Ведьма и компания (СИ) - Волынская Илона

- Там никто тебя не ждет – не печалится, не зовет тебя, не отчаивается… - тараторила Оксана.

- Ждет! – завизжало вокруг. – Ждет-ждет-ждет!

- Ты борись, подерись – ты не трусь!

- Трусь-трусь! – передразнил жеманный голосок, а налетевший ветер вдруг тараном ударил в грудь, заставляя приникнуть к спине Остроумовой. С хрипом и стоном, извиваясь по-змеиному и волоча Оксану за собой, Остроумова ползла к месту своей казни.

«Нет! Нельзя говорить «не»!»

- Ты гони-ка прочь эту гнусь! – прямо в ухо Остроумовой прокричала Оксана. – Шейку тощую ей сверни…

Картинки на сотканных из цветного марева стен вдруг застыли, а бушующий на пятачке вихрь словно сдавленно хрюкнул… и опал на мгновение…

- Глаз на корпус натяни! – радостно завопила Оксана.

- Этого нет в тексте! Прекратите отсебятину! – провизжал жеманный голосок, а изогнувшаяся, как полураздавленный червяк Остроумова вдруг замерла, не пытаясь больше ползти.

– Намотай кишки на забор, чтоб не смела выступать с этих пор! – немедленно добавила Оксана.

- Смела, смела! – истерично завизжали вокруг…

– Дай ты в рожу ей смело… - согласилась Оксана. - …не за так, а за дело!

- Коваленко! – придавленная ее тяжестью к асфальту Остроумова вдруг приподняла голову, шаря вокруг мутным взглядом. – Ты чего… Слезь с меня! Это ты меня связала? – она задергала запястьями, пытаясь освободиться.

- Прекратить! Актерам занять свои места! Мотор, хлопушка… - раздался новый визг.

- Бежим! – завопила Оксана, за ворот вздергивая Остроумову с асфальта и… всем телом ударилась в цветное марево – будто хотела прошибить стену. За ее спиной застрекотали бесчисленные киноаппараты. Она ощутила, как тает под пальцами, словно растворяясь, ворот Катькиной пижамы… мутная стена чвякнула, будто кисель, из которого с силой выдернули ложку… и они обе с размаху грохнулись на асфальт по другую ее сторону!

- Аииии! – Остроумову рвануло у Оксаны из рук… и поволокло обратно, в перекрывающее улочку марево.

- Арррр! – в загривок Остроумовой тут же вцепился громадный волк.

- Ааааа! – Остроумову вздернуло в воздух – ноги ее прятались в мутной стене, так что казалось, у девчонки нет половины туловища, а голова свисала из пасти волка. Подскочившая толстуха шмякнула пухлую ладонь Остроумовой на лоб и зачастила:

- Соколины очи, орлови крыла, ведмежача сила – крылами одмахаюся, очима оддывлюся, Силою отобьюся, ничего не боюся! Народжену-хрещену… Як цю дурищу зваты? – рявкнула она Оксане.

- Дурищей и зовите. – пытаясь даже не подняться, а собрать в кучу дрожащие руки-ноги простонала Оксана. – Катя она!

- …Катерину видпусти, назад отойди…

В ответ – взревело! Улочку накрыл гул множества голосов: они кричали, возмущались, трепетали в любовной истоме, бросали резкие, злые слова. Издалека забухала артиллерийская канонада, сухо застрекотал пулемет и отрывисто пролаяли револьверы, загудел самолетный мотор и заскрежетали автомобильные шины в отчаянной погоне, заржала лошадь, послышалось пение: задорное, трагичное, пафосное. По мареву побежали сполохи: распахнув пасть, ревел динозавр, рассек морскую гладь плавник кита-убийцы, изрыгнул огонь ружейный ствол. И нарастал, все усиливаясь, пронзительный, до звона в зубах, стрекот киноаппарата.

- Навики-викив сгинь-пропади! – выкрикнула Стелла.

Стрекот заполонил улицу, сшибал с ног, волок прочь растопырившего лапы волка. Муть посреди проулка вскипела: окрасилась алым, черным, засеяла рассеянным золотым светом, струящимся из будки оператора… и с хлопком исчезла.

- Аааа! – Остроумова с размаху грянулась оземь – и заверещала снова, завидев нависшую над ней волчью морду.

На опустевший тротуар смачно хлопнулись две вручную сшитые тетрадки. Изодранные. Измочаленные. С разлохматившимися краями.

- Отак доверь тебе хорошую вещь! – брезгливо поднимая тетрадку за краешек, буркнула Стелла. С тетради текло.

