Минос, царь Крита (СИ) - Назаренко Татьяна

— Старец Ксантипп видит умерших!!! — надрывались рядом несколько человек.

— Вот он, гнев богов! Земля дрожит, а море спокойно!

— Керы настигли нас! Горе нам, горе!

— Керы несут гибель!!!

— Зевс карает тебя за то, что ты велел убить сына Миноса! — надрывался перед обезумевшей толпой какой-то муж, злобно поблескивая глазами из-под шапки спутанных, огненно-рыжих волос. — Ты навлек на нас неизмеримые беды!

— Ты, которого боги прокляли, не дав сыновей! — вторили ему.

— Пусть он ответит за наши беды! Минос опустошил земли Аттики!!!

— Теперь Ниса пала, и он приведет бесчисленные войска под град Тритогенеи!

— Убить его! — вопил рыжий.

— Выдать Миносу на расправу!

— Убить преступника! — крики становились все яростнее.

Они могли бы разорвать Эгея на месте, но царь, уже справившийся с первой растерянностью, собранный, властный, бесстрашно направился навстречу орущей толпе, прямо к главному крикуну. Он шел, совершенно безоружный, но божественно спокойный, уверенный. И толпа невольно стихла. Я отчетливо услышал ровный, твердый голос Эгея:

— Ты ли это, Калимах? — вопросил он, подойдя к рыжему. — Откуда ты знаешь, что я велел убить Андрогея?

Я замер, ожидая, не поклянется ли в своей невиновности Эгей. Но он не сделал этого. Зато с яростными упреками напустился на афинян:

— Подлые сердцем, готовые лизать мои пятки, когда боги благосклонны ко мне! Что же вы, словно робкие девушки, обращаетесь в бегство, едва нагрянет опасность?! О, мужи с сердцем оленя и разумом женским!!! Вы, что смотрели мне в рот, ожидая слова царя, сейчас набросились на меня, подобно трусливым шакалам! Не вы ли все говорили мне, что готовы сразиться с войсками Миноса? И вот сейчас вы бежите прочь?!

— Это гнев богов!!! Не страшны мне люди, будь хоть все войско Миноса сплошь из героев! — крикнул кто-то из толпы. — Но как противостоять гневу богов? Моя семья уже поплатилась за твое преступление! Ты жив, а мои жена и дочь умерли, заваленные рухнувшим домом!

— Все мы сгинем, расплачиваясь за грех басилевса!

— Не ты ли подал голос, Бусирис? — резко произнес Эгей, поворачиваясь на выкрик. — Что же, убей меня и посмотри, может, это остановит ярость богов? Ну же?! Дайте ему дорогу!

Толпа расступилась. Бусирис, по виду кузнец, мощный, сутуловатый, с красным, в черных точках въевшейся копоти лицом, злобно глядя на царя налитыми кровью глазами, двинулся вперед. Я ни на миг не усомнился, что этот человек способен убить.

Мое сердце сжалось. Мне нужно, чтобы царь Афин был жив. Я желал видеть его страдания!

Земля дрогнула с такой силой, что стена дворца Эгея треснула, и с крыши градом посыпалась черепица. Испуганная толпа закричала. Кто-то вцепился в Бусириса:

— Боги не желают смерти Эгея! Остановись!!!

Эгей ждал, твердый, спокойный. Словно и не произошло ничего, и он по-прежнему могучий царь сильной державы, дерзающей бросать вызов господству самого Крита. Внешне почти ничего не выдавало движения его души, только зрачки желтых, действительно козлиных — под стать имени — глаз пульсировали. И жилка на виске билась часто-часто, да на щеках играл неровный, багровый румянец.

— Коль боги хранят тебя, — мрачно процедил сквозь зубы Бусирис, перекатывая желваки, — то не мне нарушать их волю.

И, смерив басилевса исполненным бессильной ярости взглядом, он развернулся и отступил в толпу. Эгей победно усмехнулся:

— Так вот мое слово. Вознесем моления богам, будем просить их оставить свой гнев. Итак, пусть приготовят все для жертвоприношения.

