Тёмное солнце (СИ) - Евдокимова Лидия Григорьевна

Лаитан успокаивалась, поглаживая кожу Морстена, и гадала, когда же ему надоест, и ли когда подоспеют тхади с повязками. Но их все еще не было, да и шаман куда-то пропал, будто властелин дал им понять, что им с Медноликой нужно уединение. Лаитан почувствовала, как щеки горят сильнее, а взгляд ищет чёрную фляжку. Страх и ужас прошедших дней, глупые смерти и бесполезные споры, по большей части, устроенные Ветрисом на почве личной неприязни, отпускали. Рядом трещал костёр, разводимый тхади, вокруг которого суетились все слуги властелина.

— Ты спрашиваешь, что я поняла? Ничего я не поняла. Я и твои вопросы-то не понимаю. Какой свет? Откуда видно? — Лаитан уныло остановила руки на спине Морстена, борясь с желанием расплакаться и свернуться в клубок под теплым боком Гравейна. — Нет у меня ответов, северянин.

— У меня их тоже немного, — почуяв перемену в настроении Лаитан, ответил Гравейн. — Но это не значит, что я не найду их полностью, рано или поздно. Но тебе повезло увидеть Замок в такой редкой ипостаси. Это значит, что ты ему нравишься, или он испытывает в тебе заинтересованность. Иначе можно прожить жизнь, и так никогда и не узнать ни про черных кошек, которые могут гулять по снам, ни про Замок, оседлавший вулкан, ни про Тьму, которая тесно переплетена с золотом и серебром.

Тёмный Властелин догадался по словам Медноликой, что она умалчивает о чем-то. Но для имперцев, и тем более Матери Матерей это было так же естественно, как дышать. А вот то, что она — последняя, стало для Морстена чем-то вроде падения в холодную воду. «И неважно, почему так, — подумал он. Лишиться такого противника было очень неприятно. При всей своей изначальной холодности и оторванности от мира, Лаитан была не лишена благородства и чести. — Как ни странно, но она сейчас кажется гораздо реальнее той, что я помню. Реальнее — и ярче».

Давно забытые годы жизни в Империи, служба в отряде наёмников, путь к Чёрному Замку — все это пронеслось, как стадо уккунов, по мыслям Гравейна. Он был готов услышать в ушах тихий смешок Замка, но тот не мог или не хотел проявить себя в стенах горной крепости.

Тхади, принёсшие нехитрый ужин, который они раздобыли где-то, и доски для постели повелителя, тихо сложили еду и припасы рядом с ними, удалившись к костру, откуда послышались тихие звуки их песни.

— Скажи, — тихо, почти неслышно обратился он к Лаитан, — Что тебе показал Замок, мать матерей? — спросил он.

— Он показал мне мое рождение. Мое создание, если быть точным. Я… — она замолчала, снова глотнула жгучего и ароматного сока северной ягоды, — Я была создана, понимаешь? Я видела старых жриц, обсуждающих то, как они поместили меня в лоно моей матери. Я видела нижние этажи дворца, на которых никогда не бывала, я видела…

И она пересказала Морстену свое видение. Так, как сумела понять и запомнить. Морстен ничего не сказал в ответ. Взгляд черных глаз впился в лицо Медноликой, ища там признаки лжи, но их не было, и Морстен только потер переносицу, опустив плечи. Кажется, он только что потерял один из смыслов своего пути, проиграв больше, чем ставка на смерть. Во всяком случае, смесь разочарования, удивления и растерянности отражались на его лице точно так же, как у людей, принимающих участие в азартных играх.

Лаитан взяла в руки повязки и начала обматывать ими спину Гравейна, пока тот все еще молчал, переваривая услышанную правду. Она хотела поскорее покончить с делами, чтобы избавиться от пронзительного взгляда и вызванного ее откровением смущения.

— Ты поняла, почему я ударил тебя? — не глядя на нее, спросил Морстен. Лаитан кивнула, и это позволило ему избежать выбора: стоило ли извиняться впервые за пять сотен лет или все же не опускаться до такого, даже при условии увечности его положения. Она помедлила, но все же спросила:

— Ты ненавидишь меня, я знаю. Скажи, это традиционное, или я забыла, как нанесла тебе обиду? Забыла, что именно я стала причиной такой лютой ненависти к себе?

— Не тебя, — выдохнул Гравейн, осторожно приподнимаясь, — не тебя и не Империю. Это трудно объяснить.

