Вавилонский голландец - Гарридо Алекс

– Роберто будет счастлив, – зачем-то сказал Джошуа.

– А Анна?

– Анна и Александр ушли. Недели три назад. Мы оставили их на маленьком острове.

– И Александр будет писать книгу, а Анна готовить ему кофе и штопать рубашки.

– Не завидуй, тебе это не идет. – Кто бы только знал, как же Джошуа был счастлив видеть ее!

– Я не завидую. Это другое. Знаешь, иногда я думаю, что хотела бы стать Анной.

– Ты же ничего не знаешь о ней. Сколько шишек она набила, прежде чем стала… Анной.

– Думаю, много. Даже уверена. Но сейчас все позади. Правильный выбор или везение.

– Ну, положим, они еще не умерли. Жизнь по-всякому поворачивается… А мне, честно говоря, показалось, что между тобой и Анной кошка пробежала.

– Да нет, что ты! – Лиз невольно отпрянула, как будто он сказал несусветную глупость. – Анна корила себя за то, что разговорилась тогда за кофе, помнишь? Хотела Феликса прищучить, терпеть его не могла, – а он-то как раз ничего не понял. Зато я хорошо поняла. Я, собственно, и сама так думала, только не успела еще сформулировать. – И Лиз улыбнулась, легко, иронично, совсем как раньше.

Они немного помолчали. В воздухе сгустилось ожидание. Все вокруг ждали заката. Джошуа ждал решения Лиз.

– Когда уходит корабль? – спросила она.

– Как всегда, с зеленым лучом.

Лиз оглянулась, резко, словно в отчаянии. Солнце отвесно падало в море.

Новый год

Джошуа с удовольствием разглядывал законченный пасьянс. Сошелся. Он смешал карты, потянулся, взглянул на часы. Без десяти полночь, пора в кают-компанию. На корабле всегда встречали Новый год, уйдя далеко в море, чтобы не видно было берегов. Как Новый год встретишь, так его и проведешь, а корабль должен плыть.

Раздался осторожный стук, на пороге возникла Лиз. Она стала прежней. Хороша, аж глазам больно. И как ей это удается? Привыкнуть невозможно. Лиз улыбалась, старательно пряча что-то за спиной.

– Ну что, Джошуа? Пора? Штормом с палубы смыло синие пятна вина?

– Что за звон у вас там был?

– А как ты думаешь? Стивен и Хосе играли на пианино в четыре руки, а Роберто с Магдой показывали, как танцуют какой-то фляк. Или флюк. По ходу дела Роберто перебил весь корабельный хрусталь. Будем пить шампанское из пластиковых стаканчиков. – Лиз веселилась. – Правда, один бокал был спасен посредством немыслимого кульбита.

– И кто же совершил спасительный кульбит?

– Конечно Леон!

– Надо думать, из хрусталя предстоит пить тебе. Для тебя Леон даже Луну с неба достанет, – поддразнил Джошуа.

– Да ну, – Лиз сделала сердитое лицо, но не выдержала, расхохоталась, – зачем мне Луна? Всё врут, что она из сыра.

Джошуа вспомнил, как другая женщина говорила эти же слова.

– Как ты думаешь, Анна и Александр помнят нас?

– Если Александр забудет, Анна ему напомнит. – Лиз пожала плечами. – А что тут обычно делают после полуночи? Это же мой первый Новый год.

– По-разному. По традиции в эту ночь принято поздравлять призраков и танцевать с ними. А, к примеру, Роберто любит собрать компанию, одеться привидениями и пугать сумеречных. Воют до утра. И те и другие, кто громче.

Лиз такая перспектива, похоже, вполне устраивала.

– А я тебе подарок приготовила. – Она наконец решилась показать, что прятала за спиной. Керамическую табличку, которую пока прижимала лицевой стороной к себе.

– Ты только не смейся. Ну или смейся, почему бы нет? Это я в классе у Магды сделала, а художник из меня, скажем прямо, не ах. Но! Я успешно делаю вид, что работаю в примитивной манере. Надо попросить Луиса, пусть тебе на дверь повесят. Чтобы все знали, чей это кабинет.

Она окончательно собралась с духом и положила табличку на стол. Окруженная венком голубых цветов неизвестной породы, по красноватой глине вилась золотая надпись: «Служитель Джошуа».