Толпа народа хлынула с царского двора в святилище. Вскоре туда принесли ячмень, амфоры с вином, пригнали тельцов. Богобоязненный Эак, в белоснежной тунике и плаще, прошел к алтарю, степенно стал подле афинского царя и принял в руки жертвенный топор. Следом за отцом заняли свои места могучие, словно молодые тельцы, Теламон и Пелей, сыновья Эндеиды. По правую руку от Эгея стояли красавчик Кефал, сын Гермеса, и его сын Акрисий. Оба они, стройные и легкие, в пестрых охотничьих одеяниях, выглядели ровесниками. Палланта, брата Эгея, я не увидел, но двое его сыновей, Клит и Бутей, все же присутствовали при жертвоприношении. Впрочем, держались они обособленно, в окружении своих гепетов, и с афинянами почти не заговаривали. Понятно, вражда ко мне объединила недавних соперников, но не примирила. Еще четырех человек в добротных плащах и золотых венцах на волосах, стоявших подле Эгея, я не сразу вспомнил, но по тому, как они держались, понял, что это басилевсы. И далее уже догадался, что это правители Теноса, Андроса, Олеароса и Дидим.

Эгей обвел взглядом собравшихся и, убедившись, что собрались все басилевсы, поднял руку, давая знак, что настало время приступить к жертвоприношению. Заиграли флейтисты и кифареды. Кефал и Акрисий первыми затянули пеан олимпийским богам. Эгей подошел к украшенным цветами тучным быкам, беспокойно ожидавшим своей участи, уверенно взял за рога самого упитанного, подвел его к алтарю и собственноручно рассек ему лоб священным топором. Его примеру последовали и иные басилевсы и их дети. Вскоре обвитые полосками жира бычьи бедра были возложены на костры и густой дым поднялся к небу, вознося людские мольбы к Зевсу, могучему сокрушителю зла; Афине, чье покровительство возвысило этот город, а также предку афинских царей Эрихтонию.

Я внимательно следил за дымом, поднимавшимся от жертвенных костров. Сначала он столбом устремился вверх, что свидетельствовало о благосклонности призываемых богов, но едва огонь охватил мясо, земля вновь содрогнулась — так, что со стен посыпалась штукатурка, и некоторые из присутствующих, с ужасом косясь вверх, поспешили прочь из храма в страхе, что следующий удар обрушит крышу. Эгей тоже бросил быстрый, настороженный взгляд на мощные, черные от времени балки, державшие бревна потолка, но с места не сдвинулся.

— Зевс готов был принять нашу жертву, — произнес встревожено Эак. — Не его мы прогневили, но какого-то иного бога!

— Может, Посейдон Энносигей обрушился на нас? Он всегда благоволил Криту, — заметил было юный Мегарей. — Хоть и немало обид нанес ему Минос Старый!

— Тогда бы море было буйным! — справедливо заметил Теламон. — А сейчас оно спокойно, будто сон младенца!

Эгей нахмурился.

— Нет времени кичиться своим умом и гадать, что бы это значило. Каждый миг мор поражает все новых и новых людей… Пусть пошлют за Орфеей, дочерью лакедемонянина Гиакинфа, которую ясновзорный Аполлон наделил даром предвидеть будущее. Пусть жрица Орфея спросит богов о том, кто послал нам эти испытания, и чего боги желают, чтобы прекратились бедствия в городе совоокой Паллады.

Несколько человек тотчас устремились к выходу из святилища. Костры, разрушенные толчком, успели разгореться снова, когда толпа у входа зашевелилась, давая пройти молодой женщине. Эгей с плохо скрываемой радостью шагнул к ней навстречу.

— О, Орфея, почтенная дочь Гиакинфа, уроженка Лакедемона, — произнес он, почтительно протягивая к ней руки, — ты, которая может говорить с богами! Гнев Олимпийцев обрушился на Афины. Воззови к провидцу Аполлону, взором пронзающему мрак грядущего, пусть скажет он, кто из небожителей наслал на город мор и трясение земли?

— Я исполню волю твою, царь Эгей, — жрица величаво склонила голову. — Аполлон, который благоволит мне, да ответит на мой зов и назовет, кого из бессмертных должен ты умилостивить. Пусть ты и твои сподвижники поют гимны сребролукому богу и в такт ударяют копьями о щиты.

И Орфея первая начала хвалебную песнь Аполлону. Ее высокий, прозрачный голос вознесся под свод храма. Афиняне и союзники дружно подхватили пеан. Грохот ударов лощеного древа о туго натянутую кожу и листовую медь наполнил святилище.

Эгею подвели нового тельца, и он заклал его, посвятив Аполлону.

Девушка тем временем начала мерно всплескивать руками в такт мелодии, слегка кружиться. Постепенно танец ее стал быстрее, расшитое алыми нитями покрывало соскользнуло с головы, зацепившись за гребень, выдернуло его из волос и грузно рухнуло вниз. Шпильки, не выдержавшие тяжести косы, со звоном посыпались на плиты каменного пола, и густые, вьющиеся волосы рассыпались по плечам жрицы. Она нетерпеливо отбросила их назад, не прерывая танца.