Серебро в костях (ЛП) - Бракен Александра

Следить за временем мне было нечем. Придётся полагаться на небо и собственное чутьё.

Я крепче прижала к себе сумку с инструментами и бурдюк.

— Увидимся тогда.

Я выскочила из-за зазубренных валунов, бросившись вперёд, вдыхая всё глубже и глубже приторную гниль истлевающих яблок, валяющихся на лесной подстилке.

Ледяные капли цеплялись за голые ветви, словно забытые ожерелья из потускневших бриллиантов. Серое небо казалось ниже обычного, будто склонялось к призрачному туману. Удушающее ощущение запертого пространства сдавило грудь. В воздухе раздавался низкий гул, напоминающий летний хор цикад.

Между двумя дубами — мало что значило в лесу, где все деревья выглядели одинаково мертвыми и гниющими. Их стволы скручивались в судорожных спиралях, словно пытались вырваться из земли.

В конце концов, отличить дубы помог только их размер. Два исполина склонились друг к другу, их толстые нижние ветви лежали на земле, поддерживая тела, а верхние сплелись над тропой. Они выглядели, как любовники, замершие в смертном объятии, и я задержалась на миг дольше, чем следовало.

Я встряхнулась, пролезла через узкую щель между их переплетёнными стволами и продолжила путь.

До проклятия олени выбили такую глубокую борозду в земле, что тропа до сих пор была различима под слоем разложившихся листьев и чёрной плесени — без неё я бы сбилась с дороги в считаные минуты. Обнажённые деревья, похожие на иссушенные призраки, таяли в тумане, словно растворяясь во времени.

Сердце бешено колотилось, и я вздрогнула, когда под ногой что-то хрустнуло — то ли сухая ветка, то ли ломкие кости. Я резко обернулась, осматриваясь, чтобы понять, не привлекла ли внимания. Но за молочной пеленой тумана невозможно было разглядеть дальше нескольких шагов. Каждая тень в этом мареве превращалась в затаившуюся угрозу, а каждый скрип ветвей казался звуком чьего-то дыхания над головой. По телу разлилось электрическое напряжение, и я поспешила дальше.

Туман клубился вокруг, уводя меня глубже в сердце острова — мимо разлагающихся язв, где некогда переливались водой сверкающие пруды, мимо пустых, словно выдолбленных, домов, через поля, где урожай сгнил прямо на лозе.

Гул становился всё громче.

Река. Я должна была уже дойти до реки.

В одно мгновение я ступала по гнилостной земле, в следующее — почва исчезла из-под ног, и я полетела вперёд.

Тело среагировало быстрее разума: я резко осела назад, падая на копчик и подвернув лодыжку. Острая боль пронзила левую ногу, но я каким-то чудом сдержалась, не выругавшись вслух.

Инстинкты и расчёт времени, по крайней мере, пока меня не подводили. Я действительно добралась до реки.

Берег обрывался вниз, открывая грязное, пересохшее русло. Вместо воды здесь громоздились клочья рыболовных сетей, кости рыб, мокрые листья. Среди сгнившей растительности виднелись другие остатки — щиты, лоскуты ткани, деревянная кукла.

Я отступила от края, пробуя осторожно покрутить лодыжкой. Лицо скривилось от боли — вывих. Я поблагодарила всех богов удачи за то, что не сломала её, но скорость и так оставляла желать лучшего. Теперь будет ещё хуже.

Я сделала всего пару шагов, когда что-то зашевелилось на границе зрения. Скользнуло.

Леденящий страх прошёл по позвоночнику, когда я обернулась к руслу.

Сухие листья пришли в движение, затрепетали, словно вспугнутые тараканы. Под ними что-то извивалось, прокладывая путь наружу. Ещё немного, и из-под слежавшегося мусора показалась серая, лысая голова. Существо сделало судорожный вдох. Рядом шевельнулось ещё одно. И ещё.

Адское пламя, пронеслось у меня в голове.

Два факта прояснились в сознании, пока я медленно пятилась назад. Первое — Жатвенники испускали этот низкий гул во сне, омерзительную пародию на мурлыканье. Второе — они превратили русло реки в гнездо. Зарылись в землю, скрываясь от дневного света.

А его я теряла с каждой секундой, пока оставалась на месте.

Я прижала кулак ко рту, сдерживая дыхание, а другой рукой вцепилась в сумку, прижимая её к себе.

