Страхи мудреца. Книга 2 - Ротфусс Патрик "alex971"

— Зачем? — спросила она.

— Мне хотелось, чтобы ты думала обо мне хорошо.

— Мне хотелось бы иметь причины думать о тебе хорошо.

Я решил сменить курс, надеясь вывести разговор в более тихую гавань.

— Темпи назвал тебя «Кувалдой». Почему?

— Меня так зовут. Вашет. Кувалда. Глина. Вращающееся Колесо.

Она произнесла свое имя тремя разными способами, каждый раз другим тоном.

— Я та, кто придает форму, заостряет и уничтожает.

— А почему глина?

— Потому что я и глина тоже, — сказала Вашет. — Только то, что само податливо, может учить других.

Я ощутил нарастающее возбуждение.

— Нужно признаться, — сказал я, — мне будет приятно иметь возможность говорить со своим наставником на одном языке. У меня есть тысяча вопросов, которые я не мог задать, потому что знал, что Темпи не поймет. А если и поймет, то я не пойму его ответов.

Вашет кивнула и села на одну из скамей.

— Умение общаться — это тоже свойство наставника, — сказала она. — Теперь ступай, отыщи длинную палку и принеси ее мне. И начнем урок.

Я отправился к деревьям. Ее просьба звучала как часть ритуала, так что мне не хотелось притащить ей первый попавшийся гнилой сучок, который валяется под ногами. В конце концов я нашел иву и отломил гибкую ветку длиннее моей руки и толщиной с мой мизинец.

Я вернулся к Вашет, сидящей на скамье. Я протянул ей ивовую ветку, она достала из-за плеча свой меч и принялась очищать ветку от торчащих сучков.

— Ты сказала: «Только то, что само податливо, может учить других», — объяснил я. — Вот я и подумал, эта ветка как раз подойдет.

— Для сегодняшнего урока сгодится, — сказала она, счищая последние полоски коры. В руках у нее остался тонкий белый прут. Вашет вытерла меч о рубаху, спрятала его в ножны и встала.

Держа в руке ивовый прут, Вашет взмахнула им пару раз. Прут негромко посвистывал, рассекая воздух. «Вжик-вжик!»

Теперь, когда Вашет оказалась ближе, я обратил внимание, что, хотя она и носит знакомую красную наемничью одежду, ее рубаха и штаны, в отличие от одежды Темпи и многих других, не стянуты кожаными ремнями. Вместо ремней она носила полосы кроваво-красного шелка.

Она посмотрела мне в глаза.

— Сейчас я тебя ударю, — серьезно сказала она. — Стой смирно.

Вашет принялась медленно обходить меня по кругу, по-прежнему помахивая ивовым прутом. «Вжик-вжик!» Она очутилась у меня за спиной, и не видеть ее было еще хуже. «Вжик-вжик!» Она замахала быстрее, звук изменился. «Вжжих-вжжих!» Я не поморщился.

Она обошла вокруг меня еще раз, зашла мне за спину и дважды меня ударила. По разу по каждой руке чуть пониже плеча. «Вжжих!» «Вжжих!» Поначалу ощущение было такое, будто она просто меня хлопнула, а потом боль распустилась по всей руке, обжигая огнем.

Затем, прежде чем я успел среагировать, она вытянула меня поперек спины так сильно, что аж в зубы отдалось. Если прут не сломался, то только потому, что он был из гибкой зеленой ивы.

Я не вскрикнул, но лишь оттого, что Вашет ударила меня на выдохе. У меня перехватило дыхание, я ахнул и втянул воздух так стремительно, что поперхнулся и закашлялся. Моя спина вопила от боли, как будто ее подпалили.

Вашет подошла ко мне спереди и посмотрела на меня все так же серьезно.

— Вот тебе твой урок, — сказала она. — Я не думаю о тебе хорошо. Ты варвар. Ты не умен. Тебе тут не рады. Ты не здешний. Ты похитил наши тайны. Твое присутствие здесь мешает и сулит осложнения, которые школе совсем ни к чему.

Вашет оглядела конец ивового прута и снова посмотрела на меня.

— Встретимся здесь снова, через час после обеда. Принеси другую палку, я постараюсь преподать тебе этот урок еще раз.

Она пристально взглянула на меня.

