Тайяна. Вырваться на свободу (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна

— Стакнуться, — поправил Рошер.

— Да хоть сшипеться, плевать! Подумайте над таким вопросом! Кто мог их свести!? Может, там и стоит искать Вериолу?!

А вот теперь переглянулись Рошер, Гарт и Аэлена. А ведь и верно. Кто‑то должен быть еще звеном между Вериолой и Диолатом. Иначе никак!

Рошер сдался первым.

— Это ваши дела, художественные. Я их не знаю.

— а если просто пойти в эту галерею — и посмотреть, кто на нас отреагирует? — уточнила Яна.

— тогда мне идти не стоит, — покачала головой Аэлена. — Меня там… не любят.

— Почему?

— Потому что я лойрио. И рисую то, что мне нравится и так, как мне нравится. А они… Знаешь, сколько людей мечтают о моей известности? Сколько раз мне высказывали, что я выскочка, бездарность, что пробилась или через постель, или как‑то еще, но не талантом?

— Догадываюсь, что много.

— Очень много. Когда я стала лойрио — замолчали. В лицо не говорят, а за спиной… гадюшник!

— Терпи, — фыркнул Гарт. — тебе это важно?

— Нет. Я рисую и буду рисовать. Для себя, для детей, просто так… это как дыхание, от него не откажешься. А говорить — пусть говорят. Вильтен сделал меня модной, да. Но труд был мой. И искра — моя.

Яна вздохнула.

— может, нам все‑таки стоит поехать вместе? Понимаешь, мы же не будем ходить и орать 'Аэлена' или 'Вериола'. А как иначе на нас отреагируют?

— Я не подумала…

— На тебя обратят внимание все?

— Ну, наверное в той или иной степени.

— А мы будем искать того, кто будет ненавидеть. Не просто обратит внимание, но будет злорадствовать, ждать твоего унижения… ты поняла?

— Да. Пойдем?

— Куда?

— Галерея недалеко. Прогуляемся… кстати, заодно я похвастаюсь. Дома я не вешаю свои работы, это плохой тон. А вот там — можно.

Аэлена весело улыбнулась — и получила такую же улыбку от Яны.

— Идем гулять!

— Лара, вы соблаговолите?

Рошер склонился перед Аэленой, предлагая ей уцелевшую руку для опоры. Лара соблаговолила опереться и поплыла по улице, задрав носик. Гарт спародировал Рошера, Яна фыркнула, но предложенный локоть приняла, подражая Аэлене. И вся компания направилась в сторону галереи.

Галерея…

А красивое место, между прочим. Хотя и… странное. С одной стороны — чей‑то шикарный дом, с другой — высажены дубы. Старые, крепкие, уж лет по сто — сто пятьдесят, не меньше. Яна бы точно определила возраст, если бы ей дали подольше пообщаться с деревьями. И вот в этом промежутке, между домом, почти дворцом — и деревьями, устроен навес.

Получается нечто вроде выставки почти на улице.

— Зимой тут, наверное, неуютно?

Яна подумала о дожде, снеге… нет, картинам этого точно не вынести.

— Зимой тут щиты ставят, — пояснила Аэлена. — Конечно, холодно, но ветер почти не задувает, от дождя тоже есть защита, а остальное можно перетерпеть. Я здесь тоже выставлялась. И сейчас есть несколько работ.

— а где?

— Подальше. Там удобнее… Художники тоже бывают разные. Кто‑то знаменит, а кто‑то нет, вот с первых и начинают. А более серьезные работы — в середине аллеи.

— а почему это место назвали галереей?

— Не знаю. Пошло вот так…

Яна кивнула. А потом опустилась на колени перед Аашей.

— Девочка, мы сейчас пойдем гулять. Вот если кто‑то будет ненавидеть Аэлу, ты мне скажешь, ладно?

Гарт фыркнул.

— Думаешь, она понимает?

— Одного раза было мало? — окрысилась Яна. — Так она тебе сейчас снова свои ощущения опишет! Потом еще и в картинах увековечат, так и назовут: 'Описанный лойрио'! Сколько можно повторять — Ааша не глупее людей! Просто другая!

Аэлена ухватила родственника за рукав.

— Гарт, не ссорьтесь.

— Ладно… идите, гуляйте, — махнул рукой высокородный. — Лишь бы получилось.

Яна фыркнула — и гордо пошла по галерее. Ааша задрала хвост и последовала за подругой, всем своим задом излучая презрение.

— С — собака страшная.

