Королевства Доблести (ЛП) - Сальваторе Роберт Энтони

Я намеревался доставить пленника и тут же отправиться в путь к Серебристой Луне, взяв хороший старт. Я с нетерпением ждал, когда увижу чудесный город на реке Ровин, когда буду свободно, с благословением леди-правительницы, бродить по его прекрасным изгибающимся проспектам, навещая его многочисленные музеи и не имеющую себе равных библиотеку. Но мои инстинкты велели мне принять угощение. Что-то во всем этом деле шло не так.

Аганис, похожий на бочонок улыбчивый человек с густой бородой, был, разумеется, изумлен видом темного эльфа, вошедшего в его заведение – большое двухэтажное здание у середины деревенского частокола. Это место служило как таверна, торговый пост, и несло множество других функций. Как только он преодолел свои первые чувства – думаю, что единственно возможно описать его вид словами «объятый ужасом» – он принялся суетиться, стараясь угодить мне – по крайней мере, так я мог судить по порциям, которые он накладывал мне, куда большим, чем у фермера, сидевшего недалеко от конца стойки.

Я не стал высказываться по поводу этого явного подхалимства. Ночь была долгой, и я проголодался.

– Так ты Дзирт До’Урден? – спросил фермер с конца барной стойки. Это был пожилой человек с редеющими седыми волосами и морщинистым лицом, которое повидало множество дней под солнцем.

Аганис побледнел от этого вопроса. Возможно, он думал, что я оскорблюсь и разнесу его заведение на куски.

– Дзирт, – поправил я, глядя на старика.

– Джак Тимберлайн, – представился он. Он протянул руку, затем убрал и вытер о рубашку, прежде чем снова предложить ее мне. – Я слыхал о тебе, Дзирт, – произнес он имя с особой тщательностью, и, должен признаться, мне это польстило. – Говорят, ты следопыт.

Я твердо пожал его руку и широко улыбнулся.

– Я тебе прямо скажу, Дзирт, – и снова он напрягся на этом слове, – мне все равно, какого цвета кожа у парня. Я слышал о тебе, и слышал хорошие вещи о том, что ты и твои друзья сделали в Мифрил Халле.

Его похвала была немного снисходительной, и бедняга Аганис вновь побледнел. Впрочем, я не обиделся, понимая, что неловкость Джака связана с его неискушенностью. Его приветствие было вполне тактичным по сравнению с множеством других, которыми меня встречали с тех пор, когда я явился в наземный мир, со встречами на длине обнаженного оружия.

– Хорошо, что дварфы вернули себе митриловые залы, – согласился я.

– И хорошо, что ты повстречался отряду Рико, – добавил Джак.

– Тармен так радовался утром, – нервно вставил хозяин таверны.

Все это казалось мне столь обычным – вы, наверное, понимаете, что в своих взаимоотношениях с народами наземного мира я привык ко всему, кроме таких вот простых разговоров.

– Ты вернул Рико его раба? – вдруг прямо спросил Джак.

Кусочек еды внезапно отказался пройти вниз по моему горлу.

– Нойхайма, – пояснил Джак. – Гоблина.

Я видел рабство во всей его жестокости в Мензоберранзане, где я родился. Темные эльфы держат многих рабов из множества рас, заставляя их работать, пока они не перестанут быть полезны, а затем безжалостно пытая и убивая их, калеча их тела так же, как искалечили дух. Я всегда чувствовал, что порабощение стоит среди самых отвратительных поступков, даже когда обращено против так называемых неисправимо злых рас, таких, как гоблины и орки.

Я кивнул Джаку в ответ, но гримаса, внезапно исказившая мое лицо, оттолкнула его. Аганис, нервничая, протер одну и ту же тарелку несколько раз, уставившись на меня и то и дело поднимая полотенце, чтоб вытереть вспотевший лоб.

Я закончил есть, не продолжая разговоров, разве что выяснил мимоходом, какой из фермерских домов принадлежит Рико. Мне не нужны были ответы этих двоих. Я хотел сам увидеть, что сделал.

К закату я был у изгороди, окружавшей двор Рико. Его дом был простым сооружением из досок и бревен с щелями, забитыми грязью от ветра и крышей, скошенной, чтоб удерживать зимние снега. Нойхайм ходил по двору, выполняя свои работы – как я заметил, на нем не было оков, – но больше никого не было видно. Я видел, как занавесь на единственном окне несколько раз сдвинулась. Рико или кто-то из его семьи наверняка приглядывал за гоблином.

