Сколько стоит корона (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна

 -- Вы заняты, милорд. Я не подумала о том, сколько забот лежит на ваших плечах, и мне совестно красть минуты вашего времени, -- произнесла леди Харроу.

Дойл сам подвинул себе табурет и сел, вытянул ногу, игнорируя все правила приличия, сдержал удовлетворенный вздох и сказал:

 -- Мне не могло прийти в голову, что вы захотите... -- признаться в этом было трудно, но он чувствовал, что необходимо: -- что вы захотите проводить время в моем обществе, леди Харроу. Мои заботы подождут.

Она села на скамью, поправила вышитую подушку.

 -- Разве то, что я приняла ваше предложение, не свидетельствует о моем желании, -- она хитро улыбнулась и повторила его же слова: -- проводить время в вашем обществе?

Дойл почувствовал себя крайне неуютно, потому что некстати в голову пришла мысль о том, что его невеста уже состояла в браке, и супружеские отношения для нее не тайна, а значит, в ее словах действительно мог звучать тот намек, который он уловил. Желая немедленно отвлечься, он спросил первое, что пришло в голову:

 -- Расскажите мне о своем эмирском лекаре, леди Харроу, -- это было безопаснее всего -- иначе его мысли могли бы принять недопустимое направление.

 -- Вам действительно интересно будет об этом слушать?

Дойл проверил удобство табурета, как можно незаметней потер ногу и сообщил, что готов провести всю ночь, слушая ее голос.

 -- Пересядьте сюда, здесь будет удобнее, -- леди Харроу поднялась со скамьи, и Дойл, поколебавшись, занял ее место. Она тем временем позвонила в колокольчик, вызывая слугу, и велела принести вина, а потом жестом что-то показала -- и слуга достал откуда-то низкую скамеечку, поклонился и предложил Дойлу положить на нее ногу. Боль отступила почти полностью.

 -- Благодарю вас, леди, -- сказал он, а она, вместо того, чтобы начать рассказ, с легким сомнением спросила:

 -- Ваша нога болит все время?

Дойл плотнее сжал губы, разом засомневавшись в своем желании просидеть у нее всю ночь. Меньше всего на свете он желал с кем бы то ни было обсуждать свои увечья и уродства.

 -- Я не хотела оскорбить вас этим вопросом, милорд, -- осторожно пояснила леди Харроу, -- но я много училась лекарскому делу и могла бы помочь вам.

Дойл поднялся со скамьи, недовольно оттолкнул маленькую скамеечку и твердо сказал:

 -- Леди Харроу, я ценю, клянусь, ценю ваше доброе отношение и желание помочь всем страждущим, включая меня. Но при необходимости я могу получить помощь всех лекарей королевства. И обращусь к ним, если пожелаю, -- он понимал, что говорит слишком резко и даже грубо, но она затронула слишком болезненную для него тему.

Она поняла это, краска сошла с ее лица, она подалась назад, вжимаясь спиной в высокую спинку стула, и Дойл пожалел о своей несдержанности. В нем было достаточно неприятного, пугающего и отталкивающего -- не стоило еще и демонстрировать свой злой язык.

 -- Мне стоит уйти, леди, -- заметил он спокойно, -- уже ночь, а завтра утром прибывает его величество -- не стоит печалить его уставшими лицами.

 -- Я рада, что вы пришли сегодня, милорд, -- леди Харроу наклонила голову, отвела взгляд в сторону, и Дойл решился на безумство, на сумасбродную дерзость -- шагнув вперед, наклонился и коснулся ее губ быстрым, кратким поцелуем, и тут же отступил назад. Глаза леди Харроу широко распахнулись в немом изумлении -- но оно не обратилось в гнев. Она задумчиво поднесла к губам пальцы, словно пытаясь понять, реален ли был этот поцелуй. Дойл точно знал, что реален -- он чувствовал, пусть только мгновение, тепло ее дыхания, ощущал окутывавший ее аромат.

Ее рука безвольно упала на колени, на губах появилась едва уловимая слабая улыбка.

 -- До встречи, милорд, -- прошептала леди Харроу. Дойл эхом отозвался:

 -- До встречи.

А с утра город заполнился жителями, одетыми в лучшие свои костюмы, замок приготовился распахнуть перед королем свои двери, в воздухе начали то тут, то там раздаваться пробные звуки рожков. Еще не было полудня, когда из-за крутого поворота перед Шеаном показалась ослепительно-блестящая процессия во главе с горделиво сидящим в седле королем.

