Император Крисп - Тертлдав Гарри Норман

— Смогу, отец. Я просто хотел убедиться, что понял, о чем ты меня просишь.

— Хорошо. Хочу дать тебе совет — только один, потому что знаю, что ты пропускаешь мои советы мимо ушей. А совет такой: если приходится решать, делай это твердо. Как бы ты ни сомневался, как бы ни боялся и дрожал — не смей этого показывать. Когда ведешь за собой людей, половина успеха зависит от того, решительно ли ты выглядишь.

— Такой совет стоит запомнить, — сказал Эврип. Крисп знал, что большего признания своей правоты он вряд ли дождется. — А чем займется Катаколон, раз я остаюсь в столице?

— Он станет моим спафарием и отправится со мной в западные провинции. Думаю, еще одна кампания пойдет ему на пользу.

— А-а. — Если Эврипу и хотелось оспорить такое решение, он не смог подыскать предлог и после паузы — чуть более долгой, чем сделал бы человек более опытный, — резко кивнул и сменил тему. — Надеюсь, я оправдаю твои ожидания, отец.

— Я тоже на это надеюсь. И не вижу причин, из-за которых ты можешь не справиться. Если владыка благой и премудрый услышал мои молитвы, ты спокойно проведешь время. Пойми, я вовсе не хочу, чтобы тебе действительно пришлось здесь сражаться. Чем меньше прольется крови, тем счастливее я буду.

— Тогда зачем ты выводишь армию в поход?

Крисп вздохнул:

— Потому что иногда это необходимо, и ты прекрасно это понимаешь. Если я не выйду летом сражаться, то сражение само ко мне придет. А при таком раскладе я лучше проведу его на своих условиях или как можно ближе к ним.

— Да, в этом есть смысл, — признал Эврип после секундного раздумья. — Иногда мир не позволяет человеку жить так, как ему хочется.

Вероятно, он говорил о своем разочаровании — ведь он не стоял первым в очереди к трону. Тем не менее Криспа тронуло его признание, и он опустил ладонь на плечо Эврипа:

— Это важная истина, сын. Будет очень хорошо, если ты ее запомнишь. — Это та самая истина, подумалось Криспу, которая еще не дошла окончательно до Фостия… но Фостию, первенцу, не было нужды об этом думать. Его сыновья такие разные… — А где Катаколон, не знаешь?

— В одной из комнат в этом коридоре, — показал Эврип. — Кажется, во второй или третьей по левой стороне.

— Спасибо.

Позднее до Криспа дошло, что он не спросил, чем занят его младший сын.

Если Эврип и знал, то промолчал — эту полезную привычку он вполне мог перенять у отца. Крисп пошел по коридору. Вторая комната по левой стороне, туалет для дворцовых служанок, оказалась пуста.

Дверь в третью комнату по левой стороне была закрыта. Крисп взялся за ручку. Он увидел переплетение голых рук и ног, услышал женский визг и торопливо захлопнул дверь. Посмеиваясь в бороду, он подождал в коридоре, пока через пару минут к нему не вышел раскрасневшийся Катаколон в мятой тунике.

Он позволил Катаколону отвести себя в конец коридора и без всякого удивления услышал, как за его спиной открылась и тут же закрылась дверь. Он не стал оборачиваться, но засмеялся.

— Что смешного? — процедил Катаколон и сверкнул глазами.

— Ты, — ответил Крисп. — Извини, что прервал тебя.

Взгляд Катаколона еще больше помрачнел, но раздражение в нем явно боролось со смущением.

— И это все, что ты хочешь мне сказать?

— Пожалуй, да. В конце концов, я ничего нового не увидел. Вспомни, ведь я был вестиарием Анфима. — Он решил не вдаваться в подробности оргий, которые закатывал Анфим. Катаколон, скорее всего, захочет ему подражать.

Глядя на лицо младшенького, Крисп с трудом удержался от нового приступа смеха. Катаколону явно было нелегко представить, что его отец — седобородый мужчина с заметным животиком — некогда веселился вместе с Автократором, чье имя даже поколение спустя служило символом разврата всяческого рода. Крисп похлопал сына по спине:

— Имей в виду, парень, что я не всегда был дряхлым, скрипучим стариканом. И когда-то хорошее вино и скверные женщины привлекали меня не меньше, чем любого юношу.

