Девять королев - Андерсон Карен

– Понимаю, – с облегчением отозвался Грациллоний. Ему вовсе не хотелось одергивать спутника и тем более прибегать к жезлу. Но приходилось заботиться о сохранении королевского величия – без него он потерял бы возможность исполнять долг префекта. Две дюжины легионеров – маловато для власти над древним и гордым городом.

– Мы хорошо потрудились, – сказал Боматин, прервав молчание, заполненное стуком подков и шумом прибоя. – Верно?

– Будущее покажет, – сухо заметил Грациллоний, обрывая разговор.

Сейчас ему не думалось о делах. Возвратись они при свете дня, он отправился бы прямо к Дахилис. Девочка выбежала бы ему навстречу, смеясь и плача от радости. Но сейчас она уже спит, и будить ее среди ночи не стоит – ведь срок совсем близок…

Часовые у Верхних ворот встретили их радостными криками.

– Тихо! – приказал Грациллоний. – Не поднимайте шума. Все прошло благополучно, и завтра на Форуме я буду говорить с народом. А сейчас мы устали и нуждаемся в отдыхе.

Он оставил коня у казарм, поблагодарил свой отряд, как подобало командиру, и ушел, как был, в военной одежде и промокшем плаще. В домах еще кое-где светились окна. Как ни дорого стало в последнее время масло, исанцы не отказались от привычки засиживаться допоздна – хоть при сальных свечах! Впрочем, и в темноте по широкой дороге Лера до Дельфиньей аллеи добраться нетрудно. Он наизусть знал все изгибы улочки, ведшей к дому Бодилис.

И у нее еще светилось окно. Он постучал в дверь молотком в виде маленького якоря. Бронза потускнела от прикосновения сотен рук. (Что только нужно было всем этим просителям?) Бодилис отворила дверь. Королева рано отпускала слуг, а сама нередко проводила всю ночь над книгой или рукописью.

Она вдруг показалась Грациллонию такой прекрасной, что перехватило дыхание, и очень похожей на Дахилис. Свет лампы, падая из-за спины, освещал лишь контуры фигуры, распущенные волосы, протянутые навстречу руки, но он видел…

– Ты! О ты! – выдохнул глухой голос. – Добро пожаловать домой, любимый!

Он прижал ее к себе и целовал, пока она не задохнулась. Только услышав тихий стон, Грациллоний понял, что слишком крепко прижимает ее к жесткой кольчуге. Не прерывая поцелуя, он разжал объятия. Ладони скользнули по плечам, по талии, бедрам.

– Входи же, – Бодилис чуть отстранилась и потянула его в дом. – Как ты? Что… что удалось тебе совершить, король?

– Со мной все хорошо, – он оглядел себя и тихо фыркнул. – Если не считать того, что я грязен, пропах потом и совершенно не подхожу для приличного общества… Дахилис – как она?

– Превосходно.

– А-а-а-х-х…

Бодилис замялась.

– Я была уверена, что ты уже побывал у нее.

Он почувствовал, как горят у него щеки.

– Мы вернулись слишком поздно. Я боялся потревожить ее. Знал, что ты скажешь мне все как есть.

Бодилис рассмеялась низким грудным смешком:

– А теперь, когда ты можешь больше не бояться за нее… что ж, ты ведь долго странствовал.

Грациллоний проказливо ухмыльнулся.

– Вот именно!

Она опустила ресницы.

– И я так долго ждала…

Он шагнул к ней. Бодилис отстранилась – игривым, соблазнительным движением.

– Постой! Не хочешь ли сперва подкрепиться? Нет? Тогда давай хотя бы снимем с тебя броню и немножко отмоем. Я с удовольствием займусь этим.

…Они лежали рядом, касаясь друг друга. Разгоряченным телам не нужны были одеяла. Множество ламп окрашивали ее кожу в цвет золота. За окнами тихо шуршал дождь.

– Да, в Исе все по-старому, – говорила Бодилис. – Вот бедняжке Иннилис нелегко приходится, как и с первым ребенком, от Хоэля. Тошнота, боли – но, по крайней мере, не хуже, чем в прошлый раз, а первые роды всегда самые трудные. Мы, Сестры, помогаем ей, как можем. Я думаю… если ты завтра навестишь ее – просто по-дружески, – ей полегчает.

– Конечно, навещу!

