Песнь Хомейны - Роберсон Дженнифер

— Нам противостоят атвийцы и несколько сот солиндских мятежников, — я сделал быстрый жест. — Торн умен, верно, и знает, как ко мне подступиться. Я не разбил его так, как того хотел — он использует против меня мою же тактику.

Никаких крупных сражений — вылазки, стычки, словом, те же действия, что и в моей войне с Беллэмом. И, как видишь, все это длится уже полгода — не так легко выиграть. По крайней мере, было — пока Лахлэн не прислал своего подарка.

Мередит с удовольствием кивнул:

— Думаю, мой господин, ты вернешься домой вовремя, чтобы увидеть рождение твоего наследника.

— Если боги того пожелают, — я снова постучал пальцем по карте. — Торн послал часть своей армии сюда, где я поставил дозоры Чэйсули. Но большая часть остается здесь, где находимся и мы. Последняя стычка произошла два дня назад. Я сомневаюсь, что он выступит против меня еще сегодня. А пока предлагаю обсудить наши планы…

Торн Атвийский выступил против нас двумя днями позднее, собрав все свои силы для этого удара. Он больше не играл в «Тронь — беги» — игру, которой научился от меня, на этот раз он сражался как человек, знающий, что может проиграть в игре, где ставка — его жизнь. Мы отбросили его, перекрыв дорогу в Хомейну, я в который раз возблагодарил богов и Лахлэна за эти пять тысяч воинов. Мы уничтожали его слабеющую армию — атвийские лучники уже не могли нам противостоять.

В горячке последнего боя я искал только одного — Торна. Я хотел, чтобы он встретил смерть на острие моего меча, зная, кто и за что убил его. Это он отобрал у меня меч на поле боя подле Мухаары почти семь лет назад. Это он заковал меня в кандалы и отдал приказ высечь Роуэна. Это он убил бы Аликс, не подоспей вовремя Чэйсули. Это он нанес мне оскорбление, решив, что может свергнуть наш Дом и воцариться на Троне Львов…

Когда стрела вонзилась мне в плечо, пробив кольчугу и кожаный подкольчужник, я подумал, что не ранен — на мгновение покачнулся в седле, почувствовав острый удар в плечо, но решил, что до тела стрела не дошла. Только когда я бросил своего коня навстречу дюжему атвийскому всаднику, я понял, что моя левая рука онемела и не слушается меня.

Я выругался. Атвиец летел ко мне на полном скаку, занеся меч над головой.

Он слепо доверился коню, желая только одного — зарубить меня. Я хотел того же, но теперь не мог. Мне приходилось действовать только одной рукой.

Его конь буквально врезался в моего. От столкновения по моему телу прокатилась волна боли, я тут же пригнулся, уходя от атвийского меча и в то же время пытаясь сохранить равновесие. Клинки скрестились: звон стали — и удар прошел мимо меня. Меч застрял позади меня в коже седла, я направил коня в сторону, и атвиец лишился своего меча — он так и остался позади меня. Довольно опасное положение — я рисковал серьезно повредить ягодицы, случайно сдвинувшись назад в седле, — но, по крайней мере, атвиец остался безоружным. Я привстал в стременах, стараясь быть осторожным — и увидел, как мой противник снова подъезжает ко мне.

Он был невредим. Он крикнул и прыгнул из седла на меня, обеими руками вцепившись в мою кольчугу.

Я почувствовал, как меч вылетел из моей руки в тот же миг, когда на меня навалилась огромная тяжесть. Он был огромен — слишком тяжел и силен даже для меня. Он не был ранен. И тяжестью своего тела стащил меня с седла.

В полете я еще дернулся было, пытаясь освободиться, но сильный удар о землю чуть не вышиб из меня дух. К тому же я по-прежнему не чувствовал своей левой руки — словно и не было ее вовсе.

Своим весом атвийский латник буквально вминал меня в землю. Он уперся коленом мне в живот, приподнявшись, чтобы вытащить нож, и, как мне показалось, выдавил из меня остатки воздуха, но все же, стиснув зубы, я сумел выволочь из ножен свой кинжал и нанес удар снизу вверх — в пах своему противнику.

Он дико вскрикнул и, выронив нож, согнулся пополам, зажимая рану, хлынувшая кровь залила мое лицо, но я все еще не мог ни шевельнуться, ни вывернуться из-под придавившей меня туши. Плечо у меня горело, чудовищная тяжесть навалилась на живот.

