Темные времена (СИ) - Виноградова Мария Владимировна "Laurewen"

– Ты можешь остаться, – Ролло остановился, перегораживая проход сквозь Большой Разлом. – Фейри помогут тебе вернуться обратно, Исэйас. Не ты все это начал – не тебе заканчивать, ты никому ничего не должен, и я понимаю, что лишь чувство вины – не за себя, а за тех, кто полностью несет ответственность за происходящее, – заставило тебя зайти так далеко. И не осуждаю. Более того, малец, я был бы рад, если бы ты не лез на рожон.

Исэйас промолчал, ощущая, как взбунтовалась душа против разума. Ему было страшно, он хотел все бросить и уйти – смертью веяло от проклятого хода, но мальчишка был уверен, что ждет она их не тут, а дальше, в сердце земель Неблагих, в Аббатстве, будь оно неладно. Но желание идти до самого конца было сильнее страха, застилающего глаза и заставляющего нетвердо стоять на ногах. А еще он помнил то, что стало для него новым рождением, и не смог бы этого предать, бросить, вырвать с корнем.

Хес, который видел в нем не врага‑орденца, которых он люто, до бешенства ненавидел тогда, когда был уверен в их причастности к гибели Ролло, а просто мальчишку, который еще не успел разобраться в том, во что стоит верить, а что – лишь ложь и навязанная теми, кому это выгодно, иллюзия.

Деа, девушка, прошедшая через невообразимые муки, разбитая, но не сломленная, не потерявшая веры в людей и всем сердцем стремящаяся помочь им.

Ролло, стоящий сейчас перед ним и глядящий на мальчишку с отеческой теплотой в янтарных глазах – чуждые, совсем иные, непонятные, но принявшие его без сомнений и колебаний.

Исэйас вздернул подбородок и, едва сдерживаясь от желания закусить губу, чтобы хоть немного унять дрожь в груди, молча обошел замершего оборотня и осторожно ступил во мрак перехода на ту сторону. Разум едва не померк, когда его захлестнула волна иррационального ужаса, от которого, казалось, его тело разом лишилось всех костей, превращаясь в сгусток противоречивых желаний. Тьма мягко расступилась перед ним, пропустила, сомкнулась за спиной, и послушнику почудился удовлетворенный смех, бархатный и тягучий.

Ход был достаточно узкий – стоило немного расставить руки, как локти тут же касались шершавых, покрытых каплями влаги стен. Первое время он шел наощупь, нашаривая в сумке смесь для пропитки факелов: послушник совсем забыл, что, в отличие от Ролло, в темноте тоннеля ему будет не видно ни зги. Впрочем, оборотню тоже приходилось несладко – он едва протискивался в узкий проход, обдирая бока о стены каменного коридора и оставляя живописно расположенные клочья шерсти, отмечающие их нелегкий путь.

Когда Исэйасу наконец удалось поджечь ускользающий из рук факел, то он едва не поджег шарахнувшегося назад Ролло – оборотень оказался слишком близко к воодушевленно взмахнувшему руками послушнику. Исэйас виновато покосился на прижавшего в гневе уши баггейна и поспешил отвернуться от ощерившегося волка – угроза расправы над нерадивым спутником не миновала, но так хотя бы мальчишка не видел жуткого оскала, в отблесках огня ставшего совсем гротескным.

Ход постепенно расширялся, и потолок уходил вверх, позволив Ролло выдохнуть – ему наконец‑то можно было поднять голову, которой несколько мгновений назад он ощутимо приложило о коварный выступ. От основного хода внезапно нырнули в темноту несколько ответвлений, но они были больше похожи на трещины – резкие, изломанные, и где‑то вдалеке уныло завывал ветер: судя по всему, вели они наружу, но туда не протиснулся бы даже худощавый Исэйас, не говоря уж о Ролло.

На стенах стали появляться светящиеся проплешины, и Исэйас опознал в них мох‑гайвернец, который в простонародье величали мертвяцким, потому что рос он только в холодных, сырых местах и непременным условием его произрастания была некогда пролитая на камни человеческая кровь – споры почти сразу проклевывались, и растение питалось живительной влагой, отданной добровольно или насильно. Этот мох обладал галлюциногенным действием, вызывал кратковременную потерю памяти и заставлял неметь конечности, поэтому лекари часто использовали его как средство, облегчающее страдания умирающих, а некоторые ушлые торговцы делали из него вытяжку, добавляли сок дурмана и превращали в настойку, одной капли которой было достаточно для того, чтобы ввергнуть человека в мир грез на пару дней – это снадобье было запрещено и шло по сто‑двести золотых за маленький пузырек.

