Что-то остается - Кузнецова Ярослава

А Рейгелар вот любил мятное. Вечно какие-то люди привозили ему из Таолора, каоренской столицы.

«— Мои источники мне не только информацию таскают.»

Да что ты, в самом-то деле! Чем тебе местная арварановка плоха? Ну, вонючая, ну, сивушная, ну, разбавляют ее, так ты ж — Сыч-охотник, не какой-нибудь там…

А лимрской жуть как хочется. Податься, что ли, в Арбенор? Не проще ли — прямо в Кальну?

Ох, пора место менять. Пора. Чует спина, Рейгеларом тренированная. Печет пятки-то.

«— Интуиция…»

Как он говорил тогда…

«— Даул ставит корпус, Тан — руки. А я — мозги. Тоже, знаешь ли, немаловажно. Голова — она и у чертополоха имеется. Без мозгов прямая дорога в петлю.»

А еще он говорил:

«— Лучше тебе тренировочно повисеть у меня, чем потом — всерьез, у кого-то другого.»

И за плохие результаты заставлял по полторы четверти на руках висеть. Или по шестой четверти — вниз головой. Сетевые замашки. Он ведь — тоже беглый, Рейгелар. Беглый сетевик. Из Каорена. Хотя он говорил, что, если бы его хотели найти — нашли бы в три дня. И называл себя «отставником». И натаскивал в манере, свойственной Сети Каор Энена.

Н-да. Теперь-то, приятель, тебе так легко не отделаться. И — зуб даю — те, кто бродит по следу, должны «подбирать хвосты». Так что, может, оно и к лучшему, что барышня уехала и вряд ли вернется. Теперь бы еще Стуро как-нибудь…

Ч-черт, опять ты сам из себя веревки вьешь. Прекрати, слышишь? Стуро надо просто объяснить, что он, Стуро, тоже должен не даться живым. И все.

Куда уж проще, а?

Альсарена Треверра

Арбенор меня потряс и заморочил. Я никак не ожидала, что это настолько большой город. Основа его была невероятно древней, еще долираэнской постройки. То и дело глаз натыкался на остатки первобытных циклопических сооружений, как правило, используемых под фундаменты, и теперь почти полностью погрузившихся в многочисленные позднейшие напластования. На костях этих монстров мои славные предки в свое время возводили белокаменные дворцы, мучаясь ностальгией по лазурному морю и жаркому солнцу. Многочисленные галереи и террасы несколько веков противостояли северной хмурой погоде.

Практичные же и не ведающие комплексов альды быстренько замазали проемы аркад глиной пополам с гравием, надстроили третьими и четвертыми этажами островерхих фахтверковых скворешен и превратили бывшие храмы и дворцы во что-то среднее между муравейником и базаром.

Влияние найларов почти не прослеживалось. Но это — внутри города. Стоило подойти к внешним стенам, становилось понятно, куда найлары вкладывают деньги и силы. Фортификационные сооружения содержались в идеальном порядке. Даже у нас, в Генете, я никогда не наблюдала такого рьяного отношения к архитектуре оборонительного назначения. Хм. Если у них оборона на таком уровне, то что можно сказать об остальном? Найлары — известные вояки.

Подумали бы вы, святые отцы-кальсабериты, прежде чем заглядывать через забор к соседям…

Арбенор — наполовину белый, наполовину серый, и на треть цвета размокшего навоза. Это естественный колорит, сопровождающий переходные состояния природы. Зимой и летом он не так заметен. Основной же цвет Арбенора — белый, будто бы слегка присыпанный пеплом.

У Арбенора есть еще одна особенность. Лучше всего она проявляется на некотором удалении от города (я успела налюбоваться, пока мы с Имори подъезжали к северо-восточным воротам). Силуэт города предстал перед нами, лишенный всякого намека на пейзаж на заднем плане. Заднего плана просто не существовало. Сразу за шпилями и башнями вставало близкое жуткое пустое небо. Словно это последний предел, край земли. Словно один лишний шаг — и ты свалишься к китам, слонам, черепахе, или к самой Кастанге в пекло.

Арбенор стоит на краю обрыва в двести двадцать локтей высотой. Обрыв этот называют Старым Берегом. Есть легенда, что в былые времена здесь плескалось море, а Арбенор тогда назывался по иному, а как, никто не помнит.