Я ударил снова, вложив в удар всю свою силу — мой противник снова закричал, но крик его вскоре перерос в протяжный нечеловеческий вой, полный боли и бессильной ярости. Взгляд его стал невидящим и бессмысленным, я понял, что ему суждено истечь кровью.

Он поддался вперед — покачнулся, с силой надавив коленом мне на грудь — я начал задыхаться, потом ощутил, что все же могу вдохнуть — но неподвижное тяжелое тело по-прежнему давило меня. Правая рука его упала мне на лицо, кольчужные кольца раскровянили губы. Кровь — кровь с привкусом железа, боги, так много крови — чужой крови, к которой примешивалась и моя…

Я дернулся и здоровой рукой попытался столкнуть его с себя. Но огромное, скованное безволием смерти тело было тяжелее и неподатливее камня — у меня недоставало сил, я падал и падал в пропасть — снова, и некому было подхватить меня…

Тени. Тьма. Немного света. Я рванулся к свету, выкрикнув — имя.

— Лежи, господин, — сказал Роуэн, — лежи спокойно.

Уэйтэ держал в руках кусок окровавленного полотна, и я осознал, что он сейчас занимается моим плечом. Еще кровь. Боги, хоть бы он вспомнил об этом своем порошке!.. Ясно, почему так спокоен Роуэн — ему ведь тоже достался поцелуй горячей стали, и он полагал, что я буду вести себя так же, как и он тогда.

Я прикрыл глаза. По лицу стекали струйки пота. Я совсем позабыл, что такое боль — настоящая боль, давненько не получал таких ран. Раз или два в Кэйлдон я был серьезно ранен, но уже успел позабыть и боль, и слабость, способные сломить душу.

— Стрела была пущена с близкого расстояния, — размышлял вслух Уэйтэ. — Ваш доспех достаточно ослабил удар, хотя и не остановил полностью. Но рана не серьезна, я уже извлек наконечник и, если вы побудете в постели достаточно долго, думаю, все будет в порядке.

Я приоткрыл один глаз:

— А как насчет твоего зелья?

— Хотите, чтобы я дал вам его?

— Нет… — я зашипел, ощутив дергающую боль в плече. — Боги… неужели ты не можешь мне дать то же, что и Роуэну?

— Я так и думал, что вы что-то мне подсыпали в вино, — заметил Роуэн. — Уж слишком хорошо я спал в ту ночь.

Уэйтэ прижал к моему плечу чистую ткань. На этот раз крови было меньше, но боль все не уходила.

— Я дам вам все, чего вы пожелаете, мой господин. Это часть работы целителя, — он улыбнулся, увидев мое омрачившееся лицо. — Подождите, пока я закончу с раной, потом вы получите ваше… э-э… зелье.

Он махнул Роуэну рукой:

— Подними его, только бережно — представь себе, что держишь яйцо…

Были бы силы — я бы рассмеялся, а так смог только улыбнуться — и, скривившись, невольно застонал, когда Роуэн приподнял меня, чтобы дать возможность Уэйтэ перевязать рану:

— О бот… у меня что, все кости, переломаны?

— Нет, — Уэйтэ уже принялся за дело, закрыв рану тканью и привязывая руку так, чтобы я не мог лишний раз потревожить плечо. — Вас нашли под тремя сотнями фунтов атвийской падали, упакованной в кольчугу. Похоже, вы так пролежали несколько часов — до конца сражения. Неудивительно, что после этого вы чувствуете себя несколько… э-э… подавленным — вот и все, капитан, я закончил. Уложите его снова — осторожно, осторожно, не повредите скорлупу.

Я прикрыл глаза и лежал неподвижно, ожидая, пока утихнет боль. Мгновением позже Уэйтэ поднес к моим губам чашу:

— Выпейте, мой господин. Сейчас вам лучше уснуть.

Я осушил чашу подслащенного вина и снова откинулся на ложе, пытаясь забыть о боли. Роуэн, стоявший подле на коленях, следил за мной настороженным взглядом.

Меня била дрожь. Уэйтэ укутал меня покрывалами и одеялами так, что открытой оставалась только голова, вокруг моего ложа стояли жаровни. Зимой и малейшая рана может оказаться смертельной.

Губы у меня болели — там, где в них впечаталась кольчуга атвийца. Я потрогал их языком и, ощутив распухшую рану, поморщился. Надо же было так глупо выйти из боя!