Минос, царь Крита (СИ) - Назаренко Татьяна

Не прошло и двух дней, как гонец, переодетый пастухом, принес мне весть о приближении большого отряда со стороны Афин. На этот раз — по суше к нам шел немалый отряд — не меньше двух тысяч. Войска Кефала Прекрасного — басилевса Итаки, Закинфа, Зама, Дулихия и Кефалении.

Я невольно усмехнулся: кого же было еще ожидать мне, как не кефалонца? Того, кто каждый свой день начинает с проклятия мне, ибо я некогда делил ложе с его женой Прокридой.

Она, конечно, сама виновата в своем бесчестье. Тогда, восемнадцать девятилетий назад, во дворце все, кому ни лень, обсуждали, как неверная жена Кефала всеми правдами и неправдами норовит разделить со мной ложе. И безголовая Осса прибавляла все новые и новые подробности, смакуя глупость неуклюжей афинской царевны. Сейчас не разглядишь жемчужину правды под навозной кучей лжи. Кому дело до того, что Прокрида не была ни похотлива, ни глупа. Просто в свои семнадцать лет она смотрела на мир, как маленькая девочка, еще не знающая, что есть хитрость, зависть и подлость. Она даром избавила меня от проклятия Пасифаи — просто потому, что ей стало жалко человека, о котором она слышала немало недоброго в отцовском доме. Я не любил ее — невозможно любить незрелую душу, но жалел, как маленького ребенка. Я сам подарил ей и копье Артемиды, не знающее промаха, и чудесного пса Лайлапа, всегда настигавшего зверя. Потом эти вещи помогли Прокриде примириться с мужем, которого она искренне, совсем по-детски, любила. А спустя несколько лет Кефал убил Прокриду этим самым копьем. Говорят, случайно…И винит во всем меня.

О, Немезиды, богини свирепые и неукротимые! Вы, терзающие мою печень!!! Видно, есть на свете человек, которого вы преследуете так же неотвязно, как меня! Отчего бы в таком случае нам не устроить жертвоприношение в вашу славу? Почему мне самому не принять участие в этом бою? Мне было невмоготу сидеть под стенами Нисы, бездействуя. Но я тревожился, что лавагет Гортин найдет неразумным мне, анакту Крита, самому бросаться в бой. Пожалуй, он был прав, однако мысль о том, что я снова должен буду смотреть, как другие герои обагряют свои мечи и копья кровью, а Эвмениды в это время станут рвать на части мое сердце, казалась мне невыносимой.

Я повелел всем басилевсам собраться в моем шатре.

Приказ мой был выполнен со всей поспешностью, на которую только способны люди. И все же, я хорошо помню: ожидание казалось мне бесконечным. Я, разумеется, должен был появиться последним и сидел в той части палатки, что скрыта от взоров пришедших занавесом. Мне было хорошо видно, кто входит внутрь, я же оставался для них незримым. Я и сейчас помню, как собирались подвластные мне басилевсы для совета. Главк и благородный Амфимед явились почти первыми, не скрывая своего нетерпения. Следом за ними спешили мои сыновья с Пароса — Хрисей и Нефалион. Скаля в хищной улыбке зубы, отчего их лица, заросшие почти до глаз густой бородой, казались еще более пугающими, они ревниво поглядывали на Главка. Я знал, что тревожит их отважные сердца. Парос был дорог мне, и я часто оберегал его воинов — хоть и отважных, но немногочисленных. Вот и сейчас моих сыновей-титанов тревожила мысль, что иные стяжают славу в бою, им же достанется доля выжидания. Мрачный Гипотеон с Астипалеи также старался выказать рвение и явился на зов своего анакта поспешно. Мысль о детях и матери, живущих в моем дворце, заставляла его хранить мне верность и служить без обмана. Та же забота заставила торопиться Лаодока с Анафы и Инея с Сифноса. Поймав их преданные взоры, устремленные на пурпурную завесу, за которой я скрывался, я чувствовал, как сердце мое исходит желчью. Прочие цари не были так проворны. Их не гнали ни жажда битвы, ни страх. Нечего было бояться ни богоравным Наксосу и Лаодоку с изобильной плодами Дии, ни мужьям моих дочерей Ксенодики и Сатирии — Кафавру с Китноса и Эванфу с Серифа, ни прямодушному Ификлу с Милоса. Что же до сыновей Радаманта, то я понимал, что придут они вместе и последними.

