Самый лучший враг - Емец Дмитрий Александрович

—      Плохо Арею в Тартаре. А posteriori¹⁰ знаю — плохо и скверно, — Аида произнесла это быстро и сухо, без рассусоливаний и псевдонародного говорка, утратив его с той же легкостью, с которой обычно и обретала. — Но и к свету никогда уже не прорваться, тупик. Засел он.

Туг Дафна попыталась возразить нечто в духе, что нам не дано понять или не надо знать, но Мамзелькина остановила ее повелительным движением ручки, такой худенькой и цыплячьей, что невозможно было представить, что в ней одной — смерти всего человечества;

—      Не болтай!.. Можем мы знать! И еще кое-что можем! Подарить Арею ту секунду, когда ему было хорошо. «Остановись, мгновение, ты прекрасно!..›› — это не из книжечки про докторишку, это истина. Заключить Арея в эту секунду вместе с теми, кто согласится разделить с ним вечность. Счастье как на фотоснимке! Он будет счастлив. И те, другие, будут, потому что любовь не позволит им отступить!

—      Те, другие, — это кто?

—      Жена и дочь Пелька и Варвара.

—      Жену Арея звали Пелька? — переспросил Мефодий.

Мамзелькина нетерпеливо дернула щечкой, подтверждая, что да, звали, но не об этом сейчас разговор.

—      И кто сказал, что та, другая, вечность, которая всех нас ждет, когда жизнь этого мира неминуемо прервется, будет другой? Разве кто-то утверждал, что там будет существовать время? А раз нет времени и нет движения, то чем остановленное мгновение отличается от истинной вечности? Кто сказал, что иметь все — время, пространство, собственное существование, наконец, — в единой целостности — хуже, чем иметь ту же кашу, но только размазанную по тарелке?

—      И как это сделать? — спросил Мефодий.

—      Камень-голова… Артефакт, который надолго пропал и недавно появился! В нем заключены огромные силы! Даже их малой части будет довольно, чтобы подарить Арею его остановленное мгновение... — Аидушка улыбнулась. От улыбки лицо ее потеплело и мягкий смех впервые не напомнил стук глиняных черепков. — Однажды Арей уже воспользовался силами первомира, но не так, как было бы надо, лишь отчасти.

—      Когда?! Как?!

Мефодий слушал так жадно, что не чувствовал даже ледяного ветра. А вот Дафна — та на глазах превращалась в Снегурочку и, смешно закутав шею волосами, засовывала ладони под мышки. Дрожа, она думала, что между светом и мраком не может быть никакого уютного закутка. Возьми самое прекрасное место на земле, устрой там все мудрее некуда, посели туда самых прекрасных людей, а потом изгони оттуда свет — и... все это постепенно превратится в Тартар! Хотя нет! Тут другое! Кто сказал, что в остановленном мгновении нет света? Жена и дочь Арея будут разливать свет, которого недостает самому мечнику. Будут освещать его... и никакой мрак в это мгновение не проберется.

—      Когда Арей воспользовался силами первомира? — нетерпеливо повторил Мефодий.

Мамзелькина погладила ручкой свою зачуханную курточку, точно курточке и самой хозяйке нужна была нежность, которую никто больше не мог и не хотел им уделить.

—      Однажды... — таинственно произнесла Аидушка, — Арей должен был умереть. Раненый, истекающий кровью, он полз к этому камню. И даже я не могла его спасти и едва удерживала косу, которая рвалась у меня из рук, потому что моя коса всегда знает, когда пробьет чей-то час.

—      И вы там были? — жадно спросил Буслаев.

Старушка протянула руку и пальцем качнула его крылья. Потом подула на палец. Видимо, крылья все-таки жглись.

—      Ишь ты, золотые!.. Да, котеночек мой неутепленный, была…

—      И камень ему тогда помог?

—      Еще как помог: даже из книжечки моей имя его стерлось, а это, скажу тебе, не часто случается! — покачав головой, произнесла Мамзелькина.

—      А сейчас? Что нужно сделать, чтобы камень вызволии Арея из Тартара? И где я возьму эйдосы его жены и дочери? — деловито спросил Буслаев.

Аидушка опять быстро качнула пальчиком его крылья.

—      Не знаю. Но ощущеньице у меня, что сможет он Арею помочь, да и мою руку выручит, что я об косу порезала. А про эйдосы Пельки и Варвары... Думаю, тебе их добывать не надо. Само все как-нибудь устроится. Такие артефакты больше чем просто артефакты.