Исэйас несколько раз моргнул – споры, которые мох выбрасывал в воздух при соприкосновении, могли серьезно затруднить их путь, превратить в блуждающих в своих грезах беспомощных жертв, поэтому он торопливо вытянул из сумки отрезок ткани и замотал им рот и нос, стараясь дышать как можно реже. Судя по всему, на оборотней коварное растение не оказывало никакого действия, потому что Ролло удивленно рассмотрел светящиеся проплешины, потянул носом воздух, звучно чихнул и равнодушно отвернулся, сосредоточившись на том, что могло ждать их впереди.

Ход неожиданно раздался в стороны, плавно перетекая в огромную пещеру. Испещренная каменными колоннами, словно промытыми в толще камня водой, она вся тускло светилась: на стенах, полу и даже потолке из глыб тянулись тонкие побеги, подернутые зеленоватым светом, опускались вниз, переплетались, образуя плотные завесы, и на самых кончиках необычных растений колебались красные чашечки цветов. Стоило только Исэйасу и Ролло переступить невидимую черту, как по всей пещере поплыл едва слышный звон – цветки вытянулись в их сторону, раскрыл лепестки и затрепетали, словно на ветру.

Послушник осторожно отвел в сторону гроздь алых цветов и пригнул голову, проходя под аркой из необычных растений. О таких он не встречал даже упоминания в книгах, поэтому знать наверняка, опасны ли они для людей или нет, не мог, и стоило свести всякие контакты с ними и открытыми участками кожи к самому минимуму. Побеги оказались прочнее просмоленных веревок – жесткие и неподатливые, а когда Исэйас прошел вперед, ему на плечо шлепнулась небольшая ящерка, по цвету почти неотличимая от побегов – зеленая, с темными полосами по вытянутому, изящному тельцу, посверкивающая алыми бусинками глаз. Она высунула раздвоенный язычок, на мгновение замерла, а после засвистела, словно здороваясь.

Парнишка нерешительно протянул руку, осторожно перехватил гостью двумя пальцами и посадил на свисающие побеги: та мгновенно извернулась, уцепилась острыми крохотными коготками за неподатливые растения и ловко взлетела наверх, в краткий миг затерявшись среди переплетения стеблей.

Ролло уверенно двигался вперед, раздвигая носом плотные каскады побегов, и алые колокольца сердито звенели ему вслед, сыпали серебрящейся в тусклом свечении пыльцой. Вскоре оборотень, покрытый тонким слоем серебра, стал своим видом напоминать жутковатого призрака, неслышно плывущего в звенящей тишине и слабо мерцающего переливающейся шерстью. Исэйас видел любопытные мордочки ящерок – жительниц этого необычного места, – которые с интересом следили за незваными гостями, ловко перебирались со стебля на стебель, неотступно следуя за ними. И когда крохотные обитатели пещеры внезапно отпрянули назад, юркнули в свои укрытия и споро пошелестели в обратном направлении, откуда только что пришли человек и оборотень, послушник понял, что впереди что‑то не так.

Пещера снова сужалась, плавно стекала к чернеющему провалу прохода. Под ногами зажурчал тонкий – едва в три пальца, – ручеек, выбивающийся откуда‑то из‑под толщи камней, и резво убегал в тоннель, откуда даже здесь слышался шум падающей воды. Скорее всего, где‑то совсем рядом протекала подземная река, а тот проход, куда им и следовало идти, был когда‑то ее руслом, если судить по выглаженным поверхностям стен, которые отражали на себе блики зеленоватого света звенящих растений. И единственный ход, что вел прочь и пещеры с алыми цветками, был закрыт для них – его перегораживала мерцающая серебристая пленка, чуть колеблющаяся и переливающаяся в тусклом свечении.

– И почему мне кажется, что я знаю, чьих это рук дело? – мрачно спросил Ролло, не рискуя прикасаться к странной преграде. – И этот глупец надеется, что мы повернем?