– Конечно! Ты – это ты, – Бодилис взглянула чуть строже. – Ей нужна помощь! В ночь солнцеворота она несет Бдение на Сене.

– Что? – поразился Грациллоний. – Я думал… все галликены должны собраться в городе.

– Так всегда было. Но эпоха, порожденная Бреннилис, умирает, и… – Бодилис коснулась пальцем его губ. – Не любопытствуй. Так нужно. Ради спасения Иса.

Его вдруг зазнобило. Бодилис почувствовала, придвинулась ближе, улыбнулась.

– Это к добру, не к худу. Просто служба, которую надо исполнить, – как для тебя охрана Вала. Тебе в этом путешествии наверняка пришлось тяжелее. Расскажешь?

Он охотно согласился – разговор отвлекал от невнятного дурного предчувствия. И хорошо, что рядом оказалась именно Бодилис – Бодилис, радующая тело, и в то же время глубокий и чуткий собеседник. Он отстранил от себя мысль об Иннилис.

– Это рассказ длиной не в одну милю, – начал Грациллоний. – Я вел ежедневные заметки, которые хотел бы дать тебе прочитать – если ты осилишь мое хромающее правописание. А сейчас… тебе не хочется спать? Тогда давай принесем вина и поболтаем. Когда тебе надоест, скажи сразу.

Она слушала внимательно, и ее проницательные вопросы и замечания помогали Грациллонию глубже понять увиденное и пережитое. Он начал рассказ с приезда в безрадостный Воргий, город, когда-то бывший соперником Иса; перешел к Кондат Редонуму, где впервые предложил союзникам обуздать расхрабрившихся галльских лаэтов; коротко описал путешествие на юг до самого Порта Наменетского и Кондовиция, где обговаривал взаимодействие приграничных гарнизонов с исанским флотом; и на север, в Ингену, откуда повернул обратно, свернув только ради визита к трибуну в Гезокрибате…

– В принципе, мы достигли соглашения, но налаживать работающий механизм придется не один год. И все же для начала мы немалого добились.

– Ты добился… – шепнула она, целуя его в губы.

Виндилис теперь жила у Иннилис. Никому не пришло в голову осуждать их, хотя они спали в одной постели. Молодой королеве слишком часто требовалась помощь, а слугам, хоть они и любили ее, не доставало знаний и умения в подобных делах. На самом деле Иннилис так ослабела, что нечего было и думать о запретных удовольствиях. Если Виндилис и целовала молодую подругу, то в этих поцелуях проявлялось лишь материнское чувство.

По ночам ее то и дело будил плач или лихорадочные метания подруги. Тогда она делала, что могла. Все весталки изучали начала медицины, а жрицам, которые выказывали признаки дарования, преподавали полный курс врачебного искусства. Виндилис знала не так уж много. Целительное прикосновение богини не было ей дано, и утешать она плохо умела. Ее суровые повадки мало переменились.

Самый тяжелый за это время приступ сменился забытьем. Виндилис склонилась над подругой. Окна, занавешенные тяжелыми шторами, не пропускали света, но у постели всегда горела затененная лампа. В ее коптящем свете она видела, что Иннилис лежит свернувшись, подтянув колени к разбухшему животу. Волосы прилипли к потному лбу, кожа стала желтоватой, щеки ввалились. Из запекшихся губ вырывались всхлипы. Виндилис приложила ладонь ко лбу и ощутил жар, но Иннилис дрожала в ознобе.

– Милая, милая! – Виндилис поспешно плеснула в чашку воды, приподняла подруге голову и поднесла чашку к губам. – Вот, попей.

Иннилис сделала глоток и подавилась.

– Не спеши, по глоточку, тихонько, о, моя бедняжка!

Наконец она уложила свою пациентку на подушку и отошла, чтобы взять плащ. Каменный пол студил босые, ноги. Обе спали без рубашек, ради тепла и утешения, которое приносило им соприкосновение тел.

– Не уходи, пожалуйста. Не уходи, – простонала Иннилис. – Побудь со мной. Держи меня за руку. Так больно!

– Потерпи минутку. Я достану порошок мандрагоры. От него тебе полегчает.

Иннилис вздрогнула.

– Нет! Не надо. Он повредит маленькой!

Виндилис проглотила проклятие нерожденному младенцу.

– Не думаю. Все равно ты больше не можешь терпеть.

Иннилис обхватила руками тело под грудью, которая налилась зрелой красотой, но так болела, что не выносила прикосновений.