Они не просто излечивают — они и обстоятельства к себе собирают… А раз так, то там возможно совершенно все!

Заметив наконец, что Дафна дрожит, Мефодий отлучился, чтобы принести ей куртку. Дафна осталась на балконе наедине с Мамзельюной. Она стояла и разглядывала горше лыжи, абсолютно новые, хотя и купленные два года назад. Папа Игоря, всегда проникался любовью к спорту, когда посещал спортивные магазины, и утрачивал ее, когда выходил с покупкой наружу.

—      Мы не опоздаем? — спросила Дафна.

—      Не должны. Артефакт в Москве, и, насколько я понимаю, подойти к нему смогут далеко не все. Ну не считая созданий первохаоса. Из остальных же только два МБ и… один «В»! И вот с этим-то «Вэ» я предвижу проблемы, — тут старушка вскинула на Дафну зоркие глазки.

—      «Вэ»? — озабоченно переспросила Дафна, пытаясь определить, тот ли это, о ком она подумала.

Аидушка кивнула, подтверждая ее предположение:

—      Да, он! И от этого «Вэ» держись-ка, девонька, по-дальше! Он утратил свет и будет стараться, чтобы его потеряла и ты. Для потерявших веру крайне важно заразить своим неверием всех окружающих. Так-то вот, осинка моя недопиленная!.. Собирайтесь! Жду вас внизу, у подъезда!

И Мамзелькина исчезла, оставив на перилах балкона два пузырька — один с настойкой боярышника, другой — с одеколоном «Тройка››. Зачем-то Дафна потрогала их. Пузырьки были самые что ни на есть настоящие. Хотя в этом-то она и не сомневалась.

Глава шестнадцатая

ПОСЛЕДНИЙ ШАГ

Его окружала смерть. Все ломалось в руках, все проваливалось под ногами. И лишь единственное окошко брезжило перед ним. Он не видел его. Угадывал. Только оттуда могли прийти радость и покой. Все остальное было болью. И он ощупью побрел туда.

‹‹Книга Арея»

Котлован был круглым, как чаша, и вдобавок слегка наклонным. Ноги скользили, не находя опоры. Вокруг все было спекшееся, с глубокими, уходящими вглубь трещинами. Арей, присев на корточки, поднял оплавленный камень — один из множества камней, которыми все тут было усеяно. Притронулся к его гладкому боку кончиком носа и увидел свое изломанное, словно в кривом зеркале, отражение. Камень дышал давним жаром.

—      Смахивает на жерло вулкана. Такое чувство, что когда-то здесь открылись ворота в преисподнюю, — заметил он.

—      Первохаос, — прошептала Мифора. — Каждую ночь мне снится, как все тут бурлит и брызжет. Выбросы пепла, черный дым поднимается на десятки километров, а там внизу, куда мы сейчас идем, в алой лаве плещутся титаны.

Олаф хмыкнул:

—      Хорошо, что я не провидец. Мне бы тоже снилась всякая чушь.

—      Угу. А так ты просто отхлебнешь из тыквы и хралишь так, что другим спать нельзя, — ехидно сказала Штосс.

—      Ты тоже любишь отхлебнул, из моей тыквы — а потом притворяешься, что я тебя заставил! В последний раз так все выдула! — сказал Олаф.

Штосс смутилась.

—      Я пролила, — сказала она торопливо.

Арей отбросил камень. Выпрямился, озираясь. Со всех сторон их окружали крошащиеся скалы.

—      Я даже знаю, кто охотно сообразил бы с вами на троих, — заметил он.

—      Кто? — спросил Олаф. — Так позови!

—      Не будем ее звать. Она и так скоро заявится. Мы здесь как на гладиаторской арене. Видны будто на ладони, зато сами даже не заметим, если к нам приблизится армия.

—      Да, — угрюмо согласился бородач. — Напрасно мы спустились в котлован.

—      Именно сюда нас привел Грустный! — сказала Пелька.

—      Надеюсь, привел, а не заманил, — проворчала Мифора.

Все уже привыкли, что так девушка называет дракона. Грустный и Пелька не расставались. В их компании был и мул, который, как ни странно, не только не пал, но и выглядел жизнерадостным. Дракон тоже с каждым часом становился бодрее. Часто поднимал голову, смотрел по сторонам. Теперь на спинс мула его удерживал единственный широкий ремень. Оба крыла давно уже были на свободе, дракон нередко распахивал их, и тогда со стороны казалось, что по скользкому котловану бредет крылатый мул.