Там избы ждут на курьих ножках... - Вихарева Анастасия

И, сдавалось ей, что живая вода тут была ни при чем…

В какой-то степени, можно сказать, что Манька была счастливая, не думая о завтрашнем дне. И голодная смерть не торопилась ее косить. В мешке еще оставалось приготовленная Дьяволом рыба. Ее разделили, обернув бумагой, позволяя себе каждый вечер по кусочку. Если снег был неглубокий, ветка неугасимого полена успевала к утру взрастить щавель или другую съедобную раннюю траву. Ее тщательно собирали и несли с собой, чтобы не искать почки. Дьявол продолжал разорять беличьи запасы, снимая грибы с веток и выгребая из дупел шишки с орехами.

Преимущество дружбы с Дьяволом было в том, что он по каким-то своим признакам умел находить природные кладовые. Сунет руку в трухлявую корягу — и вытащит на свет сотовый мед, часть возьмет, остальное оставит, потом аккуратно забросает трухлявый пень снегом. Сунет руку в дупло — и вот уже орехи на гостинец, половину возьмет, половину оставит. Оттаял снег — сковырнет ком земли носком, или Маньку попросит посохом поработать — зерна отборные. И целый котелок знатной каши к вечеру! На худой конец порубит лед, посвистит — и выползут строем раки.

Умел удивить, так что Манька сразу забывала, что Дьявол — Бог Нечисти и враг.

— Нам белок не помешает, — говорил он, бережно ссыпая добро в Манькины карманы.

Досыта не кормил, чтобы не отбить охоту к железу, но с голоду помереть не давал. И никогда не угождал, оставляя ни с чем, если Манька вдруг начинала на него рассчитывать, не выискивая, чем поживиться.

Так однажды ударила оттепель. Через день мороз. Ветки ломались, как стекло. А потом налетела вьюга — каждая веточка покрылась снежно-ледовыми наростами. Чтобы достать почки, приходилось отбивать ледяную корку. И когда она намекала: надо бы перекусить, Дьявол отвечал — да, надо! Смотрел голодными глазами, дожидаясь, чем она его покормит. А когда желудок у Маньки свело, и она открыто попросила его посмотреть, нет ли чего поблизости, ответил, будто сильно удивился ее просьбе:

— Я умею разве? Не смеши народ! Если сыпать на лежачую колоду, кто бы шевелился-то? В природе так заложено, что атавизмом становится все члены, в которых нет надобности. Да, признаюсь, колобки — вершина эволюции. Но катиться колобком — не иметь потребности ни в чем, что снаружи! Я могу, а ты?

Манька прикусила язык, иссверлив Дьявола взглядом вдоль и поперек.

Но он не умер. Даже не заболел.

К концу второй недели вышли в чащу, которая была не такой густой, и ели стояли не такие вековые. Местность стала холмистой — то поднимаясь, то опускаясь. Один раз наткнулись на скальную породу, обнаруживая выход ее на поверхность, а в глыбе удобную расщелину, защищенную с трех сторон от ветра. Устроившись с комфортом, Манька решительно сняла с себя все одежды и мылась с мылом, нагревая воду в котелке.

Поднимаясь на возвышенности, нет-нет, да и замечала она на размытом горизонте в белесой дымке горы. Наверное, она не столько видела их, сколько чувствовала по неровному краю горизонта. Были они, как мутный мираж, но с каждым днем при хорошей погоде становились отчетливее — а на сердце веселее. Где-то там была дорога в обход.

И люди…

Сердце ее тревожно сжималось: ничего хорошего ждать не приходилось. Манька вспоминала о своем проклятии и придумывала способ, как схорониться от людского взгляда. И неожиданно сообразила, что способ давно придуман: ей оставалось только занавесить себя со всех сторон черными покрывалами — и кто узнает ее? Народ искренне верил, что за границей житье не худо, и всякому иноземцу полагалось поклониться до земли. Вопрос, где взять покрывала, пришлось оставить пока открытым: в лесу они не росли и по небу не летали. Манька перестала загадывать на будущее, в тайне надеясь, что Дьяволу не покажется ее просьба странной, когда она выложит перед ним свой план.

