Рожденная избранной (СИ) - Эйзен Ольга

— Я о другой матери, — перебила его я.

— О, только не говори, что ты тоже беременна от вампира.

Я едва улыбнулась, не отрывая беспокойных глаз от Кевина, и почувствовала, как кровь обильным жарким потоком приливает к моим щекам.

— Моя мама влюбилась в вампира, будучи человеком, — произнесла я, от волнения едва проговаривая слова вслух, — и это принесло им обоим немало проблем. А я… Я ведь тоже люблю вампира, Кевин.

Он резко поднял голову и посмотрел на меня, раскрыв рот. Достаточно было взглянуть в его глаза, чтобы понять наверняка: он знает, о чем я говорю. Первые две секунды его лицо выражало удивление, но вдруг его серебряные глаза зажглись, как два ярких пламени в ночи, сделавшись такими светлыми, что никакая луна больше не могла с ними сравниться. Мое сердце замерло в ожидании, а взгляд нетерпеливо бегал по его лицу, стремясь разглядеть в нем то, что никак не могли произнести губы.

Молчание затягивалось: без ответа осталась первая половина минуты. Я уже начала жалеть о сказанном и мечтала взять свои слова обратно. Лицо Кевина, скрытое под маской загадочности, не выражало ничего однозначного, но — впрочем, возможно, мне лишь показалось — в его глазах будто бы блеснули искорки восторга, радости, счастья. Но его губы, то раскрывающиеся, то вновь сжимающиеся воедино, по-прежнему не проронили ни слова, которое могло бы подтвердить или опровергнуть мои догадки. Наконец, он, придвинувшись ближе, улыбнулся и накрыл ладонью мою ослабшую руку, заставив меня слегка вздрогнуть.

— Но ты не твоя мама, — произнес он. — У тебя нет проблем в семье, ты не стремишься пойти против природы, чтобы завести ребенка, и, к тому же, ты не совсем человек. Так почему же ты думаешь, что будешь несчастна, если позволишь себе полюбить вампира?

— Потому что если вампир не испытывает ко мне того же, — прошептала я, смущенно опустив глаза, — я буду несчастна всю свою недолгую жизнь. А если он разделяет мои чувства, то он будет несчастен, когда придет мой час.

Я робко подняла взгляд, просмотрев на Кевина, сидевшего настолько близко, что, потянись я немного вперед, мы бы непременно столкнулись носами, и прошептала дрожащим от волнения голосом:

— Наши отношения обречены на трагический конец. Неважно, насколько сильны наши чувства — они умрут в любом случае. Они умрут вместе со мной.

Он крепче сжал мою ладонь, и не успела я опомниться, как наши пальцы сплелись воедино, а сам Кевин будто стал еще ближе, окончательно разрушив остатки моего личного пространства: его серебристые глаза сияли в нескольких сантиметрах от меня и я могла коснуться его лица, едва протянув руку.

— Ты не умрешь, — пообещал он, обращаясь ко мне вполне серьезно и давая своим взглядом понять, что я делаю ему больно, когда говорю об этом. — Я готов собственноручно вырвать Элмеру сердце, сжечь его и развеять пепел где-нибудь далеко отсюда. Я пока не знаю, как я это сделаю, но я сделаю, и я сделаю все, лишь бы… — Он остановился и загадочно улыбнулся. — Лишь бы ваши отношения с тем вампиром сложились как нельзя лучше.

Я ухмыльнулась, робко подняла глаза и, поймав его взгляд, прошептала свое короткое "спасибо". Кевин лишь на мгновение сильнее сжал своими пальцами мою руку и мило улыбнулся, как бы отвечая: "Не стоит благодарности." С этим наша беседа прекратилась, никто не проронил больше ни слова. Мы смотрели друг на друга так, словно прежде никогда не виделись: внимательно рассматривали наши лица, подолгу глядели прямо в глаза, изучали губы. Я глядела на его черты, такие знакомые и привычные, и понимала, что до сегодняшнего дня не знала того Кевина, который сидел сейчас передо мной. То ли это луна так удачно осветила его фигуру, то ли его взгляд, наполненный нежностью и внутренним трепетом, преобразил его лицо, а, может, это я от усталости впала в состояние полусна и сама придумала этот загадочно-прекрасный образ, но чем дольше я смотрела на Кевина, тем меньше видела в нем Кевина-друга и больше ту, другую его сторону, окруженную ореолом тайны и тщательно сокрытую от взора простых смертных, но открывшуюся мне.

В воздухе повисло напряжение, ощущение неловкости, с которым ни один из нас не решался расправиться. Что должно было последовать за этим признанием? Должны ли мы были разойтись, оставив друг друга в одиночестве, или преодолеть эти несчастные несколько сантиметров и соприкоснуться губами, слиться в поцелуе, которого так жаждало все мое нутро в эту ночь? Не было ли это слишком рано, слишком странно — целоваться сейчас, когда мы выяснили, что ничего не знаем друг о друге? Не было бы это ошибкой?