Он сел, когда Лаитан сползла с него, подхватив повязки и стараясь не смотреть на мужчину в одной набедренной повязке, плохо скрывающей что-либо. Северянин сидел, уставившись в пространство и старательно подбирая слова. Но как расскажешь о том, что давило и жгло тебя целых пять веков? Как объяснишь, почему все твои сны рисовали образ мертвой Медноликой царицы Империи? Как в нескольких словах передать ту ненависть, обиду и злость за предательство той госпожи, ради которой ты дошел до тронного зала Замка? Ответов не было. Простых ипонятных — уж точно.

Лаитан не знала, зачем ей нужен был ответ и что бы он изменил, но властелин не успел ничего сказать. Когда Медноликая оборачивала его спину и тело повязками в третий раз, к ним подошёл Ветрис, чьё лицо было красным и пылающим от гнева. Стоящая за его спиной Киоми старалась не показываться на глаза Лаитан.

— Так вот, чем вы тут занимаетесь! — взревел варвар на всю пещеру. — Моя будущая жена и мать моих детей делит постель с выродком Замка? Грязнокровая змея, купившаяся на ложь черного властелина!

Ветрис одним рывком поднял на ноги Лаитан и отвесил ей такую пощёчину, что голова женщины дёрнулась в сторону. Лаитан порадовалась, что удар варвара пришелся на другую щеку. На правой еще не зажил синяк после лавовой реки и удара Морстена. Она прижала ладонь к лицу, пряча стыд и гнев.

Морстен остановил рванувшихся тхади, жестом приказав поднять себя на ноги, и, утвердившись в вертикальном положении, протянул руку к Ветрису.

Чёрный меч, до того лежавший, обёрнутый шкурами, сейчас легонько щекотал подбородок Коэна, замершего с занесённым для полновесного удара кулаком над Лаитан. Шаман-тхади, ловко подобравшийся к Медноликой, лёгким движением отстранил её так, чтобы остаться между ней и варваром, разбушевавшимся так некстати.

— Кажется, кому-то не даёт покоя его детородный отросток, — спокойно сказал Гравейн, и варвар скосил глаза вниз, тем самым выдав своё волнение. Морстен видел, что Коэн и Киоми спелись, и это выступление было частью плана, ведущего далеко в будущее. «Если оно у вас будет, это будущее», — подумал он, и переведя взгляд на Лаитан. Та выглядела поражённой и потирала красную щеку. Но сузившиеся глаза Змеи буравили Ветриса с такой силой, что вряд ли ему светила постель и тем более дети, зачатые с её участием. — Я легко могу исправить это упущение, никто ведь не говорил, что к Отцу нужно приходить с полным комплектом конечностей. Говорят, на дальнем юге очень ценятся бывшие мужчины, так что у тебя будут еще и перспективы развития, мой несостоявшийся друг.

Намёк на попытку заключения сделки, а именно так теперь рассматривал Морстен просьбу о встрече, не так давно исходившую от Коэна, должен был остудить горячую серебряную кровь.

Лаитан видела, как её, теперь уже бывшая, служанка что-то быстро шепнула варвару и потянула его за одежду прочь, бросив на Лаитан такой взгляд, что она поняла: если до сих пор еще не все жрицы разделяли мнение Киоми, то после этого выступления сомневающихся не останется. Ветрис пыхтел, раздувал ноздри и вздувал жилы на шее, но дёрнуться не пытался. Лаитан благодарно кивнула шаману, вышла из-за его плеча и подошла к варвару и своей служанке. Ветрису она уделила внимания не больше, чем столику в своих покоях, а вот на Киоми смотрела довольно долго. Вызывающий взгляд жрицы говорил ей: давай, попробуй, и все точно окажутся на моей стороне!

— Он прав, — неожиданно тихо произнесла Лаитан, пряча улыбку. — Я посмела уделять время другим мужчинам, а не своему возможному супругу, — она подчеркнула тоном слова о возможностях, а не о гарантиях. — Но если ты, царь Долины, так разволновался по поводу конкуренции, то тебе стоит действительно задуматься, чем именно ты мыслишь, — брезгливо сощурилась Медноликая. — Но я обещаю тебе, что с этого момента мы всегда и везде будем вместе. Только ты и я, мой возможный муж, — губы Лаитан расплылись-таки в ухмылке, когда под её выразительным взглядом побледнела Киоми, беспомощно глядя на Ветриса. Тот понял, что попался в свою же ловушку — даже безымянные теперь будут видеть рядом Лаитан. Везде, всегда, на совещаниях и обсуждениях, рядом с их царём будет змея. Ветрису такой расклад нравился не больше, чем Киоми, но отступать было некуда.