Золотая цепь - Клэр Кассандра

– Тахдиг [28] остыл. – Сона стояла на пороге дома, скрестив руки на груди, и грозно смотрела на своих детей. – Райза подала ужин два с лишним часа назад. Где вы были?

– Мы ходили в лазарет Института, – солгал Алистер, изобразив невинное выражение лица и широко распахнув глаза. Да, он был истинным сыном вспыльчивой персидской женщины. Хотя в карете Корделия постаралась пригладить волосы и юбки, она прекрасно сознавала, что выглядит кошмарно. – Мы подумали, что стоит принести больным цветы, продемонстрировать свое сочувствие членам лондонского высшего общества.

Выражение лица Соны немного смягчилось.

– Бедные больные дети, это просто ужасно, не могу думать о них без слез, – промолвила она, затем отступила и сделала Алистеру и Корделии знак войти. – Ну что ж, заходите. И не забудьте снять обувь, не то перепачкаете ковры!

Они быстро поужинали холодным тахдигом и хореш бадемжан [29]. К концу ужина Сона уже была уверена в том, что идея помогать в лазарете принадлежала ей.

– Ты хороший мальчик, Алистер-джун, – произнесла она, поднявшись из-за стола, и поцеловала волосы сына. – И ты тоже, Корделия. Но все же не следовало собирать цветы самой. Платье безнадежно испорчено. Столько грязи!

Она покачала головой.

– Ну и хорошо, – отозвалась Корделия. – Оно мне никогда не нравилось.

Сону, судя по ее лицу, уязвили эти слова.

– Когда мне было столько же лет, сколько тебе… – начала она.

Корделия знала, что будет дальше: им предстояло выслушать историю о том, как в ранней юности Сона во всем слушалась родителей, прилежно изучала все, что положено изучать Сумеречным охотникам, и всегда поддерживала свои вещи и одежду в безукоризненном состоянии.

Алистер швырнул салфетку на стол.

– У нашей Лейли усталый вид, – сказал он. – Помогать в лазарете – изматывающее занятие. Я провожу ее наверх.

После переезда в Лондон они поселились в трехэтажном доме, и верхний этаж был предоставлен в распоряжение Алистера и Корделии. Здесь располагались их спальни и небольшой кабинет. Окна с ромбовидными стеклами выходили на улицу, но сейчас из окон было видно лишь темное ночное небо над Кенсингтоном. Алистер остановился на площадке и прислонился к стене, оклеенной обоями с дамасским узором.

– Никогда больше не буду общаться с этими кошмарными людьми, и тебе запрещаю, – сурово произнес он.

Он вертел в пальцах одно из своих китайских копий, и наконечник в виде древесного листа поблескивал в свете лампы, горевшей в холле, на первом этаже. У Алистера имелась целая коллекция копий; некоторые из них были складными и умещались в карманах, другие были спрятаны в подкладке пальто или пиджака.

– А мне они нравятся, – сердито возразила Корделия. – Все они.

Она слышала, как мать что-то напевает у себя в комнате; когда-то, очень давно, сам Алистер неплохо пел и играл на фортепиано. Когда-то они были музыкальной семьей. Когда-то все в их жизни было иначе. Сегодняшний вечер напомнил Корделии о тех временах, когда она и ее брат были детьми и всем делились друг с другом, как это бывает с братьями и сестрами, растущими без друзей, среди взрослых. О временах до того, как Алистер отправился в школу и вернулся совсем другим, далеким и чужим.

– Вот как? – усмехнулся Алистер. – И кого же ты находишь таким приятным? Если тебе по душе Эрондейл, то могу тебя заверить: ради тебя он никогда не откажется от мисс Блэкторн. Если ты думаешь о Фэйрчайлде, запомни, что ради тебя он никогда не откажется от бутылки.

Корделия стиснула челюсти.

– Нравятся они тебе или нет, они пользуются влиянием в обществе. А мне хотелось бы думать, что тебя сейчас прежде всего волнует судьба нашего отца.

Алистер презрительно хмыкнул.

– И ты рассчитываешь спасти отца, стараясь понравиться людям?

– Я прекрасно понимаю, что тебя никогда не интересовало, нравишься ты людям или нет, но у меня на этот счет другое мнение.