От Арбенора, врезанная зигзагами в обрыв, спускается вниз Хрустальная Лестница. Я осмотрела эту достопримечательность, и утверждаю — она не хрустальная. Она из того же белого камня, что и весь город. Правда, по левую руку низвергается водопад, а это всегда красиво. Кроме того, открывающийся вид на южные края фантастичен и невероятен. Если бы не было так пасмурно, я бы разглядела Каорен. Ну, если не Каорен, то город Кальну наверняка.

Наутро после церемоний, поздравлений и прилагавшегося к ним бала, отец разрешил мне совершить экскурсию по городу, конечно же в сопровождении верного Имори. Имори сам вышел в город впервые и зевал по сторонам не меньше меня. Я вела себя паинькой и даже не надела марантинского платья. Мне еще предстояло уговорить отца отпустить меня в Бессмараг пораньше, а не дожидаться отъезда Итарнагонской делегации. Моим поведением на балу отец был не очень доволен. Но, впрочем, и не расстроен особо — я всего лишь умудрилась подтвердить слухи о распущенности нравов лираэнской аристократии.

Церемония была роскошной, скучной и длинной. В ряду огромной толпы гостей чуть ли не со всех концов Аладаны, меня представили королевской семье. Король Наратаор, королева Ларангара, наследник, куча отпрысков и разнообразных родственников. Все рослые, длиннолицые, смуглые, темноволосые. Наследник оказался худющим долговязым парнем, одетым без особого шика, к тому же в высоких, отягченных шпорами кавалерийских сапогах. На меня он не обратил ни малейшего внимания.

(Даром леди Агавра и армия портних терроризировали меня весь вечер и половину ночи перед торжеством. Меня запаковали в тесное белое, с белой же вышивкой, платье с глухим воротом и узкими рукавами. Юбка расширялась ненамного выше колен, а пояс сползал на бедра и спереди на нем болталась тяжелая золотая подвеска. Я билась насмерть, так как сия смирительная рубашка напрочь перечеркивала все мои представления о бальном наряде.

— Это особый крой, придуманный в Генете, — объясняла Агавра, — Ткань кроится по косой и оттого может растягиваться, как самая тонкая кожа. Платье сидит, как перчаточка.

— Ну да, — отмахивалась я, — Мы в Бессмараге этим особым кроем бинты нарезаем. Прекрасный способ зафиксировать ногу при привычном вывихе, знаешь ли…

Агавра возмущалась, и я ненадолго удовлетворяла свою мстительность.

Агавра убеждала меня, что это одеяние не только красиво, но и крайне соблазнительно. Она же взялась редактировать мои подрастерянные в глуши манеры.

— Иди на меня. Медленно иди, куда несешься, как кавалерист в атаку? Что за солдатская выправка? Грудь зачем выставила, кому она интересна, грудь твоя? Что у тебя за спина, ты что, аршин проглотила? Выгнись! Что значит неудобно? Ты же аристократка утонченная, тебе образ нужно создать, состояние. А формы свои пусть девки деревенские демонстрируют. Образ, понимаешь, изгиб, надлом, томление, немного болезненности… Вот, вот, уже на что-то похоже… не виляй бедрами, это вульгарно! У тебя подвеска на поясе, чувствуешь ее? Где она находится, чувствуешь? Не забывай ни на минуту, где находится подвеска. Здесь твое сосредоточие, твоя женская сущность. Да, да, это самое место, а не грудь. Неси подвеску, неси, как на подносе. Каждым шагом толкай ее, толкай, как… как сама знаешь, что. Плавнее, дьявол! Ну, совсем никуда не годится…)

Словом, как я ни сосредоточивалась на подвеске, наследник прошел мимо и увел танцевать какую-то худосочную найлару. А я досталась носатому и лысоватому отцу семейства, который все время норовил оторвать меня от пола и поразмахивать мною в воздухе (наверное, расчищая место). В эти мгновения я могла поджать ноги и не бояться, что их отдавят.

Я сбежала от него к гвардейцу, стоявшему навытяжку у дверей. Гвардеец был огромный и медведеобразный. Явный тил, при всех тильских регалиях — в косматой бородище до середины груди и с буйной шевелюрой. Он не мог со мною танцевать, даже отойти на пару шагов со своего поста не мог, но сказал, что его скоро сменят.