Ознакомительная версия. Доступно 52 страниц из 257
— Хозяин! Где ты, достойный трактирщик? — позвал Кадрах. Пара местных обывателей с насупленными бровями и одинаково небритыми подбородками — Саймон мог бы поклясться, что они близнецы, — посмотрели на монаха с раздражением, застывшим в каждой клеточке их грубых лиц. После недолгого ожидания появился и хозяин — бочкообразный бородатый человек с глубоким шрамом поперек носа и верхней губы.
— А, вот и вы, — сказал Кадрах. — Благословляю тебя, сын мой, и принеси нам по кружке твоего лучшего эля. Потом, будь любезен, отрежь нам немного от этого жаркого, да еще хлеб, чтобы макать в подливу. Спасибо, сын мой.
Хозяин поморщился на слова Кадраха, но вежливо кивнул головой и ушел.
Саймон слышал, как он проворчал, уходя: «Эрнистирийское дерьмо».
Вскоре появился эль, за ним мясо, потом еще эль… Сначала Саймон ел, как умирающая от голода собака, но утолив первый мучительный голод и оглядев помещение, чтобы убедиться, что никто не обращает на них излишнего внимания, он начал есть медленнее и прислушиваться к извилистым речам брата Кадраха.
Эрнистириец действительно был замечательным рассказчиком, несмотря на акцент, из-за которого его иногда трудно было понимать. Саймон был в полном восторге от истории об арфисте Итинеге и его долгой, долгой ночи, хотя уж никак не ожидал услышать нечто подобное от человека в сутане. Он так хохотал над приключениями Красного Хатрейхина и женшины-ситхи Финаджу, что залил элем свою и без того испачканную рубаху.
Они засиделись допоздна; трактир был уже только наполовину полон, когда бородатый трактирщик наполнил их кружки элем в четвертый раз. Кадрах, бурно жестикулируя, рассказывал Саймону о сражении, которому он некогда был свидетелем в доках Анзис Пелиппе в Пирдруине. Два монаха, объяснял он, дубасили друг друга почти до полного беспамятства в ходе спора о том, освободил ли Господь Узирис чудесным образом человека от свиного заклятия на острове Гренамман. Как раз на самом интересном месте — брат Кадрах с таким энтузиазмом размахивал руками, описывая события, что Саймон начал опасаться, как бы он не свалился со скамьи, — трактирщик с грохотом поставил кружку зля в центр стола.
Кадрах, оборванный на полуслове, поднял глаза.
— Да, мой добрый сир? — спросил он, поднимая широкие брови. — И чем мы можем вам помочь?
Трактирщик стоял, скрестив руки, с выражением мрачной подозрительности на лице.
— До сих пор я отпускал вам в кредит, потому что вы человек веры, отец, — сказал он, — но мне пора закрываться.
— И это все, что тревожит тебя? — улыбка пробежала по толстому лицу Кадраха. — Мы сейчас же рассчитаемся с тобой, добрый человек. Как тебя зовут?
— Фреавару.
— Хорошо, не беспокойся тогда, добрый человек Фреавару. Дай нам с парнишкой эти кружки прикончить, и мы отпустим тебя к твоему сну.
Фреавару кивнул себе в бороду, более или менее удовлетворенный, и удалился разбираться с парнем, вертевшим мясо.
Кадрах долгим и шумным глотком осушил кружку и повернул улыбающееся лицо к Саймону.
— Допивай, парень. Не будем заставлять ждать этого человека. Я ведь принадлежу к ордену гранисканцев и сочувствую ему. Среди всего прочего Святой Гранис является покровителем трактирщиков и пьяниц. Вполне естественное сочетание?
Саймон хихикнул и допил зль, но когда он поставил кружку на стол, что-то всплыло у него в памяти. Разве Кадрах не говорил ему в Эрчестере, что он принадлежит к какому-то другому ордену? Что-то на букву "В"… В… Вилдериван?
Монах начал рыться в складках рясы с выражением величайшей сосредоточенности на лице, так что Саймон не задал вопроса. Тут Кадрах вытащил на свет кожаный кошелек и бросил его на стол. Кошелек не издал ни звука — ни звона, ни звяканья. Блестящий лоб Кадраха озабоченно сморщился, он поднес кошелек к уху и медленно встряхнул его. Тишина. Саймон, пораженный, молча смотрел на него.
— Ах, паренек, паренек, — скорбно сказал монах, — посмотри-ка на это, а? Я остановился помочь бедняге нищему сегодня — я отнес его к воде, истинно так, и омыл его окровавленные ноги — и смотри, что он сделал в ответ на мою доброту. — Кадрах перевернул кошелек, чтобы Саймон увидел вырезанную на дне дыру. — Можно ли удивляться, что я иногда тревожусь за этот безнравственный мир, юный Саймон? Я помог этому человеку, а он ограбил меня, пока я его нес. — Монах тяжело вздохнул. — Что ж, парень, мне придется обратиться к твоему человеколюбию и эйдонитскому благочестию и просить одолжить мне деньги, которые мы тут задолжали, — я скоро отдам тебе их, не бойся. Тц-тц, — зацокал он, размахивая разрезанным кошельком перед вылупившим глаза Саймоном.
Саймон едва слышал бормотание монаха. Он смотрел не на дыру, а на чайку, вышитую на кошельке толстой синей нитью. Приятное опьянение обернулось тяжелым и кислым вкусом во рту. Через минуту он поднял глаза и встретил взгляд брата Кадраха. Эль и тепло разрумянили щеки и уши Саймона, но сейчас, он чувствовал, от его бешено бьющегося сердца поднимаются еще более горячие волны.
— Это… мой… кошелек! — сказал он. Кадрах моргнул, как раздраженный барсук.
— Что, парень? — спросил он, медленно соскальзывая от стены к середине скамейки. — Боюсь, я не расслышал тебя!
— Этот… кошелек… мой! — Саймон чувствовал, что вся боль, все огорчение от потери поднималось в нем — разочарованное лицо Юдит, грустное удивление доктора Моргенса и отвратительное ощущение обманутого доверия. Все его рыжие волосы встали дыбом, как щетина кабана.
— Вор! — закричал он внезапно и прыгнул; но Кадрах видел, что дело к тому и идет: маленький монах сорвался со скамьи с бросился назад, к двери.
— Подожди, мальчик, ты совершаешь ошибку, — кричал Кадрах, но если он и вправду так думал, то, видно, сильно сомневался, что сможет убедить в этом Саймона. Не останавливаясь ни на секунду, он схватил свою палку и выскочил за дверь. Саймон кинулся за ним, но едва он миновал дверной проем, как две железные руки с медвежьей силой обхватили его за талию. Через секунду он болтался в воздухе и тщетно пытался вздохнуть.
— Ну, и что же это ты делаешь? — прорычал Фреавару ему в ухо.