— Она тебе нравится? — Аэлена подмигнула Гарту.

— Ты с ума сошла?!

— Значит точно — нравится.

Аэлена улыбнулась и помчалась догонять Тайяну.

Далеко нархи — ро не ушла. Стояла перед картиной, состоящей из хаоса красных, белых и черных пятен разной формы и размера.

— что это?

— Убийство на снегу, — с невыразимым презрением пояснил художник — совсем молодой парнишка лет шестнадцати.

— А где снег?

— а вы не видите?

— нет. А кого убили?

— Нашу жизнь. Талант. Вдохновение. Это философская концепция, рассчитанная на глубокое понимание смысла нарисованного…

Яна закивала.

— А, понятно. Просто я не философ, у нас в Лесу проще — либо убили, либо не убили.

Аэлена фыркнула над ухом у подруги.

— Яна, это новое течение в рисовании. Человек отражает мир так, как он его видит.

— У него болезнь зрения? — Яна с интересом уставилась на художника. — А какая?

Парень стал похож на спелый буряк.

— Это… это не болезнь!

— Это у человека в душе, — сообщил уже покатывающийся со смеху Рошер.

— Душевная болезнь?

Художник открыл рот. Понимая, что сейчас беднягу понесет по кочкам, Рошер и Аэлена подхватили наивную нархи — ро под руки и потащили дальше.

— Яна, я тебе потом объясню!

— А почему ты так не рисуешь?

— Просто я рисовать умею.

Яна кивнула.

Было непонятно, но вдруг?

А картины, в большинстве своем, были красивыми. Яркие и чистые тона, пейзажи, портреты… Яна искренне увлеклась разглядыванием. Аэлена то здоровалась с кем‑то, то махала рукой, Рошер оглядывался по сторонам, Гарт шел с видом кота, которому хозяйка вместо мяса попыталась подсунуть свежий огурчик (что это за непонятная штука?!), вокруг было весело и шумно.

И тут Аэлена и Ааша словно замерли на миг.

Но если Аэлена (люди вообще не особо чувствительны к таким вещам) просто тряхнула головой, словно смахивая с себя чужой ненавидящий взгляд, то Ааша рыкнула — и уверенно двинулась вперед. Туда, где рядом с такими же абстрактными картинами, сидел мужчина средних лет.

Яна впилась в него глазами.

Художник?

Ну, вероятно.

Такой дяденька — гриб. Невысокий, крепенький, весь какой‑то кругленький, словно его лепили и собирали из шариков, лицо на первый взгляд приятное, но это пока в глаза не посмотришь. А вот холодные мутно — серые озерки мигом меняли впечатление на противоположное. И вовсе даже это не боровичок под елкой, а ложный белый гриб. Ядовитый. Становилось ясно, что коллег по ремеслу мужчина, в лучшем случае, презирает, людей не любит и вообще — сидеть здесь унизительно для него. О, этот отвратительный мир, вытирающий ноги о творцов и радостно приветствующий тварей!

— Яна?

Аэлена проследила за направлением движения подруги, скривилась, но пошла вслед за нархи — ро.

— Это кто? — Гарт чуть дернул ее за рукав, приостанавливая.

— Это? Каделиус Тин — Альт Ромьер.

— Чего?

— Кадус Альт, если тебе так проще. Вообще, это и есть его имя, псевдоним он придумал самостоятельно.

— Сатро?

— Из невысокородных, да. И насчет семейного положения ты угадал, не нашлось такой дуры.

— а может, нашлась?

Яна остановилась прямо напротив художника и принялась его разглядывать. Пристально, серьезно, так, что 'грибок' открыл рот и заскрипел:

— а вам что угодно, кана?

— вы знаете Вериолу Вельт?

— Первый раз слышу, — отперся 'гриб' без колебаний.

Яна перевела взгляд на Аашу, которая при этих словах вздыбила шерсть на загривке — и без малейших колебаний скомандовала:

— взять его.

Волчице тоже были неведомы колебания. В один прыжок на мужчину обрушились добрых сто килограмм волчатины, а то и побольше — Ааша отнюдь не голодала в поместье Аэлены. Да так удачно приземлились эти килограммы, что одна из лап угодила мужчине аккурат в диафрагму, а вторая встала на грудь. Так что вместо возмущенного вопля получилось нечто невразумительное. Воздух вылетел со всхлипом, а сам мужчина очень удачно приложился спиной об пол и слегка 'поплыл'. Сознания он не потерял, но и адекватным его назвать было сложно.