Честь Белого Волка - Белянин Андрей Олегович

— Пошли, чё.

— Куда?

— А те не без разницы? — Он демонстративно похрустел кулаками.

Я покорно опустил голову, сделал шаг вперёд и врезал ему носком ботинка меж­ду ног. Здоровяк без писка мягкой кучей осел наземь, выпучив глаза.

— Если у вас уже никогда не будет детей, то и не надо. Не каж­до­му уроду стоит размножаться, верно?

Похлопав его по плечу, я спокойно вошёл в подъезд. Кто это, от кого, зачем, с какой целью припёрся, куда звал, пусть выясняют спецслужбы. Мне оно не слишком интересно, хотя я отдавал себе отчёт в том, что это нападение не случайно.

Ну сами подумайте, какой левый гопник станет называть вас Белым Волком?! Только тот, который точно знает, на кого ему приказано наехать, и надеялся решить всё без лишнего шума. Хотя вообще-то даже маленьким детям известно из сказок, что волки в целом имеют обыкновение кусаться.

Лифт без проб­лем доставил меня на восьмой этаж. Никаких пришпиленных картинок или угрожающих надписей на нашей двери не было. Дом тоже встретил уютной тишиной. Я осторожно скользнул в прихожую, закрыл за собой дверь, запер замок и на цыпочках прокрался на кухню.

— Привет, па...

Там сидела Хельга в домашнем халате, перед ней дымилась (неправильное слово, это же пар) чашка какао.

— Привет, милая. Почему ты не спишь? Завтра в школу.

— Нам надо поговорить о Метью.

— Уф...

— Это не ответ, — несколько нервно предупредила моя дочь. — Мы с ним дружили, обнимались, могли бы даже пе­реписываться, если бы ты установил вай-фай в замке Кость. Ок, я знаю, что тебе это нельзя. У тебя устав и прочие заморочки, да?

— Лапка, — я сел рядом на железный диван и обнял её за плечи, — я всё понимаю. Интернет в Приграничье проведут не скоро, но, если тебе это так важно, всегда можно найти способ передать ему твоё письмо. Это не запрещено правилами.

— Правда?

— Нет, честно говоря, ещё как запрещено. Но если мы подключим к этому делу твоего Десигуаля, то вряд ли Комитет станет так уж копаться в мелочах...

— Папуль, а тебе за это ничего не будет?

— Знаешь, а мне оно уже непринципиально. Я волнуюсь за тебя. Да, возможно совершая не самые правильные шаги, но тем не менее. Прости.

— Тебя опять пытались убить.

— Да, немножко.

— Как им не надоест, а?

Хельга прильнула светлой головой к моему плечу. Если кто-то не в курсе, эта девочка может завернуть узлом гриф от штанги, даже не задумываясь, что она сделала. Я люблю ее, она моя единственная дочь, и никто не отнимет у меня ее улыбку.

Она полюбила мой замок, она не раз была за Гранями, она встречалась со своей матерью, училась у неё, побеждала и скромно возвращалась домой. Кто бы чего ни думал по этому поводу, я вынужден признать, что наше дитя действует по собственной воле. Инфантильной девочкой её никак не назовешь, да и кто бы рискнул...

Мы обнялись, она чмокнула меня, я расцеловал в обе щеки её, и довольная Хельга отправилась к себе писать письмо юному королю. Белый цверг, зевая, вышел из-за холодильника, поднял вверх большой палец, словно подтверждая, что я поступил правильно, и вновь рухнул на свой коврик. Дожили, этот тип уже смеет одобрять или не одобрять мои поступки. Кажется, дальше терять авторитет уже некуда.

— Моя девочка выросла, — признался я сам себе, входя в спальню и с тоской глядя на старый гобелен. — Что я могу с этим сделать? Ничего. Просто принять это как данность, не отрицая право её выбора. Потому что если она вдруг сделает неправильный выбор своего мужчины, то это будет её собственная проб­лема, а не моя вина.

Вы можете сколько угодно судить меня за отцовскую беспечность и равнодушие, но это правда. Никто не любит мою дочь больше, чем я. Она это знает. Я это знаю. Кого-то что-то не устраивает, тогда за разъяснениями ко мне или к Хельге. Поверьте, лучше ко мне, я отходчивей, могу сразу и не убить...

Вот с этими дурацкими мыслями наконец мне удалось, не раздеваясь, прилечь, вытянувшись на кровати, когда в дверном проеме показался силуэт дяди Эдика. Похоже, выспаться в эту ночь мне просто не судьба. Ну и ладно, не в первый раз.