— Если палка, которую ты принесешь, мне не понравится, я выберу другую сама. Потом мы займемся тем же самым после ужина. И на следующий день. Это единственное, чему я собираюсь тебя учить. Когда ты этому выучишься, ты уйдешь из Хаэрта и никогда сюда не вернешься.

Она холодно смотрела на меня.

— Ты понял?

— А что…

Она взмахнула рукой, и кончик прута хлестнул меня по щеке. На этот раз это было на вдохе, и я пронзительно, испуганно взвизгнул.

Вашет смотрела на меня. Никогда не думал, что такая простая вещь, как взгляд глаза в глаза, может быть настолько устрашающим. Но ее светло-серые глаза были жесткими как лед.

— Отвечай: «Да, Вашет. Я понял».

Я зыркнул на нее глазами.

— Да, Вашет. Я понял.

Правая сторона верхней губы у меня распухла и шевелилась с трудом.

Она вгляделась в мое лицо, как будто пыталась что-то решить, потом пожала плечами и отшвырнула прут в сторону.

И только тогда я рискнул заговорить снова:

— А что будет с Темпи, если я уйду?

— Когда ты уйдешь, — поправила она, сделав ударение на первом слове. — Те немногие, кто в этом сомневался, поймут, что он поступил дурно, взявшись тебя учить. И вдвойне дурно, приведя тебя сюда.

— А что с ним сделают, когда… — Я осекся и начал сначала: — А что с ним сделают, если я уйду?

Она пожала плечами и отвернулась.

— Это уж не мне решать, — сказала она и ушла прочь.

Я потрогал щеку и губу и посмотрел на руку. Крови не было, однако я чувствовал, как на коже у меня набухает багровый рубец, отчетливый, как клеймо.

Не зная, что еще мне делать, я вернулся в школу обедать. Придя в столовую, я огляделся по сторонам, но Темпи среди наемников, одетых в алое, не было. Меня это обрадовало. Мне, конечно, было бы приятно оказаться в обществе друга, и все же мне невыносимо было думать, что он может узнать, насколько плохо все обернулось. Мне ему даже и говорить ничего не придется. Отметина у меня на лице говорила сама за себя, и всем присутствующим все было ясно.

Я сохранял непроницаемое лицо и смотрел в пол, продвигаясь вдоль прилавка и накладывая себе еду. Потом выбрал пустое место за столом, не желая никому навязывать свое общество.

Я был один большую часть своей жизни. И все же я редко чувствовал себя таким одиноким, как в тот момент. У меня был единственный близкий человек на шестьсот километров в округе, и тому велели держаться от меня подальше. Я был незнаком с местной культурой, едва знал их язык, и горящие огнем спина и лицо непрерывно напоминали мне, насколько я тут лишний.

Однако кормили тут и впрямь хорошо. Курица на вертеле, поджаристые стручки коровьего гороха, ломоть сладкого кекса с патокой. В Университете я редко мог позволить себе такую хорошую еду, а у маэра кормили хорошо, но мне вечно все доставалось простывшим. Сейчас я был не особенно голоден, однако я достаточно наголодался за свою жизнь, чтобы мне было просто отказаться от дармового обеда.

Я краем глаза заметил движение: кто-то сел за стол напротив меня. На душе у меня слегка полегчало. Ну, хоть кому-то хватает храбрости общаться с варваром! Нашелся-таки человек, достаточно добрый, чтобы меня подбодрить, или хотя бы достаточно любопытный, чтобы поболтать со мной…

Подняв голову, я увидел худое, разукрашенное шрамами лицо Карсерет. Она поставила свою большую деревянную тарелку напротив меня.

— Ну что, как тебе наш город? — негромко спросила она, опустив левую руку на поверхность стола. Сейчас, когда мы сидели, ее жесты изменились, однако я распознал любопытство и вежливость. Со стороны любому бы показалось, будто мы мило беседуем. — Как тебе твоя новая наставница? Она того же мнения, что и я. Тебе тут не место.

Я прожевал кусок курицы и механически проглотил, не поднимая глаз.

Озабоченность.

— Я слышала, как ты вскрикнул, — тихо продолжала она. Теперь она говорила медленнее, как будто с ребенком. Я не знал, то ли она хочет меня оскорбить, то ли просто старается, чтобы я все понял. — Прямо как птичка!

Я отхлебнул теплого козьего молока и утер губы. От движения руки моя рубаха сдвинулась относительно рубца на спине. Боль была такая, будто меня ужалила сотня ос сразу.