Но пока я, сомневаясь, размышляла о разумности любых дальнейших действий, Кевин решил действовать. Он взял меня за руки, поглаживая большими пальцами тыльные стороны моих ладоней, и потянулся ко мне. Трепеща от ожидания, я закрыла глаза и попыталась расслабиться.

Я уже чувствовала его дыхание на своих губах, как вдруг дверь в мою спальню раскрылась настижь и, озаренные светом, мы отскочили друг от друга на разные концы кровати. На пороге стояла мама с круглыми глазами и держалась за дверную ручку. Возможно, виной всему освещение, но она выглядела до невозможности бледной, шокированной и даже испуганной.

— Андреа, — воскликнула она, врываясь внутрь, но внезапно замерла на месте, увидев постороннего в доме, раскрыла рот и стала недоумевающе переводить взгляд с меня на гостя в противоположном углу кровати. — Господи, Кевин?! Какого черта..? А, впрочем, разберемся позже. Андреа, — она в упор посмотрела на меня серьезным, встревоженным взглядом, — Андреа, они здесь. Они заявились посреди ночи и хотят поговорить прямо сейчас.

— О ком ты говоришь? — спросила я, насторожившись.

— Твои родители, — только и сказала она, а затем тут же убежала обратно.

Ни секунды не мешкая, я ринулась за ней.

— Наверное, тебе пора идти, — в спешке кричала я Кевину. — Поговорим завтра.

Но Кевин и не думал уходить, и вместо этого он побежал за мной. Как я ни пыталась уговорить его вернуться к себе домой, как ни старалась уверить, что его присутствие будет лишним, все бестолку: он упорно не слышал моих слов и даже обгонял меня, словно его это событие касалось в гораздо большей степени. Спустя несколько секунд мы оказались внизу и, вбегая в гостиную, где то и дело мелькала мамина спина, мы оба застыли у входа. Мне хотелось отдышаться, но вдруг у меня перехватило дыхание, и я не смогла позволить себе и короткого вдоха.

Едва я оказалась в пределах гостиной, глаза всех присутствующих мгновенно обратились ко мне, а я, в свою очередь, безмолвно, с раскрытым ртом бегло переводила взгляд с одного человека на другого. Передо мной, помимо мамы, которая с моим появлением отошла в сторону, находились два незнакомых мне ранее лица. Вернее, конечно, я узнавала их, ведь я видела их на многих фотографиях, я встречала их, возвращаясь с вечеринки Дженнис, но до сегодняшнего момента они казались мне нереальными, чуть ли не легендарными, мифическими, а потому обнаружить их здесь, в собственной гостиной, живых и вполне настоящих было невероятно. Это словно столкнуться с Гарри Поттером или любым другим книжным персонажем: ты знаешь о нем многое, ты видела сотню иллюстраций с ним, и он уже успел в какой-то степени стать частью твоей жизни, но при этом ты думаешь о нем лишь как о сказочном герое, которого невозможно встретить в жизни, а когда в один прекрасный день ты случайно встречаешь его у себя на кухне, то не можешь так просто поверить в его реальное существование.

Итак, двое расположились на диване. Это, как уже говорилось, были мужчина и женщина, при этом первый выглядел точь-в-точь, как на фотографиях, а последняя — заметно старше его. С виду ей было около сорока лет, и она выглядела потрясающе. Время лишило ее гладкой, ровной кожи и осыпало ее лицо маленькими морщинками, но не забрало ее привлекательности, сиявшей ярким, живым огнем в ее больших карих глазах. Юность покинула ее каштановые волосы, в которых, если присмотреться, уже можно было отыскать первые седые волосинки, но не оставила ее сердце. И хоть она выглядела взрослой, серьезной женщиной, перевидавшей многое и испытавшей достаточно трудностей на своем жизненном пути, энергия била в ней ключем. Возраст предписывал ей сидеть в офисе в сторогом костюме и перебирать какие-нибудь важные бумаги, страдая от вечной головной боли, а горящие молодостью глаза, говорящие, что где-то внутри этого тела еще живет та самая решительная мечтательница-бунтарка, наоборот, говорили ей сейчас же сорваться с места и отправиться в кругосветное путешествие, или покорить Эверест, или сбежать на край света с каким-нибудь едва знакомым красавчиком — сделать что-нибудь безумное, рискованное, смелое. Она тихо сидела в углу дивана, закинув ногу на ногу и сложив руки на колене, и осматривала меня с лицом, полным восторга, а я, в свою очередь, не могла отвести от нее взгляда, потому что никак не могла наглядеться на эту очаровательную женщину, этот контраст между морщинками в уголках глаз и внутренней энергией, выступающей сквозь кожу и заставляющей ее лицо светиться, как лампочка. Я никогда не видела ее в юности вживую, но ни одна девушка на фотографиях, хранящихся сотнями в маминых альбомах, не могла сравниться с той, что сейчас сидела передо мной, несмотря на то что она была на двадцать лет старше или, возможно, даже благодаря этому.