За гранью Разлома (СИ) - Мак Алиса

— Ты выслеживаешь вампиров? — спросил Макс.

— Пытаюсь. — Миша грустно улыбнулся. — В Москве водятся очень неприятные личности, не могу же я просто сидеть без дела?

Чтец пожал плечами.

— Будь осторожен. Вскоре они просекут, что ты осел в городе, и начнут тебя искать.

— Постараюсь. Но, сам знаешь, в выслеживании я не очень.

Чем именно занимается Бессмертный, Макс догадался несколько дней спустя, когда диктор, закончив короткий рассказ о неудачной попытке Серебряных присвоить очередную фабрику на прошлой неделе, уже не в первый раз пожаловался на участившиеся случаи пропадающих без вести людей из Москвы и окрестных поселений.

— Тел нет, крови нет, всё тихо, но люди пропадают, — серьёзно проговорил Миша, встретив вопросительный взгляд друга. — И их никто не может найти. Я уже, вроде как, слышал о таком однажды. Вампиры воруют людей сотнями и свозят на, как бы мерзко это ни звучало, кровяную ферму. Несколько месяцев «работы», потом людей убивают, а пакетированная кровь расходится по магазинам под видом донорской.

Можно ли устать удивляться человеческой ли, вампирской ли жадности? Прежний мир рассыпался к чертям, а группки всяких уродов устраивают свой локальный капитализм, обрекая людей на мучительную смерть и продавая их кровь по цене добровольно отданной. Те же Серебряные в этом плане всегда были честнее, они хотя бы не скрывали источник своего товара.

— И как успехи? — поинтересовался Осьминог.

— Обнаружил подозрительный грузовик, который каждую третью ночь выезжает из Москвы на запад. Теперь пытаюсь понять, откуда именно в него загружают людей или товар.

Разговор прервала Мира, появившаяся с кастрюлей супа.

— Ужин! — обрадовался с кислой миной слушавший их диалог Кролик, первым плюхаясь на своё место за небольшим столиком в углу.

Макс сел напротив, Миша занял место во главе стола. Они ни за что не уместились бы все, но Осьминог предпочитал есть, сидя на диване и используя собственный живот в качестве подставки для тарелки, а Мира, как и всегда, питалась отдельно.

— Хорошо иметь женщину дома, — голосом обречённого мечтателя проговорил Осьминог. — Кролик, давай заведём?

— Куда? — буркнул рыжий мастер. — Мы же это скоро… Это.

— Это? — Миша вопросительно приподнял бровь.

Кролик отвернулся, но Осьминог решил пояснить:

— Мы собираемся взять что-то вроде перерыва и закрыть Порисульки на какое-то время.

Чтец вздрогнул.

— Закрыть?

— Перерыв? — недовольно проворчал Кролик. — Такой себе перерыв…

Осьминог фыркнул отхлебнул супа.

— Нам предложили работу, — пояснил он, обращаясь к Максу. — Такую, от какой не отказываются. Скорее всего, к первому снегу Порисульки в самом деле перестанут принимать клиентов.

— И надолго?

Кролик шмыгнул носом.

— Нет, я надеюсь, — невнятно проговорил он.

— Я тоже надеюсь, — согласился Осьминог. — Очень надеюсь, но очень сомневаюсь. В любом случае, скорее всего, когда наша работа будет закончена, о ней узнают все.

Закончив на этой интригующей ноте, торговец отказался давать пояснения. Макс не настаивал — в конце концов это совершенно его не касалось — и всё же осадок остался. Ему надоело быть человеком, которому чего-то не говорят.

— Как успехи? — вечером, после отбытия мантикоры, спросил Чтец Мишу.

Если бы этим делом занимался он сам, он не потратил бы ни одного вечера впустую, он обходил бы район за районом, выискивая следы и свидетелей. Неделя тщательной кропотливой работы и — Макс не сомневался в этом — он узнал бы, куда пропадают люди и кто за этим стоит. Бессмертный потратил уже почти две, но так ничего и не достиг.

— Я уже говорил, я не особо умею выслеживать, — смущённо признался Миша. — Обычно я вижу врага и устраняю его, а вот искать — это действительно больше по твоей части.

— Но ты же нашёл грузовик. Почему бы не проследовать за ним в конечный пункт назначения?

Для обычного человека этот план был безумным, но Миша не боялся боли и смерти. Он мог позволить себе подобные выходки, однако предложение Макса не вызвало у Бессмертного энтузиазма.

— Я не хочу так подставляться.