Алистер вздрогнул и пристально, тревожно посмотрел на Корделию, но быстро взял себя в руки.

– Тебе следовало бы поменьше думать о том, как нравиться всем подряд, и побольше думать о том, как заставить людей оказаться перед тобой в долгу.

– Алистер…

Но она не успела договорить: раздался стук во входную дверь. Его было слышно во всем доме. Гость постучал три раза подряд, затем наступила тишина.

Выражение лица Алистера как-то странно изменилось.

– Ладно, хватит об этом. Доброй ночи, Корделия.

Больше не Лейли. Корделия. Лицо Алистера было похоже на гипсовую маску. Не говоря больше ни слова, он отвернулся и начал спускаться по лестнице. Но Корделия успела схватить брата за полу пиджака.

– Кто бы это мог быть в такой поздний час? Как ты думаешь, случилось какое-то несчастье?

Алистер резко поднял голову, словно удивляясь тому, что Корделия еще здесь, и она выпустила его пиджак.

– Это ко мне. Я разберусь. Немедленно иди в свою комнату, Корделия, – приказал Алистер, не глядя сестре в лицо. – Если матушка увидит, что ты еще не легла, мало не покажется.

И он бросился вниз по ступеням.

Корделия перегнулась через перила. С верхней площадки она могла разглядеть разноцветные изразцы, которыми был отделан пол вестибюля – на них были изображены желтые вспышки звезд, сияющие сквозь узор из скрещенных мечей. Она увидела, как брат открыл дверь, увидела тень, которую таинственный посетитель отбрасывал на мечи и звезды. Человек снял шляпу, и Корделия, к собственному изумлению, узнала Чарльза Фэйрчайлда.

Алистер озабоченно огляделся, но мать и Райза, судя по всему, уже улеглись спать. Он забрал у Чарльза шляпу и верхнюю одежду, и они вместе направились в гостиную.

Сердце у Корделии гулко колотилось. Чарльз Фэйрчайлд. Чарльз, который приказал Джеймсу не приближаться к Грейс. Чарльз, от которого Мэтью старался держаться подальше – и которому Алистер, видимо, доверял.

Алистер пообещал ей, что он никому не выдаст тайны Джеймса. Он обещал.

Но, очевидно, вовсе не собирался выполнять свое обещание. Корделия прикусила губу, вполголоса выругалась и осторожно начала спускаться вниз по лестнице. Ступени в их новом доме были сделаны из дуба и выкрашены в серый цвет; металлические перила тоже были серыми, а посередине лестница была устлана желтой ковровой дорожкой. Корделия сняла туфли и поэтому, спускаясь на первый этаж, не производила почти никакого шума.

В гостиной имелась вторая дверь. Корделия осторожно прошла через столовую, мимо неубранного стола, заставленного грязной посудой, и свернула в коридорчик для слуг. Дверь в гостиную, находившаяся в конце коридора, была слегка приотворена. Корделия прижалась к стене и осторожно заглянула в комнату, но увидела только Чарльза, который грел руки у огня, пылавшего в камине за белой решеткой.

В тусклом свете нескольких свечей его аккуратно причесанные волосы казались темными. Через какое-то время Алистер подошел ближе, и теперь Корделия полностью видела брата. Он провел рукой по спутанным волосам в тщетной попытке привести их в порядок.

– Алистер. – Чарльз повернулся спиной к огню. – Почему у тебя такой встрепанный вид? Что случилось?

– Сегодня вечером я искал тебя, – ответил Алистер. Голос у него был недовольный, что немало удивило Корделию. – Пока моя сестра пила чай в гостях у Анны, я поехал к тебе домой, потом в твой клуб. Где ты был?

– В Институте, разумеется. Моя невеста больна, ты забыл?

– Вряд ли мне когда-нибудь суждено забыть о существовании твоей невесты, – холодно ответил Алистер.

Корделия, прятавшаяся среди теней, недоуменно хлопала ресницами. За что Алистер недолюбливает Ариадну? Она не помнила, чтобы он хоть раз говорил о ней.

– Алистер, – строго произнес Чарльз. – По-моему, мы это уже обсуждали.

– Ты тогда сказал, что это временно. Временный политический союз. Но я говорил с Ариадной, Чарльз. Она совершенно уверена в том, что этот брак состоится.