу двоих!

Народ загудел, не понравились ему такие слова.

— А и правда, — задумчиво сказал я. — Двоих… Да еще самим… Ладно, уговорил.

Я не видел лиц тех, кто стоял и сидел позади, но у людей в первых рядах лица ощутимо вытянулись. Не ожидали они такого.

— Зачем умирать двоим? — я достал из ножен свой клинок. — Голд, дай мне нож. Жека, развяжи им руки.

Секундой позже, когда эти двое уже разминали запястья, я сказал:

— Все просто и банально. Вот два ножа, вот вас двое. Один убивает другого — и он свободен. Нет, в нашей семье он не останется, но сможет уйти в степь. Держите оружие.

— Вот же, — озадачился Мокар. — А если мы не захотим?

— Тогда мы вас утопим в сортире, — пояснил ему я. — Я даже двух мешков не пожалею. В один ты, во второй твой дегенерат-приятель — и вперед, в волшебное царство опарышей. Мерзкая смерть, скажу я вам. Боли тут нет, а с запахами все в порядке.

Не скажу, что был уверен в том, что это выполнимо, но эти двое поверили в то, что подобное возможно. Правда, решительности им это не добавило.

— Все равно, — упрямо сказал Мокар, поудобней перехватив рукоять ножа. — Мы не гладиаторы. Хотите убивать — убивайте так.

— Да-да, — пискляво подтвердил Серс, делая шаг вперед. — И потом…

И тут же он охнул от неожиданности — Мокар нанес ему удар в бок, а после — еще один.

— Да ты что делаешь! — возмущенно заорал тот на приятеля, который знай кромсал его тело. — Ты же меня…

Договорить он не успел, истаяв в воздухе.

— Он мертв, — заявил Мокар довольно. — Условие выполнено. Я свободен?

— Как птица, — я подошел к нему и требовательно протянул руку. — Нож верни. Я не хочу облегчать тебе жизнь и тем более продлевать ее. Без оружия в степи ты долго не протянешь.

Люди зашушукались. Ну да, жизнь уже четко очертила границы между собой и смертью. Времена, когда одиночка мог худо-бедно голым и в одиночку бродить по степи и лесу, совсем почти ушли в прошлое — звери, змеи и кочевники не дремали. Жека сказал мне, что были две ночи, когда на ночной костер, который каждую ночь по-прежнему зажигался на холме, так никто и не вышел. Скоро надо будет вообще прекратить его палить — какой смысл впустую расходовать топливо? Так что дурачок Мокар сейчас не билетик с жизнью вытащил, а сообразил себе растянутую во времени смерть.

Люди это поняли, и для меня это было важно. Они поняли, что если ты пошел против семьи, то прощения и пощады не будет.

— Удачи не желаю, — я вытер рукоять ножа мятой рубахой Серса, которая осталась на месте его гибели. — Да и не будет тебе ее. Уходи.

И Мокар ушел, через молчаливый коридор людей, расступавшихся перед ним.

— А мы будем есть и пить! — громко сказал я, подняв руки вверх. — Ну, а после я вам расскажу о Новом Вавилоне. Да и не один я, думаю, мои спутники тоже молчать не будут. Фрау Генриетта, где там угощение?

Люди зашумели — на площадь вынесли огромный противень с лежащим на нем осетром, кастрюли с парующей ухой и еще какие-то закуски. Это впечатляло.

Я отошел чуть в сторону и присел на каменную лавку, единственную из свободных и, по-видимому, мне и отведенную.

— А помнишь первый вечер и раков? — прошептала мне на ухо Настя, присев рядом со мной. — Времени прошло-то всего ничего, да? Но как все изменилось!

— Ага, — подтвердил я, обнял ее за талию и попросил: — Найди Китти, пусть она ко мне подойдет.

— Скотина ты, Сват, — почему-то очень печально шепнула Настя и ввинтилась в толпу.

Чего сразу «скотина»? Что опять не так?