Память гарпии (СИ) - Таргулян Ксения Оганесовна

Только Рита и Никтос оставались в сознании. Лица зеркального фамильяра, конечно, было не видно, в его позе явственно читались потрясение и замешательство. Маска отражала творящийся вокруг хаос.

— Прошу, помоги ему! — воскликнула Рита. Никтос мог бы дать Орфину мнемы, чтоб тот залечил раны.

Новый пучок шипастых лоз вырвался из торса Асфодели и прошил своды зала колючей проволокой. Части старых коряг попросту осыпались, словно их пожирал какой-то паразит. Обрушилась часть свода, и наверху открылся уголок серого неба. Следом за этим удар белых плетей рассек корни на полу, пробив ход на нижний этаж, к оазису с фортепьяно.

— Что… — просипел ловчий, — что она делает?..

— Никт, — Рита попыталась подобрать нужные слова, но в голове звенела какофония. — Она спятила! Нам придется убираться отсюда! Но прежде, прошу тебя! Дай ему мнемы!

— Почему ты заботишься о нем? — спросил фамильяр, отступая к провалу в полу.

— Потому что… считай, что он мое фортепьяно! — нашлась она.

Что бы это ни значило, Никтосу такое сравнение показалось понятным, и он склонил голову. Уворачиваясь от ярости белой ивы, он приблизился к Орфину и опустился на колени. Положил одну руку на грудь зрячего, а другой внезапно попытался взять Риту — она резко отпрянула, возмущенно уставившись на него. Повисла пауза.

— Не мою мнему, — холодно пояснил ловчий.

Рита сглотнула. Свободной мнемы у нее не осталось, она давно уже тратила собственную память, по крупицам теряя прошлое. Сколько потребуется Орфину на восстановление? Да и станет ли Никтос на самом деле помогать ему? Как бы то ни было… других вариантов она не видела. В конце концов, она прибыла в Чертоги, чтоб спасти Орфина и исправить собственные ошибки. Он попал в этот ад из-за нее; это она продала Асфодели его свободу. Пришла пора расплачиваться за это предательство.

Едва заметно кивнув, она опустила ладонь Никтосу на плечо, и руку охватил парализующий озноб.

***

Орфин очнулся с чувством неожиданного тепла и покоя. Над ним склонилось расплывчатое лицо в милых веснушках. Сознание возвращалось постепенно, и он улыбнулся Рите, потому что был ей рад. Он видел, что она тоже улыбалась, и глаза блестели, но затем ему на переносицу упала тяжелая капля. Вместе с этим прорезались звуки — треск костей-древ, вой ветра и неожиданно надрывная фортепьянная музыка — и стало четким зрение. Он понял, что выражение, которое прочитал как улыбку, было рыданием.

— Рита?..

Он рывком сел, пытаясь понять, что происходит. От резкого движения склонившаяся над ним фигура подернулась дымкой и начала рассеиваться, точно капля краски в прозрачной воде. Орфин попытался схватить девушку за руку в бездумной попытке удержать, но пальцы нашли лишь пустоту. Морок развеялся, и призрак Риты пропал навсегда.

Орфин смотрел туда, где только что была ее улыбка.

«Зачем? — тупо подумал он. — Зачем?»

Она канула, склонившись над ним, истратила всю память. Это точно не убийство. Она сделала это сама. Чтобы он исцелился. Хотя он теперь на игле и кануть не может. Какая несусветная глупость! Дал бы ей затрещину за такое, если б не канула навеки!

От этой мысли грудь свело острой горечью, и Орфин сжал зубы и зажмурился, сдерживая собственные слезы. «Как, твою мать, глупо!»

Пол Чертогов разверзался, их куски осыпались. Рой алой мороси с гудением носился по залу, набрасываясь на цепень и сжирая мясо. Ветви древ отчаянно цеплялись друг за друга, но их разъедало пыльцой, и части валились в пропасть. Слева внизу виднелась терраса и пришвартованная к ней лодка. Последний шанс выбраться отсюда. Рита должна была воспользоваться им!

А в центре зала — шипастое белое дерево обвивало само себя, прекрасное и чудовищное одновременно. В глубине его ствола под многочисленными наслоениями леденистой коры виднелась фигурка Асфодели, неожиданно маленькая по сравнению с этим гигантом.

Орфин поднялся на ноги и тяжело посмотрел в сторону лодки. Ясно представилось, как Рита умоляет его бежать. Но сама ведь она этого не сделала. О чем она думала? Надеялась, что хватит памяти на двоих? Или понимала, что это ее конец? И хотела таким образом искупить предательство Тис?

