Его выбор (СИ) - Алмазная Анна

— Буду ждать. — Маг показал в улыбке крепкие зубы и вышел из сарая. — Намечается неплохая забава, не так ли?

Забава?

— Успокойся, — тяжелая рука Люка легла на плечо, а в сарае сразу же стало легче дышать. — Грейс опытный придворный и интриган. Учись справляться и с такими.

Арман не собирался учиться. Гость заперся в своей комнате и попросил его не беспокоить, Люк умчался в леса, и Арман смог спокойно поработать в кабинете. До самого вечера он разбирал бумаги, пересчитывал счета, отвечал на жалобы. Солнце, которого и сегодня было много, золотило через занавески стол, отражалось в темной глубине чернильницы, углубляло тени в кольце-печатке.

Арман нервно покусывал перо, разбирая очередную стопку писем. Опять поссорились влиятельные семейства. Опять жаловались друг на друга, густо исписывая листы с вензелями и пытаясь доказать свою правоту. А так же верность главе рода: «Мой архан, сведения абсолютно верные, головой ручаюсь. Наняты специальные люди, потрачены горы золота… Берегитесь, мой архан. Не знаю, с какой стороны придет опасность, она придет и уже скоро».

Взрослые же люди, а сколько грязи, сплетен, глупостей…

Вздохнув, Арман пробежал глазами письмо и потянулся за следующим. Читать это внимательно не было ни смысла, ни времени, надо, по совету опекуна, изучить генеалогические древа обоих семейств и как можно скорее устроить примирительный брак. Хорошо, если этим все удастся решить, только вот Арман не был уверен.

— Мой архан, вы сегодня совсем не ели… Я принес вам немного отвара, — Арман раздраженно прикусил губу, поняв, что в кабинете он не один. И что в поместье нашелся-таки человек, который осмелился его побеспокоить.

— Позднее, — отмахнулся он, не отрываясь от бумаг, — уходи.

— Мой архан, я осмеливаюсь настаивать.

Арман ушам своим не поверил. Отложив в сторону бумаги, он медленно поднялся и подошел к застывшему на ковре, опустившему голову слуге, с трудом узнавая того вчерашнего мальчишку. А ведь не такой уж и низкий, как вначале казалось, ростом со своего архана. А Арман в свои четырнадцать уже догнал большую часть дозорных.

— Вижу, мытье пошло тебе не на пользу, — усмехнулся архан, пристально изучая слугу.

Врал. Еще как пошло. И волосы у мальчишки оказались пепельного, редкого в Кассии, цвета. И круглое лицо, не заляпанное грязью, стало гораздо симпатичнее, чем вчера, и уже не вызывало былого презрения. И туника на нем была добротной и чистой, и плечи слуга держал расправленными и… Арман вздохнул — не боялся. Все слуги в поместье боялись, а этот совсем… Ни капли страха в распахнутой душе. Хоть взгляд и опущен, но руки ведь совсем не дрожат, держат поднос крепко. И взгляд спокоен, уверен. А ведь вчера еще… во дворе было все иначе.

— Ты слишком дерзок и не знаешь своего места. Являешься незваным… смеешь настаивать. Или управляющий тебе не объяснил, как вести себя с арханом?

— Объяснил. Прости.

— Не слышу должного раскаяния, — усмехнулся Арман, раздраженно опрокинув поднос. Приятно пахнущее мятой зелье расплескалось по ковру, слуга пробормотал что-то и принялся было убирать, как архан приказал:

— Оставь. Скажи, ты совсем дурак? Не понимаешь, что лучше на глаза мне не попадаться?

— Прости, мой архан, — вновь произнес рожанин, склонив голову.

— Прости? — раздраженно повторил за ним Арман. — Ты даже не знаешь, как обращаться к таким, как я. Простите, мой архан, — он голосом акцентировал слово «простите». — Но поздно просить прощения, теперь я тебя так просто не отпущу. Как тебя зовут?

— Нар.

— Дай мне руку, Нар.

Пришлый протянул руку, и Арман резким жестом задрал слуге рукав, обнажая тонкое запястье с вязью золотых рун. Едва слышно прошептав активизирующее заклинание, он пытливо посмотрел в лицо рожанина. А ведь тот даже не вздрогнул, хотя боль и слабость должны быть очень сильными. И стоял все так же, опустив голову, спрятав лицо за пепельными волосами, и все так же упорно сжимал губы, и все так же забывал излучать серый неприятный страх. Странный слуга. Еще более странный рожанин. И человек странный…

— Убежал от своего архана, — читал Арман руны на запястье. — Поднял на него руку… красиво написали. В морду ему, что ли дал?

