- И что это значит? – вслух спросил он.
- Если тебя нет, меня тоже нет.
Аркаша сжал голову руками – не ради жеста, а потому, что голова и впрямь шла кругом.
- Ты не хочешь играть, потому что я не готов, - терпеливо, рассудительно сказал он. – В каком смысле готов? С Тиррей был готов, а с тобой нет?
Альта глядела на него не отрываясь. Потом повторила:
- Тебя нет.
Аркаша обреченно вздохнул.
- Как это – нет?
И тогда она объяснила.
...Холодок пробегал по спине, когда Аркаша вспоминал тот день. Альта Маргарита потому и загадывала исполнителю загадки, что могла объяснить их смысл. Она вообще могла объяснить смысл, который знала, - чудесную и страшную музыку сфер.
- Как ты играешь? – спросила она. – Чем?
- Пальцами, - в сердцах ответил Каша.
- Пальцами, - повторила Альта – показалось, что разочарованно, хотя на самом деле безо всякого выражения. – Что ты делаешь, когда играешь?
Аркаша предположил, какого ответа она от него ждет. Разговорами на такие темы он еще в музыкальной школе был сыт по горло, поэтому повысил голос, ответив:
- Самовыражаюсь!
Глаза гитары сверкнули – и вновь стали непроглядно-черными. Точно молния пронеслась в ночи.
- Тебя нет.
- Вот он я сижу, - проворчал Каша. – Играю. Выражаю свои чувства...
- Да, - сказала Альта. – Они обыкновенные. Поэтому музыка получается обыкновенная. Тиррей пыталась играть на тебе, хотя это ты должен был играть на ней. Она хотела тебе помочь. Но ничего не вышло. Я не буду тебе помогать.
Аркаша открыл рот – и закрыл.
«Обыкновенные», - повторил он про себя. Маргарита спокойно ждала его ответа, но ответ не складывался в голове. Мысли приходили бесполезные и бестолковые – про дилера и Полину, а чувств не было совсем – никаких, даже обыкновенных.
- А почему у Сирены не получается? – зачем-то спросил Каша. – Которая Серега? У нее что, тоже обыкновенные чувства? Она же...
- Нет, - ответила Альта.
- А почему?
Гитара молчала.
«Не скажет, - подумал Каша. – Не мое дело потому что...»
И нахлынула, наконец, злость. Она была смутная и словно бы чужая – далекая чья-то злость. Аркаша встал, отвернулся от пронизывающего и бесстрастного взгляда Альты, подошел к окну. За окном был снег – снег и снег, новогодние сугробы и облака, много белой пухлой зимы.
- Ты злая, - только сказал Аркаша гитаре.
- Я не злая, - ответила гитара. – Я полая. Во мне – эхо.
***
- Ар-ка-ша!
Надув от обиды губы, Киляев стоял у афиш. Сам понимал, что выглядит дурак-дураком и именно поэтому сделал вид, что не услышал. Они договорились на три часа, с трех часов он тут и стоял, терпеливо отвечая на СМС-ки вроде «сейчас буду», «извини, опаздываю» и «вот я фефёла!»
Алые розы в хрусткой обертке пахли хрусткой оберткой.
Ириша споткнулась, пошатнулась на каблуках и чуть не упала. Аркаша тревожно подался вперед, но она уже поймала равновесие и, сияя, прыгнула ему на шею – маленькая, шумная, с ледяным носом и пальцами.
Аркаша долго отогревал эти пальцы в ладонях, когда они сидели за чаем. Ириша чихала. Весна выдалась холодная и дождливая, не угадать с одеждой. Ириша то и дело попадала без зонтика под ливень, а не то упревала в зимней куртке и опять ходила простуженная.
- Ну зачем ты вообще пришла? – сердился Аркаша. – Отменила бы все.
- Ну мы же целую неделю не виделись!
- Ты завтра дома сиди, - назидательно говорил он. – И послезавтра тоже. Лечись!
- Завтра-то ладно. А послезавтра вы же играете!
- Ну и что? Мы все время играем.
- В «Сказке сказок»! Я туда хочу.
Аркаша рассмеялся.
- Не последний раз, - сказал он. – Подумаешь! – хотя горд был, конечно, до чрезвычайности.
Ирише только предстояло узнать, у кого «Белосинь» будет записывать альбом и кто теперь их менеджер. Аркашу прямо-таки распирало, но он героически молчал, потому что Волчара взял с него страшную клятву. Ланка боялась сглаза.
- Ладно, - сказала Ириша и завертела головой в поисках официантки. – Пойдем погуляем.
- Может, тебя лучше домой отвезти?
- Да ну тебя! – засмеялась она и махнула на него рукой. – Подумаешь.
И они пошли гулять, несмотря на слякоть и холод. Ириша болтала и висла у Аркаши на локте. У иззябших роз почернели края лепестков, ни единой зеленой стрелочки не выбилось еще из черной влажной земли, но уже пахло весной. Дело шло к вечеру, людей вокруг становилось все больше. Начиналась толкотня. Аркашу то и дело пихали, потому что он забывал смотреть по сторонам. Время от времени Ириша чуть ли не силой утаскивала его в сторону, освобождая кому-то путь. «Слепыш бестолковый», - ворчала она, а Аркаша улыбался. Вдруг, охваченный нежностью, посреди улицы он прижал ее к себе и расцеловал – в голубые веселые глаза и в выгнутые брови, и в покрасневший нос.
А когда оторвался, то увидел Тиррей.
Гитара его не заметила. Она сидела на скамейке, на спинке, выставив длиннущие, загорелые голые ноги, и разговаривала со своим исполнителем – тот был лохматый и небритый, весь в железе высокий парень с насмешливыми глазами. Гитара была в своем репертуаре: фраз не строила, а вместо того тыкала парня в плечо пальцем, ухала и морщила нос. Но железный парень, по всему судя, отлично ее понимал.
- Ты куда уставился? – спросила Ириша и тут же ахнула, увидев: - Ого! Совсем голая, вот моржиха, везет же ей, я б сразу простудилась...
- Ириш, - сказал Аркаша, - а это ведь не человек. Это тоже живая гитара. Ну, как Альта. Другая.
- Ух ты! – восхитилась Ириша мимолетом и сразу забыла.
Она потянула его за собой, увидав за углом еще что-то интересное – то ли мартышку с фотографом, то ли жонглера, и Аркаша послушно пошел. Только обернулся напоследок, улыбаясь, чтобы еще раз увидеть, как озаряет курносую мордочку Тиррей неистовое ласковое сияние обретенной любви.
14.09.08