Закончив уход за козой, привязанной недалеко от дома, Нойхайм посмотрел на темнеющее небо и ушел в небольшой амбар, немногим больше, чем сарай, располагавшийся в небольшом отдалении от дома. Через множество щелей в этом грубом сооружении я увидел свет огня, зажегшийся мгновением позже.

Что все это значило? Я ничего не мог понять. Если Нойхайм пришел в Пенгаллен во главе разбойничьей банды, то почему ему предоставили такую свободу? Он мог бы взять уголь из огня, который развел в сарае, и поджечь сам дом.

Я решил не задавать вопросов Рико – решил так потому, что в глубине души знал, что здесь происходит, что я не получу от него честного ответа.

Нойхайм снова бросился целовать мне сапоги, едва я вошел в тени скудно освещенного сарая.

– Пожалуйста, о, пожалуйста, – затянул он скрипучим голосом, шлепая толстым языком по губам.

Я оттолкнул его, и гнев мой, должно быть, был хорошо заметен, так как гоблин неожиданно замолк и сел у костра, уставившись в оранжево-желтое пламя.

– Почему ты не сказал мне?

Он бросил на меня странный взгляд. Лицо его выражало абсолютное смирение.

– Ты нападал на Пенгаллен? – надавил я.

Он снова уставился в огонь, и лицо его исказилось, давая понять, что этому вопросу не стоит даже давать оправдания ответом. И я поверил ему.

– Тогда почему? – спросил я, наклоняясь, чтобы взять его за плечо и заставить посмотреть себе в глаза. – Почему ты не сказал мне, зачем Рико хочет вернуть тебя?

– Сказать тебе? – Нойхайм уклонился. Его гоблинский акцент внезапно пропал. – Гоблин, говорящий Дзирту До'Урдену о своей беде? Гоблин, просящий сострадания у следопыта?

– Ты знаешь мое имя?

О боги, он даже правильно его произносил.

– Я слышал истории о Дзирте До'Урдене, и о Бреноре Боевом Топоре и отвоевании Мифрил Халла, – ответил он, и снова я поразился, как точны была его интонация и произношение. – Об этом часто говорят фермеры из нижних долин, все они надеются, что новый король дварфов щедро распорядится своим огромным богатством.

Я сел в стороне от него. Он просто продолжал невидяще глядеть в пламя, опустив глаза. Не знаю, сколько времени минуло в тишине. Не знаю даже, о чем я тогда думал.

Нойхайм был проницателен. Он знал это.

– Я принимаю свою судьбу, – ответил он на мой невысказанный вопрос, хотя в его голосе было немного убеждения.

– Ты – не обычный гоблин.

Нойхайм плюнул в огонь.

– Я не знаю, гоблин ли я вообще, – проговорил он. Если бы в тот момент я ел, то наверняка бы в моем горле вновь встал ком.

– Я не похож ни на одного гоблина, которого когда-либо встречал, – пояснил он с безнадежным смешком. Я подумал, что его вечное смирение столь типично для беспомощного, безвыходного положения. – Даже моя мать… Она убила отца и мою младшую сестру. – Он насмешливо прищелкнул пальцами, чтобы усилить сарказм своих следующих слов. – По гоблинским меркам, они заслужили это: не поделились с ней ужином.

Нойхайм затих и покачал головой. Физически он вне всякого сомнения являлся гоблином, но по искренности его слов я уже мог сказать, что по духу он был очень далек от своих злобных сородичей. Эта мысль пробрала меня дрожью. За те годы, что я был следопытом, я никогда не подвергал сомнению, как должен вести себя с гоблинами, никогда не останавливал свои сабли на время, достаточное, чтоб определить, не отличается ли кто-то из них своим поведением от обычных, известных мне злых существ.

– Ты должен был сказать мне, что ты – раб, – снова проговорил я.

– Я не горжусь этим фактом.

– Почему ты сидишь здесь? – спросил я, хотя и так знал ответ. Я также был когда-то рабом, пленником жестоких живодеров разума, одних из самых злых обитателей Подземья. Нет более калечащей и смиряющей пытки, чем рабство. Однажды на своей родине я видел сотню орков, которую удерживали под полным контролем всего шесть солдат-дроу. Если бы они набрались храбрости, то вне всякого сомнения уничтожили бы своих охранников. Но даже если отвага – не первая вещь, которой лишают раба, то наверняка одна из первых.