Виной, прозвучавшей в этих словах, можно было захлебнуться, но недоумение и раздражение Макса оказалось сильнее.

— В каком смысле «подставляться»? Ты же бессмертный, в отличие от тех людей.

Вместо ответа Миша уселся на своё спальное место, повернувшись к другу спиной. Его спина осталась сгорбленной, а голос — виноватым, но всё же непоколебимо уверенным.

— Макс, я хочу остаться человеком.

— В каком смысле?

Миша вздохнул.

— Да я уже сам не уверен в том, что я такое. Я вроде как умер, но вот я здесь. Давай на меня посмотрим. Я не чувствую боли, не умираю, у меня волосы не растут длиннее, чем были в тот день. Я живой или мёртвый? Я вообще человек?

Бессмертный откинулся на спину и, избегая взгляда друга, уставился в потолок. Макс молчал. Что на такое ответишь? А Миша продолжил:

— Я сам не сразу понял, это Мирка заметила, давно, где-то через месяц после, ну, случившегося. Я быстро привык не бояться боли и просто пёр напролом, а потом начал вести себя так, будто другие — такие же, как я, в смысле бессмертные и не боящиеся боли. Со стороны Мирки, конечно, видно лучше, но она была права, я тоже начал это замечать и испугался. Я правда хочу быть человеком, а не… Я не хочу оказаться один.

Первым порывом было спросить, почему он должен остаться один, но память быстро подкинула сценку из детства. Вот он, семилетний Макс, сидит в ресторане с дядей и крёстным. Здесь всё красиво и дорого, и люди одеты в вечерние платья, и потому орава бегающих и играющих с воздушными шариками детей кажется особенно неуместной. Увы, у кого-то день рождения, всё оплачено, и теперь понятия не имеющие, что делать с малолетними безобразниками официанты с бесконечным смущением на лицах уворачиваются от них, непостижимым образом умудряясь не ронять нагруженные подносы… Дядя и Александр Александрович обсуждают что-то слишком взрослое, чтобы Макс мог понять. Деть шумят и раздражают. Может быть потому, что он сам был бы не против присоединиться к ровесникам? Нет, ерунда. Такие игры не для него, Максу вообще не до игр, ведь ему предназначена сила, которая очень тяжёлая… Слишком маленький для взрослых, слишком взрослый для детей, Макс сидит и чувствует лишь бесконечное одиночество, а в голове ни одной идеи, чем его можно заткнуть.

— Я решил побыть эгоистом, — поведал тем временем Миша. — Поберечь свою человечность. Стараюсь хоть как-то беречься, и хорошо, что есть Мирка, с ней не забудешь… Конечно, жизни людей для меня важнее, если я вижу, что могу кого-то спасти, я спасаю, но что я могу сделать тут? Ну, заберусь я в грузовик, приеду к ним на, видимо, базу, а что потом? Идти напролом, убивая всех на своём пути? Они перебьют всех людей быстрее, чем я смогу войти. В какой-то момент у меня кончится газ, книгу я тоже могу потерять. Один против многих на чужой территории я многого не сделаю. Нужно бы найти, где они держат людей до того, как вывозят их из города, там бы я справился, но найти пока не выходит. Такие дела.

Бессмертный раскинул руки, и Макс, забыв, что друг разглядывает потолок, молча кивнул. Слова застряли поперёк горла, и он почему-то так и не смог сказать, что их с Кроликом работа уже почти закончена. Скоро они смогут покинуть Москву, и Чтец был совсем не уверен, что за это время Бессмертный сможет кого-то найти, если, конечно, не сменит тактику.

Работы у Чтеца было ощутимо больше, чем у мастера Порисулек, но справлялся он с ней в разы быстрее. Кипа неразобранный печатей таяла на глазах, коробки со сваленной бумагой превращались в аккуратно рассортированные папки. Печати попадались разные, от откровенно мусорных, до неожиданно интересных, разбирать которые приходилось в мастерской Кролика, где были лупы и хороший свет.

Так, Макс почти скинул очередную нагревающую воду печать в папку бесперспективных, когда в нагромождении делающих её слишком сложной для рядового колдуна условий вдруг разглядел любопытную особенность. Печать бесконтактно грела воду и её содержимое, не допуская при этом никакого влияния на содержащий эту воду сосуд, чем бы тот ни был. Пока колдун вливал в печать свою силу, вода должна была продолжать нагреваться, а предел этого нагрева был прописан настолько чудовищным образом, что Чтец, понимая каждый символ в отдельности, понять общего смысла так и не смог. Именно это остановило Макса от поспешного избавления от печати.