— Прости?

Ничему не учится, Арман же приказывал говорить ему «вы». Но нового замечания не сделал, вместо этого спросил:

— Было хоть за что?

Нар промолчал.

— Значит, было. Но дело не мое. Архану я тебя не выдам, сам не знаю, почему. И терплю тебя — не знаю, почему. А сейчас ты пойдешь к моим гостям. Если они в доме, спросишь, желают ли они разделить со мной ужин. И… — Арман внимательно посмотрел в глаза Нару. — Будь менее наглым, дружок. Я тебе прощал и так слишком многое. Если подобное вытворишь при гостях, боюсь, поблажки я тебе дать больше не смогу. Мне моя репутация дороже.

— Да, мой архан.

Врет же. И в дерзких глазах ни капли страха и раскаяния, и улыбка мягкая и спокойная. И все равно… почему-то не хочется наказывать. И в ответ на улыбку слуги губы сами растянулись в улыбку, а усталость, которая недавно сжимала голову железным обручем, куда-то отступила. Вместе с поселившейся в душе тревогой, от которой сбежал Арман в бумажную работу.

— Принести вам немного бодрящего отвара, мой архан?

«Проваливай со своим отваром!» — прошептала гордость, тогда как губы ответили:

— Да, — а ладонь плавным жестом убрала с дорогого ковра лужу и осколки.

Ну и зачем тратить на этого слугу магические силы, которых и так не хватает? Зачем, чуть позднее, комкать судорожно бумагу, когда вместе с почтой пришла записка от опекуна: «Слышал, что в твоем поместье появился новый слуга, Арман. Покажи его жрецам, прежде чем принять в свой дом окончательно».

Ослушаться Арман не посмел. Бросив записку в огонь, он вызвал Нара, и, стараясь не смотреть ему в глаза, приказал:

— Завтра поедешь со мной в храм.

— Да, мой архан.

И опять не увидел ни капли страха или неуверенности. Только слепое и невесть на чем основанное доверие. И сердце сжало чувство, что где-то Арман что-то упустил, где-то совершил ошибку. Вопрос только — где?

— Проклятие! — крикнул Арман, швыряя о стену книгу, и долго стоял неподвижно, дыша тяжело и не в силах оторвать взгляда от стоявшего перед ним на коленях Нара.

Почему не слуга, почему Арман так боится?

На месте оказалось, что все не так и плохо, и Лису, наконец-то, дали подобие свободы. Никто здесь не знал, что он всего лишь раб. Отряд разбойников подчинялся каждому слову, а вампирицу отдали Лису в услужение, приказав за ней присматривать.

Присматривать не получилось, уже на следующий день девка вышла на охоту. Мужики из отряда, бледные как смерть, бросили к ногам Лиса тело с разорванной шеей, за охотницей в лес пришлось идти самому. Заказчик приказал наказать…

Поздней ночью Лис выследил вампирицу у реки, заткнул ей рот кляпом, стянул веревкой с серебряными нитями запястья. И отдал своим людям. Те, поначалу, боялись, но похоть и красивое тело страх пересилили — сколько раз вампирицу брали в ту ночь, Лис знать не хотел. Но не помогло совсем, вскоре она вновь убила. И Лис понял, что унижение для вампирицы ничего не значит… а вот боль… и повесил ее на серебряной сети.

Разбойники тряслись как осиный лист, вампирица орала всю ночь, перекрикивая вой поднявшегося ветра, а Лис стоял рядом и с интересом смотрел, как режут фарфоровую кожу тонкие нити, как капает на траву черная в лунном свете кровь, как бегут по фарфоровым щекам слезы ненависти и страха.

— Пощади… — взмолилась она перед рассветом. — Я всего лишь была голодна. Но потерплю… Все сделаю, не ослушаюсь, пощади…

Лис пощадил. Почти ласково снял «напарницу» с сети, опустил на траву, баюкал, пока не затянулись на ней раны, и рассвет отразился в глазах вампирицы искренним восхищением. Такие как она любят силу, понял Лис, только ее язык понимают, на этом языке позднее с напарницей и разговаривал. Он приказывал, она исполняла. Он говорил, кого убивать, маскировал тела так, как приказывал ему заказчик, а она убивала и потом стояла рядом, глядя, как он работает.