— Да, отец, — пробормотал Катаколон. Ему все еще не верилось.

— Если тебе трудно представить меня любителем радостей жизни, — сказал Крисп, вздохнув, — то попытайся представить Яковизия ну… скажем, молодым мужчиной. Это упражнение пойдет тебе на пользу.

Надо отдать Катаколону должное: юноша честно напряг воображение. Через несколько секунд он свистнул:

— Он, должно быть, был еще тот типчик, верно?

— О, и еще какой, — подтвердил Крисп. — Если на то пошло, он и сейчас еще тот типчик.

Крисп внезапно задумался, не пытался ли Яковизий соблазнить Катаколона.

Вряд ли старый прохиндей чего-либо добился бы; все три его сына интересовались только женщинами. Если Яковизий когда и пробовал обольстить Катаколона или других сыновей Криспа, то они никогда об этом не рассказывали.

— А теперь я скажу, почему прервал тебя в столь ответственный момент… — Крисп объяснил Катаколону, чего он от него хочет.

— Конечно, отец. Я поеду с тобой и помогу как смогу, — ответил Катаколон, когда отец договорил; из троих сыновей он был самым сговорчивым. Даже характерное упрямство, присущее ему наравне с братьями и Криспом, было у него каким-то добродушным. — Вряд ли я буду занят делами постоянно, а некоторые из провинциальных девиц, которых я отведал прошлым летом, оказались вкуснее, чем я ожидал встретить столь далеко от столицы. Когда мы выступаем?

— Как только высохнут дороги. Так что тебе еще не очень скоро подвернется возможность разбивать сердца деревенским девушкам.

— Ладно, — отозвался Катаколон. — В таком случае извини…

И он зашагал по коридору — куда более целеустремленно, чем когда выполнял поручения отца. Крисп призадумался — неужели и он сам был настолько горяч в семнадцать лет? Вполне вероятно, только сейчас ему было столь же трудно в это поверить, как Катаколону представить Криспа одним из собутыльников Анфима.

* * *

— Скоро мы двинемся вперед, — обратился Ливаний к своим бойцам, — чтобы и сражаться, и шагать по светлому пути. И мы не будем одиноки. Клянусь владыкой благим и премудрым, у нас будет лишь одна проблема — не раствориться среди тех, кто присоединится к нам. Мы разойдемся по всей стране, как степной пожар, пожирающий сухую траву; никто и ничто не сможет нас остановить.

Мужчины радостно закричали. Судя по их внешности, многие были пастухами с центрального плато: худощавые, с обветренными лицами, пропеченные солнцем люди, хорошо знакомые со степными пожарами. Вместо пастушьих посохов теперь они держали копья. Их нельзя было назвать самым дисциплинированным войском в мире, но фанатизм цементировал и куда более разрозненные отряды.

Фостий закричал вместе со всеми. Если бы он стоял в толпе молчаливый и угрюмый, его бы сразу заметили, а это в его планы не входило. Он взращивал в себе умение быть незаметным, как крестьянин выращивает редиску, и страстно мечтал, чтобы Ливаний позабыл о его существовании.

Ересиарх тем временем разошелся:

— Пиявки, засевшие в столице, думают, что смогут вечно сосать кровь нашей жизни. Клянусь благим богом, мы докажем им, что они ошибаются, и если светлый путь поведет нас через дымящиеся развалины дворцов, построенных на крови бедняков, то что ж — мы пройдем по этому пути.

Новые крики. На сей раз, присоединившись к ним, Фостий ощутил себя меньшим лицемером: именно чванливое богатство столицы подтолкнуло его к заигрыванию с доктринами фанасиотов. Однако речь Ливания была лишь разглагольствованием и ничем больше. Если какой император за последние несколько поколений и прислушивался к мольбам крестьян, то это был именно Крисп. Фостия тошнило, когда отец в очередной раз пересказывал, как сборщики налогов выжили его из деревни, но Фостий знал также, что этот опыт заставил Криспа желать, чтобы такое не произошло с другими.

— Мы и толстых священников подвесим за большие пальцы, — распалялся Ливаний. — Ведь это они подчищают то золото, до которого не дотянулся император. Разве Фосу нужно столько роскошных домов?