Как бы то ни было… В Чертогах разворачивался настоящий апокалипсис — скоро от них не останется ни одного древа. Интересно, что чувствует пленник коряги, когда та исчезает в бездне под Пургой?

Горько вздохнув, Орфин шагнул прочь от ямы в полу. Уклоняясь от плетей, он добрался до ледяного древа, занёс ладонь и коснулся щеки Асфодели, мокрой от слёз. Толкнул свои чувства внутрь нее и легко провалился в другие, глубинные, Чертоги.

Сады — вот, что наполняло все мечты и помыслы белой ведьмы. Мир внутри нее оказался из бледного хрусталя, звенящий и сверкающий. Холодные бусины ягод бренчали друг о друга, пока Орфин пробирался сквозь заросли, раздвигая их руками. Края листьев резали пальцы.

Он толком не знал, куда идти, пока не увидел впереди среди ледяных цветов показалась худощавая спина с выпирающими лопатками. Она ощетинилась белыми позвонками, напоминавшими скелет динозавра.

«Как ты смеешь врываться ко мне?! — прозвенел лес мучительным диссонансом. — Чего ты хочешь?!»

— Асфодель, ты должна остановиться, — сказал он устало. — Ты уничтожаешь всё, что делала годами. Ты убиваешь свой сад — призраков, которых сама хотела сберечь.

— Что с того? Элизиум все равно отказался принять их.

— Им ещё можно вернуть человеческий облик. Как Рите.

— Тени в Пурге обречены. Неважно, люди или древа. Неважно, как они канут. Это все равно случится с каждым.

— То же можно сказать и о живых людях. Но разве ты не говорила, что их жизни для тебя священны? Или ты лгала?

— Живые — это другое.

— Почему? Да и вообще — тебе ли судить? Ты не была ни человеком, ни тенью, ты не знаешь смертности. Поэтому поверь мне! Во-первых, разница невелика. А во-вторых, мы хотим жить лишний год или лишний день, хотим мыслить и осознавать себя, помнить вчерашний день и планировать завтрашний, даже если это больно. Не тебе забирать у нас это.

Она долго молчала.

— Ты хочешь сказать, что я с самого начала только мешала вам? И никому из вас не нужны мои сады?

— Я… верю, что ты исходила из благих побуждений. Но всё пошло наперекосяк, и ты не сумела вовремя признать ошибку и остановиться. Раньше этот некропилаг был крупным центром загробной жизни, с культурой и экономикой, но от них ничего не осталось. Из-за тебя.

Стеклянный мир вокруг них звенел и медленно погружался в темноту.

— Уходи, — едва слышно сказала она.

— Нет, Асфодель…

— Уходи! Я услышала тебя. Я вас более не потревожу. Теперь оставь меня!

— Это еще не всё. Есть те, кому, в отличие от нас, нужна твоя забота, Асфодель. Твой сад в Элизиуме.

— За ним присмотрят братья и сестры.

— А если нет? Ты в ответе за те цветы.

— Но что, если они тоже не хотели вечности?

Орфин закатил глаза.

— Я не знаю. Может, и не хотели. Но теперь это уже неважно. Они на твоем попечении, а ты их бросила. Что, если твой сад уже гибнет? Я позабочусь о тех, кого ты оставляешь здесь, в Пурге. Но ты должна вернуться наверх. К тем, кто по-настоящему нуждается в тебе.

Впервые за разговор она обернулась к нему и подняла взгляд. Звериные черты пропали, она снова выглядела полубогиней. Вот только вместо привычной безмятежности лицо выражало страдание, и слезы белым древесным соком катились к подбородку. Сомкнув веки, она кивнула с горьким вздохом, и мир вокруг переменился — они снова оказались в Чертогах. Вернее сказать, в их руинах.

Белое древо осталось стоять неподвижно, а усталая женщина просто вышла из его нутра. Она опустилась босыми стопами на корни и прохромала несколько шагов, окидывая взглядом причиненные разрушения. Ее внимание остановилось на Миносе — человек-бык неподвижно висел на стене, тяжело уронив морду, сквозь его грудь и живот проходила массивная белая ветвь. Асфодель взмахнула рукой, и тело Миноса рассеялось кровавым вихрем. Тот устремился к земле и неспешно сформировал фамильяра обратно. Откашлявшись после болезненного перемещения, Минос отрывочно, но жарко поблагодарил Асфодель. Орфин поджал губы, находя нелепой его привязанность.