Силой и властью (СИ) - Ларионов Влад

- Запереть ворота!

Двое немолодых уже служак, умгар по виду, - растерялись: только что от них потребовали открыть ворота, да пошире, и не кто попало, сам командир орденских оборотней! А не успели еще выполнить - запирать велят. Тиронцы хоть и привыкли, что магистрам лучше не перечить, но тут явно засомневались, что у мальчишки - ясно же, на кого он похож, встрепанный и разгоряченный гонкой, будь хоть сто раз златокудрый в лиловой мантии, - есть какие-то полномочия.

Сейчас, вот сейчас, Фасхил спохватится и потребует объяснений.

Не раздумывая ни мига, Армин соскочил с лошади, мимо привратника подошел к поворотному механизму и ударил ладонью под рукоять. Механизм с треском прошила молния, рукоять дернулась, главное колесо само начало вращение, и створки поползли навстречу друг другу.

- Запирайте, сказано, - повторил он уже тише, - да побыстрее.

Теперь стражники спорить не стали - кинулись к массивным засовам, а сам Армин едва успел выйти в сужающуюся щель ворот.

Учуяв магию, даахи, все как один, повернулись к нему. Вот только обнимались, обнюхивали друг друга, тычась носами в гривы, шептались и жалобно поскуливали - и вот уже, замерев, уставились на Армина.

- Ты? - Фасхил, казалось, не ждал его увидеть, удивился. - Что это значит? Зачем ты здесь?

- Я здесь, чтобы не допустить боль степи в город.

Фасхил промолчал, он как будто не верил, что расслышал правильно. Но лицо его уже напряглось, тонкий рот скривился в оскале.

А чего ты хотел, т’хаа-сар? О чем думал, не предупредив никого о прибытии миссии? Вот теперь придется выяснять, кто прав. Не хватает только учинить свару на глазах у посторонних.

Посторонних было достаточно: кроме хранителей, увлеченных встречей с товарищами, у ворот столпилось около десятка деревенских телег с сеном, зерном и овощами и богатая резная повозка розового дерева в сопровождении другой, поменьше-победнее, и шести верховых охранников. Ради селян, везущих в город провизию, никто в неурочный час ворота открывать не станет, поэтому возницы давно откатили в сторонку свои телеги, некоторые даже распрягли лошадей, а сами укромно устроились за углом, в тени привратной башни, обменяться новостями. И к жбанчикам с домашней бражкой каждый приложился уже не по разу.

Совсем другое дело - богатый чужеземец, привыкший, что ворота торговых городов распахиваются перед ним по первому звону кошелька. Хозяин резного возка - закутанный в пестрый шелк южанин - был как раз из таких. Судя по всему, ему пришлось посторониться, пропуская миссионеров, и теперь он прохаживался по обочине, исподлобья косился на хранителей, изо всех сил показывая свою обиду и негодование.

- Боль степи? - повторил Барс, и глаза его сверкнули желтыми бликами. - Это мальчишки, маг!

Армин забыл богатого шиварийца, снова повернулся к Фасхилу и ответил тихо, но твердо:

- Это звери, опасные плохо управляемые звери. И ты сам, т’хаа-сар, знаешь это лучше меня.

- Страх и боль сделали их такими. Они, не щадя себя, помогали людям, теперь им нужна помощь, а люди перед ними дверь захлопнут?!.

Не успел он закончить фразу, как со стороны дороги послышался звук удара, хруст стекла, а потом гневный крик, сменившийся вдруг душераздирающим визгом.

Армин и Фасхил разом повернулись, чтобы увидеть распростертого на земле шиварийца и злобного крылатого зверя над ним.

По давно заведенной традиции самые большие ворота Тирона - Торговые, выходящие на Красный путь - открываются в час, между рассветом и полуднем, когда стрелка солнечных часов на правой привратной башне, именуемой Часовой, отмерит ровно половину прямого угла, и на левой привратной башне - Звонной - ударит Привет-Прощай-колокол. Узкими тропами и боковыми входами в Тироне пользовались разве что сами горожане да постоянные поставщики богатых домов, привыкшие обделывать свои дела быстро и скромно. Торговцам же, желающим занять достойное место на площади Ста Чудес, лишнее внимание никогда не мешало. Поэтому мьярнские ткани и вина, умгарские кожи, меха и рыба из Бергота и Ласатра, орбинские украшения, роскошная утварь и всякие диковинки прибывали Красным путем и попадали в город именно через эти ворота. Перекупщики всех мастей, ученые мужи, ищущие знаний, паломники и проповедники, а также просто праздные путешественники с севера и юга тоже предпочитали удобство и безопасность наезженных дорог. Поэтому во времена больших торгов и ярмарок Красный путь становился очень оживленным трактом.