Первую неделю путешествие проходило без осложнений. Оттепель и дождь, и ударивший за ними мороз укрепили снег, образовав толстую корку льда. Идти по корке было легче, чем по рыхлому снегу. К снегу и морозам Манька привыкла, и уже давно не чувствовала страха перед зверями, которые сопровождали и охраняли ее. Тем более теперь, когда была ветка неугасимого полена. А кроме того, лед на реке установился крепкий, и снега на нем было немного, так что идти по нему было много легче — и шли быстро, преодолевая по сорок, а то и больше километров за день. Санками она не разжилась, но Дьявол загнул концы посохов, наладив их как полозья, скрепив между собою сучьями, сверху приладил сплетенное из прутьев плакучей ивы легонькое дно — так что и котомка была ей не в тягость, и посохи немного снашивались по бокам.

Волки и рысь поотстали, медведь не драл когтями кору деревьев…

Первое время Манька не обратила на это внимания. Казалось нормальным, что давно не слышит их и не замечает следы вокруг лагеря. Но когда вдруг ни с того ни с сего, недалеко, нет-нет да и стали трещать деревья, словно великаны двигались по лесу — забеспокоилась. На ум сразу же пришли рассказы местных жителей, будто в Зачарованном Лесу сгинуло немало людей. Даже дикий народец, привыкший к суровым условиям — браконьеры, охотники, старатели, воры и разбойники всех мастей — не рисковали обживать края с этой стороны реки. Манька пожалела, что зря списала все случаи исчезновения людей на Бабу Ягу и Кикимору. Конечно, в подвале избы и в на дне Мутных Топей нашлись бы многие из пропавших, но мало ли кто охотился за человеком! Может быть, и в самом деле по лесу бродили невиданные чудовища или вампир искал крови. От таких мыслей кровь стыла в жилах. И как только деревья начинали трещать снова, ледяная волна обдавала ее с ног до головы.

Но дни летели, а великаны не подходили близко. Она успокоилась. Если сразу не напали, вряд ли планировали: была она не такая уж сложная добыча, чтобы долго возиться.

Но однажды ночью один из великанов подошел ближе обычного.

Побледнев, как смерть, Манька вскочила с места, вцепилась в руку Дьявола, спрятавшись за его спиной. Стыдно было обнаружить страх перед ним, но умом она понимала, что не дотягивает до Помазанницы, и не скрывала. Она не Помазанницей собиралась стать, а избавится от Помазанницы.

— Что это? — испуганно прошептала она, с тревогой всматриваясь во тьму.

Дьявол руку отнял, осуждающе покачал головой, сожалея, что вампир до сих пор не надоумился искать Маньку. Лес да болото не бог весть что, но и ему накладно — тоже устал смотреть на холодную однообразную снежную пустыню. А вампир порой становился как человек и умную мысль начинал считать глупостью — и Дьяволу приходилось прикручивать умные мысли ей, ибо не было нечисти оборотить в прах явление нового пастыря.

— Враги пока в серьез тебя не воспринимают, а вот когда поймут, что смерть Бабы Яги твоих рук дело, тебе, конечно, не поздоровится! — позлорадствовал Дьявол. — Вот уж я порадуюсь! А эти… — он разочарованно исподлобья взглянул в сторону трескотни, выказывая пренебрежение. — Разве что ногой запнутся! Но и то вряд ли…

При упоминании Дьявола о Бабе Яге, раскаяние пробудилось в ней с новой силой.

Манька помимо воли считала себя виновной в ее смерти. Совесть решительно отказывалась ее доводы считать убедительными, когда она изо всех сил пыталась убедить себя, что Посредница стала жертвой собственного сонного зелья и свинского поведения. Порой она жалела, что не дождалась, когда свинья превратится обратно в старуху: могла бы объяснить, что в результате недоразумения, Баба Яга неправильно истолковала ее приход, и что шла она не за тем, чтобы та ее съела. И, возможно, путешествие уже закончилось бы… Не толкнул ли ее Дьявол на грех, играя на ее чувствах, поторопив руку? Все-таки он был Дьявол, а кто не знает Дьявола?! Откуда он взял, что трупы были людьми, как она сама? А вдруг наихудшие разбойники?

Могла бы связать свинью, а когда та оборотилась бы обратно в человека, пригрозить, что раскроет преступления перед Благодетельницей. И, возможно, если Благодетельница такая, как о себе говорит, положила бы она ей награду за поимку опасной женщины и моральную компенсацию за неправедное гонение — и отстроила бы свою сараюшку лучше прежнего. Но кто теперь станет ее слушать?