Ничейный час (СИ) - Некрасова Наталия Владимировна

— Думаешь, они такие чистенькие и наивные?

— Что вы сделали не так, госпожа? — отвернулся от него Аньяра, глядя в раскосые бирюзовые глаза Госпожи Яблок.

— Да то же, что и все, — хохотал Жадный. — Иначе она не была бы заперта здесь, как и все они! Им не пришлось бы просить подмоги у вас, смертных, унижаться перед вами! Скажи, скажи ему, что ты молчишь, сестрица? Ну будь честной! — его смех был полон страха.

Аньяра осторожно отодвинул в сторону богиню и деву-Лань и вышел вперед.

— Говори со мной, — обратился он к Жадному. — Ты ведь очень хочешь мне что-то сказать. Так говори, я тебя слушаю.

Жадный лениво скрестил руки на груди. Только сейчас Аньяра заметил за его плечами пеньки крыльев.

— Что ты хочешь мне сказать — говори.

Жадный оперся руками на край Котла. Его губы раздвинулись в усмешке, а лицо текло, текло…

— Ты смертен. Эта — он указал на Лань, — убьет тебя своей страстью. Просто высосет досуха, и станешь ты как сморщенное гнилое яблоко. Они все, и их дети, — он кивнул головой на Господина Огня, — убивают ради своей страсти. Она не отречется ради тебя от своей божественности, нет, никогда. Ни за что! Но ты не плачь, она даст тебе яблочко. И ты останешься вечно молодым. А еще она даст тебе воды бессмертия — и ты никогда не умрешь. Ты будешь юн и полон сил. И ты увидишь, как станет дряхлой и уродливой твоя мать — и умрет. А ты будешь жить. Станет дряхлой и уродливой твоя сестра, твои друзья, все, кого ты знал — умрут. А ты будешь жить. Один. Это не у тебя будут братья и сестры — у нее. Ты чужой им. Ты им не нужен. Ты смертный.

— Ты уже это сказал. Еще что?

Жадный потянулся к нему.

— Я могу сделать так, что ты и все, кто ты пожелаешь, будут жить вечно. И править! Я знаю, что должен тебе за смерть деда и отца! Я уплачу виру, какую пожелаешь!

— Он не лжет? — спросил Аньяра.

— Он не лжет, — прошипел Господин Огня. Госпожа Яблок кивнула.

— И как это будет?

Жадный раскинул руки.

— Как пожелаешь, так и будет.

— Он не лжет?

— Он не договаривает, — сказал Господин Смерти.

— Молчи, братец! Он спросил — я ответил!

— Чего он не договорил?

— Я все сказал, как есть! Не слушай их! Все будет именно так, как ты захочешь! Только освободи меня, и мы заключим договор.

— Чего ты не договорил?

— Позволь мне, — сказал Господин Огня. — Я договорю? Позволишь? — Он повернулся к Аньяре. — Мне все равно, что ты будешь думать о нас, что ты сделаешь. Но я скажу тебе, без утайки скажу. Он сможет тебе даровать такую власть, что ты сможешь словом делать все, что пожелаешь. Но это будет в замкнутом кругу. Даже если этот круг будет до самой Стены — это будет круг, из которого ты не выйдешь. И в обмен на силу ты будешь должен давать ему кое-что. Вот уж тут я не знаю, чего он попросит, но даром ведь ничего не дашь, так, братец?

Аньяра слушал и молчал. Боги бранились. Он не хотел слушать их перебранки и погружаться в их древние распри, которых он, смертный, не мог понять. Аньяра думал о том, что рассказывал Вирранд Тианальт, заложник короля. О замкнутых кругах городов, из которых не могут выйти люди. О круге Холмов среди мертвых земель. О круге терний, в котором спали боги. Круги. Круги. Как выйти из круга?

— Я тебе нужен, чтобы выйти из круга. А тебе? Вам? — он посмотрел на Госпожу Яблок. На Господина Ветра. На Госпожу Воды. На Лань, нежную, прекрасную деву-Лань из древних песен. А боги смотрели на них — на него и Лань.

— Аньяра, возлюбленный мой. Он не лжет, когда говорит, что моя любовь убьет тебя, если ты не станешь бессмертным. И он не лжет, когда говорит, что я не стану смертной. Не потому, что не хочу. Я не смогу. Этот мир был создан для нас, детей богов. Мы не можем уйти из него и стать иными. А вы, люди, не связаны с ним, у вас есть свобода. Он не лжет, когда говорит, что сделает все так, как ты хочешь. Он даже может сделать меня такой, как хочешь ты…

Аньяра улыбнулся, подняв руку.