Кэти Тренд

Транспортир Джонсона

Я обычно прокладываю курс с помощью параллельной линейки. Не знаю уж почему. То ли потому, что она на ощупь теплая и на вид вызывает доверие, красного дерева, с медными шайбами. То ли потому, что, когда я учился, мне никогда не попадался такой транспортир, как у Джонсона.

У капитана, конечно, с прежних еще времен сохранился его старый транспортир, латунный, с глубоко прорубленными делениями, чтобы не стерлись при полировке. Он и сверкал, как золотой, любимая, ухоженная вещь, в коробочке тикового дерева. Он всегда лежал в правом ящике штурманского стола, и Сандра с удовольствием доставала его оттуда, чтобы поставить на карте очередную точку.

Джонсон свой транспортир всегда носит с собой, в большом кармане кафтана. Ящичек у него совсем простой, фанерный, обитый изнутри малиновым сукном. А транспортир лежит в своем гнезде, как ухоженное оружие. Литой, стальной, вызывающий ощущение точности и силы. Наверное, ради такого инструмента я изменил бы своим привычкам, но третий помощник всегда после вахты забирает транспортир с собой.

«Морская птица» шла в очень теплых водах, таких теплых, что даже капитан по ночам выходил на вахту в одной рубашке, чего обычно за ним не водилось. Днем же мы и вовсе раздевались до пояса, и только Сандра повязывала вокруг груди один из своих головных платков. Днем вслед за нами неслись летучие рыбы, ночью в волнах под скулами корабля играл светящийся планктон; в общем, нас постоянно сопровождала какая-то живность. Какие только птицы к нам не прилетали! Однажды целых три вахты в штурманской рубке провел зеленый попугайчик, мы уже начали к нему привыкать, как он снялся и улетел в сторону виднеющегося на горизонте острова. Но среди множества симпатичных созданий как-то затесалось одно несимпатичное.

На вахте Джонсона я сидел в библиотеке и терзал свою латынь, как вдруг корабль сотряс такой удар, словно мы налетели на подводный камень; но не снизу, как можно было бы ожидать, а сбоку, где-то в районе миддельшпангоута, по левому борту. Вслед за тем грохнул выстрел. Я выронил учебник и пулей вылетел на палубу – но море было спокойно, только за кормой вихрился чей-то белопенный след. На мостике стоял Джонсон, оторопело сжимающий в руке музейную кремневую пистоль, до тех пор мирно лежавшую в книжном шкафу.

– Господи, – потрясенно произнес Джонсон, впервые на моей памяти явно выбитый из колеи, – эта штука, оказывается, действительно стреляет…

– Что это было? – спросил я его. Снизу уже бежала Сандра, на лице ее был явственно написан тот же вопрос.

– Тварь какая-то. Длиннющая, как червяк, – объяснил Джонсон. – Плавники у нее – как крылья. И морда… Крепкая, должно быть, морда. Новое слово в науке. И я его, кажется, подстрелил.

– Это морской дракон, – объяснил сгустившийся прямо из колышущегося знойного воздуха капитан. – Вы не смогли бы его подстрелить.

– Почему это? – Джонсон как-то сразу успокоился и даже слегка обиделся. – Я обычно довольно меток.

– Потому что морской дракон – это миф, – миролюбиво объяснил Дарем. – Десятки поколений моряков рассказывали о нем удивительные истории, где уж вам теперь справиться с ним простой свинцовой пулей. Ничего, он довольно пуглив и не любит выстрелов, ведите корабль спокойно, скорей всего он больше не вернется… А вы что тут делаете? – обратился он к нам с Сандрой. – Пойдите почитайте что-нибудь. Особенно вы, Йозеф. Перед вахтой следует отдыхать.

Но дракон появился и на следующей, короткой вахте Джонсона. И в полночь, когда заступила ночная команда, а мы, трое вахтенных штурманов, устроили на баке заседание трубочного клуба, третий помощник был против обыкновения мрачен.

– Что ты за тварь прикормил, Дэви Джонс? – ехидно спросила его Сандра, набивая трубочку. – Неужели кракена?

– Кракен – это кальмар, а не дракон, – строго возразил Джонсон. – И зовут меня Джеймс. Не надо повышать меня в звании, я еще не морской дьявол. Но обязательно им стану, если этот гад не перестанет меня преследовать.