Тяжеловесные, неспешные и рассудительные, во всем подобные своему отцу, они вошли в мой шатер: богоравный Гортин, что привел отцовский флот, мудрый Ритий, басилевс Китноса, и Эритр, чьим уделом был Сирон, лежащий подле отцовских владений. Кроме царей на совете были и те, чья мудрость и благородство снискали им славу великих стратегов.

Когда все расселись по местам, Ганимед отодвинул завесу, являя перед собравшимися анакта Крита. Я обвел взглядом пестрые ряды своих отважных стратегов и произнес:

— Стало известно мне, что Кефал Итакиец идет на нас с войском. Оно движется от Афин, и в нем столько народу, чтобы снарядить четыре десятка кораблей. Славные воины, что были в дозоре, заметили врага загодя. Лишь завтра подойдут его воины к Нисе — а нам уже ведомо об их приближении. Что скажете вы, благородные мужи?

Я протянул скипетр лавагету Гортину. Тот принял его, произнес неспешно, почти равнодушно:

— Кефал, сын Гермеса — не тот стратег, от которого следует ждать хитрости и ловушек. Ему по душе честный, открытый бой! И он его получит!

— Эвоэ! — воскликнул Главк, хлопая в ладоши. — Мои лестригоны уже заскучали! Они дики и не терпят ленивой осады! Пусть встретят врага и, наконец, покажут тебе, отец, на что способны! Дозволь мне выйти против Кефала, мой богоравный повелитель, и я принесу тебе щит и доспехи заносчивого сына Гермеса.

— Мои воины тоже засиделись без дела, — ревниво заметил Нергал-иддин. — Печень их, о, великий анакт, обольется горькой желчью от горя и зависти, если лестригоны покроют себя славой, потешив Ареса, а мы будем смотреть издали.

Я нетерпеливо махнул рукой и подытожил:

— Главк! Нергал-иддин! И ты, славный Амфимед! Ваши воины не будут сидеть без дела. Они встретят врага.

Все трое порывисто поднялись с мест, сияя от радости, и склонились передо мной.

— Сердца наши довольны, что мы можем служить тебе, богоравный анакт, — с гордостью отчеканил Главк.

— На месте анакта Ниса, я бы попытался напасть на нас, когда завяжется битва. Хрисей, и ты, Нефалион — вы со своими воинами станете против акрополя Нисы и встретите войска ее басилевса, коли он пожелает начать бой.

— Да будет по слову твоему! — в один голос отозвались мои сыновья.

— Сам я пойду во главе войска против Кефала, — завершил я.

Собравшиеся в шатре на миг обескуражено затихли, а потом возражающе зашумели. Даже Главк резко подался вперед, воскликнул:

— Разве пристало великому анакту рваться в бой в первых рядах, отец?

— Тем более после того, как ты, о, богоравный, пролежал столько на ложе немощи? — тихо, но твердо подал голос Ритий, второй сын Радаманта.

— Эвмениды владеют мной, — решительно сказал я. — Мое сердце жаждет боя и крови. Оно разорвется, если я не дам ярости выхода.

Поддержал меня, к моему изумлению, рассудительный Гортин:

— Хорошо… Но думал ли ты, анакт, что случится, если смерть оборвет твою жизнь?

— Ничего! Мои лавагеты, мудрый Гортин, сын Радаманта, и отважный Главк, сын Миноса, закончат эту войну, — отрезал я. — Катрей станет царем на Крите.

— Я давно знаю тебя, о, божественный анакт Минос, — кивнул племянник, — и давно понял, что бесполезно перечить тебе. Будь по-твоему, и да хранит тебя Арес, что любит отважных воинов…

…Никто, даже Кефал Красавчик, не упрекнет меня в том, что этот бой был нечестен.

Мы успели прийти на поле битвы раньше, чем кефалонцы. Я выбрал хорошее место и расставил колесницы и копейщиков, сообразно порядку и их храбрости. Уважая обычаи предков, врагу тоже дали время построить воинов, и когда они, подобные сияющей стене, выстроились, я не стал торопиться. Кефалу хотелось поединка со мной.

Он выехал вперед на медноокованной колеснице. Возвышаясь за спиной возницы, светлый, в начищенном панцире, легком шлеме из кожи и кабаньих клыков, не по годам моложавый, он казался юным Фаэтоном. Золотистые, сверкающие на солнце кудри и короткую ухоженную бороду развевал легкий ветерок. Кефал сжимал в руке дротик — тот самый, что я когда-то подарил его супруге, — не знающий промаха. Так что он мог не тревожиться, что солнце бьет ему прямо в глаза. Я тоже был спокоен. Что же, Красавчик, дротик Артемиды не поможет тебе, сегодня ты встретишься со своей женой…