- Ничего себе у вас тут дела творятся! – изумленно донеслось сверху. – Это Остроумову что – собака покусала? А куда потом делась?

- Переоделась! – прохрипела Оксана, приподнимаясь на локтях и одаривая недобрым взглядом то и дело вытирающего рот майора – ладонь его была измазана кровью. Не мог пораньше явиться, сссыскарь? Нюхач. - Ты откуда тут… - начала она, поднимая взгляд на перепуганную (глаза размером в пять копеек) Мышь. В коротких пижамных шортиках и длинной застиранной футболке.

- Тетка эта приволокла… то есть, тетя Стелла, конечно же, тетя Стелла… - заискивающе улыбаясь, Мышь заглянула Стелле в лицо. И быстрым шепотом добавила – Растолкала меня и велела, чтоб я с ней ехала! А мама только вокруг суетилась и поддакивала!

Оксана покосилась на ухмыляющуюся Стеллу: мама Мыши, конечно, женщина-кремень, но Стелла заморочит хоть кремень, хоть булыжник.

- А с Катькой что? – Мышь настороженно разглядывала скорчившуюся на асфальте Остроумову. Руки та по-прежнему держала перед собой, как связанные.

- А она через окошко по всяким… нечистым местам швендяла, пока ось ця твоя подружка соби спала, як младенчик у люльке. Твоя работа? – Стелла вопросительно ткнула Оксану пальцем в бок. Рукава и грудь футболки, заменившей Мыши пижаму, покрывала изрядно полинявшая вышивка.

- Самая первая моя вышивка. – проворчала Оксана. Не рассказывать же, что вышивка получилась кривовата и футболка разонравилась Оксане настолько, что хоть выкидывай. А тут у Мыши как раз был день рожденья, и вообще, дорог не подарок, дорого внимание.

- А вышивать потянуло як раз колы навколо тэбэ вселякие странные дела твориться почалы, га? Замки там сами собою видчынялыся, ще щось… – Стелла вдруг мелко захохотала, тряся грудью и животом. – Ось твоя перша вышивка ей жизнь и спасла!

- Не спасла! Никого не спасла… Она придет, она возьмет! – раздался хриплый голос, и поднимающаяся с асфальта Оксана замерла, как бегун на старте, разглядывая еще одного человека в переулке. У дерева навытяжку торчал незнакомый пожилой дядька. Только через мгновение Оксана поняла, что руки у дядьки заведены назад, так что охватывают тонкий ствол, и скованы наручниками. – Я тоже думал, что от нее ушел. Я первый ее встретил! В пятьдесят восьмом! «Дело «пестрых»! Детектив, советский, самый первый! С девушкой был… она сзади села… - он задергался, словно хотел выдернуть дерево, к которому был прикован и удрать вместе с ним.

- Девушка? – переспросил майор.

- Нет! Она! Синяя дама! Девушка рядом сидела, а она… от нее могилой пахло! Я еще шутил тогда… шутил, что она как из того детектива выскочила. А она возьми, да и скажи, тихим таким шепотом, жутким: «Все так и будет. Смотрите внимательно, это ведь ваш последний фильм». А я девушке своей: «Слышь, это она тебе!» Там же, в детективе девушку убили, не парня! Я шутил, слышите! Я же не знал, что ее через день мертвой найдут! Девушки вообще стойкие – мужики после ее слов сразу же, а женщины еще держатся день… иногда два…

Стелла с Оксаной переглянулись и посмотрели на Остроумову.

- Ой, а к нам тоже такая тетенька подсаживалась! – вдруг вскинулась Мышь. – Только она сбоку села: в пальто синеньком, и шляпке старинной, с вуалькой, тоже синенькой. Как тех вешать повели, она и говорит: «Все так и будет. Смотрите внимательно, дети, это ваш последний фильм». Алик еще ее ненормальной обозвал! Ничего себе, шуточки!

- Она не шутила! – взвыл билетер. – Вот она – не шутила!

- Поэтому когда тебе понадобилось от кого-то избавиться, ты ее нашел. – задумчиво сказал майор.

- Я просто вспомнил! Меня с работы выгнали, в кинотеатр билетером только и взяли. Слухи ходили, что тут нечисто, вот никто и не хотел. А я как синий зал увидел… А она… почуяла. В первый же день она за спиной, за спиной! И запах! И шепот! Только я ее слушать не стал! Я сам, сам ей предложил, что приведу его! Он был плохой человек! Бандит! Он… он угрожал… не только мне! Он молодежь заманивал своими картами!

- Играл ты, значит, и проигрался. – подвел итог майор. – Зато сообразил, как от кредитора избавиться. Какой это год был? Семьдесят второй? Жертва убита из охотничьего ружья?