Медленно, так медленно, что от этого хотелось кричать, я двинулась вдоль русла, где оно извивалось среди молодых деревьев — тех, что так и не получили шанса вырасти. В теле не осталось ничего, кроме яростного биения сердца, которое стучало в висках, в ладонях, в ноющей лодыжке. Колени подгибались. Меня мутило, и я не могла понять, что сильнее — желание вырвать или мочевой пузырь, готовый сдаться прямо здесь.

Ты в порядке, твердила я себе. Всё хорошо. Это для Кабелла.

Туман сжалился, растянулся тонким слоем, позволив разглядеть путь. И наконец, я увидела вершину погребального кургана — и смогла снова почувствовать собственное тело.

В отличие от реки, небольшое озеро — не более мили в ширину — всё ещё удерживало воду, которая по краям загустела до состояния топи, покрылась ряской и скользкой тиной.

Курган, или погребальный холм, возвышался посреди воды. После бесконечного серого пейзажа яркая зелень травы на его склонах поразила меня. Здесь была защита. Каким-то образом, вопреки всему, она сработала.

Я шла вдоль озера, пока туман не открыл маленькую лодку, застрявшую на берегу. Вытащив её из цепких объятий грязи, я подвинула к воде почище и надавила на днище, проверяя, нет ли течи.

— Утонуть было бы наименьшей из проблем, — пробормотала я, забираясь внутрь и хватаясь за вёсла. Лезвия и нос лодки были вырезаны в форме драконов.

Оттолкнувшись от берега, я гребла так тихо, как могла, хотя руки дрожали так сильно, что пальцы едва удерживали рукояти. В ушах шумело собственное дыхание. По спине и груди стекал липкий пот.

Но тишина озера была страшнее мурлыканья Жатвенников. Она таила в себе весь ужас неизвестности.

Лодка ударилась о берег, заскрипела, когда я выбралась на сушу.

— Это ты умеешь, — прошептала я себе. — Это — лёгкая часть.

Я опустила руку в сумку, нащупывая на дне кристаллы. В зависимости от защиты, мне могла понадобиться магия, чтобы войти внутрь.

Обходя курган с северной стороны, я заметила, как трава тускнеет, становится жёлтой, а потом и вовсе бурой, мёртвой. И всё же в этом месте было нечто первобытное, природное, не похожее на холод каменных усыпальниц под башней. Я вдруг подумала, предпочла бы Вивиан быть похороненной рядом с Морганой. Тогда хотя бы в смерти они были бы вместе, чего не случилось при жизни.

Цветы, когда-то расцветавшие вокруг каменного входа, увядшими лепестками рассыпались по земле. Я отодвинула сухие листья, открывая грязный отпечаток руки.

Всё тело сжалось, каждая волосинка встала дыбом.

Я присела на корточки, зажмурилась, пробормотала короткую молитву богам удачи.

Щёлкнула фонариком, направив луч внутрь кургана.

Никакого светлого камня не было.

Земля была разорвана и перевёрнута, от входа и до самого центра кургана. Кости и разлагающиеся тела лежали открытыми, пропитываясь влажным воздухом.

Позади меня заурчала вода. На её поверхности пузырилиcь маслянистые пятна, вытягивая наружу длинные, тёмные водоросли.

А потом появились глаза. Белые, без век. Смотрящие прямо из воды.

Лицо.

Тело.

Я отшатнулась, врезавшись спиной в каменный вход, когда она поднялась над озером, грубо слепленная из серебряных костей, грязи и гниющей плоти. Совсем не похожая на Жатвенников.

Ревенант. Должно быть, это он. Беспокойный дух, пытающийся вернуть себе тело любыми возможными способами.

Она подняла руку, жестом так напоминающую Белую Госпожу в снегах много лет назад, что у меня перехватило дыхание. У её ног собирался туман. Сгустки чёрного мха стекали с её руки, но взгляд зацепился за металлический отблеск на конце вытянутого пальца. На её костлявом, полуразложившемся указательном пальце красовался перстень. Камень, некогда, вероятно, сияющий, потемнел, приобретя серовато-бурый оттенок.

Кольцо Рассеивания.

Ледяное, чуждое заклятие сковало моё тело и разум. Всё вокруг потемнело, исчезло. Осталась только она. Моя рука поднялась сама собой, тянулась к её пальцам.