Правда, в ближайшие дни больших торгов не предвиделось: дорога была почти пустынной, степной миссии попались разве что несколько деревенских подвод да курьеров, доставляющих сообщения. И хорошо. Злые, напитанные смертями даахи не лучшие попутчики. Поэтому каждый раз, когда на тракте возникал пешеход, всадник или телега, Жадиталь стряхивала усталость, подбиралась и прислушивалась. А для верности еще и обхватывала сонного Такира за шею.

Но по-настоящему взять себя в руки пришлось у ворот: тут были люди. Много людей!

К стенам города миссия подоспела вовремя - как раз, чтобы услышать звонкое колокольное приветствие. Вот-вот - и створки распахнутся, приглашая войти. Но даже самые большие ворота не пропустят внутрь десять телег разом, а значит, придется ждать, толпиться, и - еще чего доброго - толкаться, препираться, может, даже спорить. Жадиталь прислушалась. Селяне ее не волновали: спокойные, привыкшие мириться с законом и господскими причудами, они уже повеселели от браги и были вполне всем довольны. Другое дело богатый чужеземец - этот весь кипел негодованием, разве что громы и молнии не метал. А и метал бы, нашел бы, на чью голову обрушить, да Творящие в своей мудрости сил не дали. За этим молодчиком стоило присматривать. Пока городские стражники открывали ворота, Жадиталь боялась от него взгляд отвести - все казалось, что как только отвернется - тот сразу с кем-нибудь сцепится. И лишь когда из-за стен к ним вышел сам т’хаа-сар Фасхил, да не один, а с целым отрядом, она немного успокоилась. Теперь пусть он смотрит и слушает, делает свою работу. А она, в конце концов, не хранитель. И так устала...

И напряжение разом отпустило. На миг Жадиталь даже показалось, что свет померк, поблекли краски, отдалились звуки и запахи. Как волной накатили слабость и опустошение, и она поняла: так уходит странный дар Шахула, данный ей вместе с жизнью - способность слияния и сочувствия. Она видела, как стражи миссии и их товарищи из города спешат навстречу друг другу, как улыбаются, жмут руки, или плачут, обнявшись. Видела, как один из зверей Фасхила вскинул передние лапы на бортик повозки, толкнул Такира носом, а потом вылизал его сонную морду. Заметила, как молоденький парнишка, даже младше ее учеников, по-детски радостно подбежал к Рахуну и вдруг замер, не зная, поклониться ли, приветственно протянуть ладони, или повиснуть на шее, как когда-то в детстве. Даже подумала: вот он какой, Сабаар, маленький хранитель бездны беззакония... И когда Рахун сам шагнул вперед и крепко обнял сына - видела. Но уже не чувствовала. И это было так хорошо!

Потом откуда-то появился потный и растрепанный Армин, и ворота вдруг начали закрываться. Армин взялся что-то втолковывать Фасхилу, тихо, не расслышать, но, судя по виду, презрительно и высокомерно, как умели только орбиниты. Фасхил отвечал и все больше злился. Остальные уставились на них, даже ее мальчишки. Даже Такир встряхнулся и поднял голову.

За всем этим Жадиталь начисто забыла о чужеземце.

А он между тем, прохаживаясь вдоль своих повозок, вдруг остановился и резко выкрикнул по-шиварийски: «Нанья, подушку принеси, ленивая ты скотина! Нала, вина!» Из повозки вылезла босоногая женщина с большой кожаной подушкой и свернутым ковриком в руках, она засуетилась вокруг хозяина. Следом откуда-то появилась вторая, моложе, с крутобокой стеклянной бутылью в ивовой оплетке. Хозяин толкнул ногой первую, забрал бутыль у второй, и уже хотел сесть на подушку, как вдруг схватил девушку за косу и, крутанув на ивовой ручке, ударил ее бутылью по голове.