Глава 39

Процессия въехала в ворота в тот момент, когда часы на башне пробили полдень, и столица потонула в приветственных криках. С балконов посыпались охапками алые лепестки роз, в воздухе засверкали мелкие монетки, и чернь, не жалея глоток, принялась славить короля. От визга рожков закладывало уши, и нестройное "Эй-рих" сливалось с грубой музыкой, стуком копыт и лязгом тяжелых боевых доспехов. Дойл вместе с остальными лордами стоял перед дверями замка, морщился от розового духа, но не мог не чувствовать той же радости, которая переполняла сердца горожан. Эйрих вернулся и привез победу.

Он соскочил с лошади, с юношеским задором снял шлем, откинул кольчужный подшлемник -- и лорды разразились не менее радостными криками, чем простолюдины.

 -- Приветствую, милорды! -- провозгласил Эйрих, и только после этого Дойл получил право сказать:

 -- С возвращением. И с победой, ваше величество.

 -- Мы привезли штандарты Остеррада, распорядитесь развесить их на площади и порвать как следует -- чтобы все лицезрели результат нашей победы, -- велел Эйрих и, когда лорды расступились, прошел по ступенькам в замок. Не дошел буквально двух шагов -- навстречу вышла королева. В этот раз ее талию не утягивали ленты, но полноту скрывало обилие золота на платье. Громко, как в балагане, вздохнув, она упала на грудь своему царственному супругу.

 -- Всевышний, храни короля и королеву! -- раздалось со всех сторон, и под это благословение Эйрих подарил жене поцелуй. Кажется, кто-то даже заплакал -- так прекрасно они смотрелись вместе. Он -- рослый, широкоплечий, в сверкающих доспехах, и она -- в дорогом платье, маленькая, округлая. Оба светловолосые и светлокожие, оба улыбаются. Дойл отвернулся и направился к середине процессии -- распорядиться, чтобы остеррадские штандарты развесили, вниз гербами, на Рыночной площади, а едва отдав необходимые приказы, оказался в сокрушительных объятьях лорда Кэнта.

 -- Проклятье, ты поломаешь мне кости! -- ругнулся он, когда рыцарь отстранился и стащил шлем, явив миру краснощекую физиономию.

 -- Хорош браниться, принц! Мы победили! Ох, и не хватало же нам тебя, Торден. Особенно когда эти собаки поганые в обход через Харроу пошли. Я говорю: "Вот, Торден бы отрезал их к вражьей матери, да перебил бы по одному в ущельях", а мне: "Это не по-рыцарски!".

 -- Ну, хватит! -- оборвал его Дойл. -- Ты еще покритикуй короля. Вы победили -- это главное.

Кэнт, кажется, хотел что-то возразить, но хлопнул себя ладонью по бедру и сказал:

 -- Твоя правда. Надеюсь, нас ждет знатный обед -- его величество не желал останавливаться на ночевку, мы себе все задницы отбили, а от голода уже кишки крутит.

 -- Обед тебя не разочарует, -- отозвался Дойл, чувствуя скрытую досаду. Он хотел быть в этой армии, хотел привезти победу, а не ждать ее в безопасном замке, заботясь об обедах и розовых лепестках. Разумеется, Кэнт, душевной чуткости которого позавидовал бы деревянный табурет, догадаться о его терзаниях не мог, поэтому не прекращал расписывать тонкости военной кампании до тех пор, пока они не вошли в пиршественный зал, и только после этого отошел к остальным рыцарям за длинный стол справа. Эйрих с королевой уже сидели на высоких тронах, но пир еще не начался, поэтому Дойл позволил себе отвлечься и найти леди Харроу. Она встретила его улыбкой -- и его настроение взлетело вверх. Он поклонился ей, жалея, что не может запечатлеть на ее губах поцелуя, и негромко произнес:

 -- Пройдет немного времени, леди, и вы займете место справа от меня, за столом короля.

 -- Меня это не слишком заботит, милорд. Где бы ни было ваше место, я рада буду оказаться рядом с вами, -- ответила она, и Дойл с трудом сглотнул, преодолевая волнение. Возможно, он все себе придумал, но это крайне походило на выражение высокой степени расположения.