— Я понял. — Он посмотрел на свою металлическую руку. — Я готов платить, любовь моя. Я не буду королем, ибо я увечен. И, значит, я волен выбирать. Я останусь с тобой. — Он повернулся к Госпоже Яблок. — Давай мне твое яблоко и твой напиток. Я хочу быть с моей Ланью, а королем я быть не хочу и не смогу. Между нами не будет договора, — он отвернулся от Жадного. Больше он не хотел ничего слушать.

— Вы бросаете меня здесь, — Жадный выпрямился. — Хорошо же. Милосердные, всемогущие, благие-преблагие! А куда вы денете людей? А?

Аньяра подобрался.

— У людей есть короли. Кто пойдет за ними — тот пойдет.

— А остальных выбросите как падаль, а? Тех, кто остался в столице? Кто останется в пустыне? В Холмах? Кто не пойдет, а?

Аньяре это начинало надоедать.

— Не говори, что тебе дороги люди. Они сами решат, что им делать. Выбор есть у каждого. И у тебя был.

Жадный повернулся к нему. Лицо его менялось, но красные глаза и ухмылка оставались неизменными.

— Не ты, так другой. Я все равно выйду из круга. Все время мое!

— Но время кончается, — сказал Господин Смерти. — Однако, ты прав. Ты можешь выйти их круга. И это очень просто. Надо всего лишь кое от чего отказаться, ты сам это знаешь.

— А ты сам-то чего же не выходишь из круга? — с яростью и чуть ли не плачем произнес Жадный.

— Я, — ответил Господин Смерти, — должен исполнить свое слово. И ты это тоже знаешь. Так что мы не расстаемся, брат.

Аньяра не понимал, что происходит. Он был всего лишь человеком, всего лишь избранником дочери богов, и то, что сейчас происходило, обрушилось на него невыносимым взрывом чувств — человек не способен такого выдержать. Он снова не понимал слов богов, это был вихрь образов. Ощущений и — Присутствие, чье-то огромное присутствие, больше всего мира. И чей-то взгляд швырнул его на землю и тяжко придавил к ней. И Аньяра перестал ощущать себя и осознавать бытие.

Он не видел, как забурлил Котел.

ПУСТЫНЯ. РАЙТА

Райта гнал шилорога. Пока солнце не поднялось высоко, надо проехать как можно дальше и найти убежище. Шилорог отъелся и напился в Потерянном шерге, загривок его разбух, так что он выдержит долгий путь. Райта ехал к хьяште. Он просто знал теперь, где она, чувствовал ее жар. Копье вело его.

— Я не ошибусь, — бормотал под нос Райта. — Я не ошибусь, и великий Маллен полюбит меня и перед всеми скажет — вот мой сын! Я не подведу!

Копье подрагивало под прикосновением и еле слышно гудело.

Копье вело его.

Часы перед рассветом были самыми студеными, но он выехал затемно — копье согревало и его, и шилорога, да и в любом случае час холода они пережили бы. А как только начнет светать, настанет прекраснейший ничейный час, час жизни и цветения. Он с тоской вспоминал Потерянный шерг, его тепло и воду, и Госпожу. Но еще когда он совсем недалеко отъехал от шерга и обернулся, чтобы бросить последний взгляд на скалы — он уже не увидел их. Они словно растворились в мареве Пустыни. И осталась только память, и Копье, и ощущение взгляда в спину. Жгучего, огненного взгляда Сына Огня, Торамайи.

Они преградили ему путь на закате третьего дня. Их было семеро.

— Добро тебе, — прокаркал, выехав в перед, самый широкоплечий из них. Остальные держались поодаль, словно признавая его главенство.

— И тебе добро, — настороженно ответил Райта.

Седой шилорог нервно рыл землю копытом, раздувая ноздри. Шилорог Райты, Уру, зафыркал и прижал уши.

Голову всадника покрывала остроконечная войлочная шапка, расшитая плетеным узором красной нитью и костяными бусинами. Райта узнал знакомый узел Хаальтов. Значит, родич того самого — вероятного Уэшвы. Это был кряжистый крепкий мужчина, старый степной волк лет тридцати — тридцати пяти. Рыжие волосы уже крепко поседели, словно покрылись густой пылью, на темном выдубленном солнцем лице щурились бледно-голубые глаза, тоже словно выцветшие от солнца. Его рот чуть кривился, словно склабился, показывая щербатые зубы.