— Ставр, мне скучно. Ты запер меня в чуждом мире, где никто всерьёз не уважает древних богов. А я бог! Чтоб ты знал... я вполне в себе, но... мать моя, Вальгалла, да разве хоть кто-то из древних богов был в своём уме?! Лично я таких не помню от Тюра и до Одина, про папочку восьминогой лошади вообще умолчим...

Я бы мог поспорить. Слейпнир реально был самым быстрым скакуном всего Севера. И у него было именно четыре ноги, а не восемь, как казалось большинству, видевшему его бег. Это прекрасный конь, белый как снег, единственный в своём роде, нечто среднее меж­ду фокстроттером, орловцем и чистокровным ахалтекинцем.

Те, кто разбирается, поймут. Тем, кто нет, поясню: этот конь мог в любую погоду, невзирая на снег, дождь или ветер, влёгкую преодолевать любые расстояния, удерживая удобный для всадника темп и аллюр.

— А ещё я слушал старые комсомольские песни.

Так, начинается, понесло...

— Ты помнишь эту, когда парень собирается в военный поход и просит: «Ты мне что-нибудь, родная, на прощанье пожелай»?

— «И родная отвечала...» Ну, допустим, помню, дальше что?

— Как что, Ставр?! — вытаращился на меня дядя Эдик. — Она же говорит: «Я желаю всей душой, если смерти, то — мгновенной, если раны — небольшой!»

— Да что не так-то?

— Сам посыл! — окончательно взвился он. — Эта женщина его не любит! Она не желает своему жениху победы в бою! У неё нет и мысли о победе, она твёрдо уверена, что его либо убьют, либо ранят, а победить он не может! Нельзя петь такие пораженческие песни, идя на войну! Вот когда я водил драккары, полные викингов, в бой, то мы пели...

— Эд, ты достал. Чего тебе от меня-то надо?

— Я же говорю, мне скучно! Давай подерёмся?

Я кинул в него подушкой, не попал и... неожиданно уснул, словно вырубился от избытка эмоций и чувств. Наверное, так бывает.

Снов не помню, возможно, их и не было, но, когда я разлепил глаза, передо мной со скорбным выражением лица стоял всё тот же кудрявый бог. Часы на стене показывали десять утра, я заспался...

— Хельга в школе, вечером к ней зайдут подружки, меня пригласили в кино, а мне нечего надеть. Те вульгарные люди из джипа, что не понимают высокой поэзии, накатали на меня жалобу в полицию, но старушки у подъезда сказали, что подтвердят мое алиби, сосиски в холодильнике закончились, я с утра не могу найти белого цверга, и, по-моему, у нас в доме завёлся предатель.

— Позавтракаем в замке, если ты не против. — Я рывком встал, потянулся и направился в ванную.

— Против! Там нет телевизора, племянница кухарки уже не купается в ручье, ты опять заставишь меня с кем-то воевать, а твоя леди Мелисса будет приставать с поцелуями и лезть ко мне в штаны. Зачем? Что она хочет там найти? Там всё моё! Я же к ней не лезу, мне неинтересно, более того, я даже боюсь пред­ста­вить, что у неё там.

Вот примерно под такой эмоциональный монолог мне удалось почистить зубы, умыться, побриться, отправить эсэмэску дочери и улыбнуться:

— От домогательств леди Мелиссы мы все наконец-то избавлены.

— Не верю, — хватаясь за сердце, ахнул он.

В ответ я взял верещащего психа за шиворот и толкнул его лбом в стену. Можно было бы и просто пройти, но такие упражнения отлично заменяют нам обоим утреннюю зарядку.

— Почему нас никто не встречает? — недовольно поморщил носик бывший бог, в этом мире к нему мгновенно возвращается разум. — Тебе срочно нужен новый паж, а то приходим, стоим, ждём и даже наорать не на кого.

— Вопросом найма новых слуг можно заняться лишь по весне, — уныло напомнил я. — Сейчас дороги занесены, мы просто никого не найдём.

— А как же Снежная ярмарка в Хмельтауне?

— Кстати о ярмарке...

Вот об этом я позабыл. Ведь наш Метью уехал именно туда, в Хмельтаун, столицу нашего так называемого королевства. Да, вы всё правильно помните, королей у нас на Севере пруд пруди, да я и сам мог не раз объявить себя своим королевским величеством.