Жена Болотного царя - Огинская Купава

И о том, как мы в детстве воровали яблоки... Радан был на два года старше меня и на пару дюймов ниже — конечно, со временем он вытянулся, стал на голову выше меня, раздался в плечах…

И о том, как он втайне ото всех учил меня стрелять из лука и ездить в мужском седле.

И о том, как об этом узнала мама.

И о том, как мало ценила я все, что у меня было…

Не сразу я поняла, что не так, почему Сэн перестал улыбаться, а царь подался вперед, с недоверием вглядываясь в мое лицо. Заволновались совы, и Нэшар зашептал им что-то успокаивающее.

По щекам текли теплые слезы, щекоча кожу. Осторожно коснувшись лица, я стерла влажный след и затаила дыхание, с ужасом разглядывая пальцы.

Лет в тринадцать, тайком пробравшись в оружейную, я хорошенько распорола ладонь одним из мечей, неудачно схватившись за лезвие. Тогда на руку, красную от крови, я смотрела с таким же ощущением непоправимой, уже Ксэнаршившейся беды: несколько мгновений просто стояла в оцепенении, наблюдая за тем, как собранная в горсть ладонь быстро наполнилась кровью, а на пол щедро капало. Тогда я измазала подол платья, будто в насмешку белого и очень маркого, и хорошенько пропитала собственной кровью широкий манжет, окрасив мелкий жемчуг вышивки розоватыми разводами. Лишь спустя некоторое время, окончательно осознав, что сама по себе кровь не остановится, почти теряя сознание от ужаса, я бросилась искать помощи. У брата.

А совсем недавно видела, как его голову отделили от тела широким лезвием секиры…

Сдерживаться дальше уже просто не было сил.

Я разрыдалась.

Совы всполошились, встревоженно заворчали, вытягивая шеи и хлопая на меня рыжими глазами. Сэн потерянно молчал, чем занимался царь, я не видела, спрятала лицо в ладонях, с отчаянием понимая, что не могу успокоиться.

Стакан мутного стекла, до краев полный водой, мне в руку вложил Ксэнар, силой отняв ее от моего зареванного лица.

— Что не так? — тихо, даже ласково, спросил он. Будто с напуганной лошадью разговаривал или с собакой. — Сэн, конечно, дурак, каких поискать, но обидеть тебя ему было нечем. Так почему ты плачешь?

Сжав мои пальцы на стакане, Ксэнар не отпустил сразу, уверенный, что сама я его не удержу. И был прав.

Я сейчас мало что понимала, почти не чувствовала прохладной гладкости стекла и тепла широкой ладони, и когда от очередного судорожного всхлипа рука моя дернулась, а вода расплескалась — этого даже не заметила.

— Я не специально, — пробормотала сипло, продираясь сквозь сдавивший горло спазм. — Простите.

— Пусть выплачется, — посоветовал издалека пастух. — Видно же, давно копилось.

— Когда ты стал знатоком людских душ? — резко спросил Сэн, не знавший, что делать, и, кажется, чувствовавший себя виноватым.

— Я всегда был внимательнее тебя, — беззлобно отозвался Нэшар.

Меня будто штормило, приступы судорожных рыданий накатывали приливной волной, топили меня, но неизменно отступали раньше, чем горе успевало полностью поглотить сознание. В попытке попить я расплескала воду по груди, коленям и Ксэнару и разрыдалась сильнее.

— Понятно, плохая идея, прости, — пробормотал он, убирая стакан.

Поставив его на пол, где-то рядом с ножкой стула, Ксэнар осторожно отнял и вторую руку от моего лица, которую сама я почему-то убрать не додумалась.

— Может, Ллэт позвать? — храбро предложил Сэн. — Она женщина, должна знать, что происходит.

— Сама успокоюсь! — истерично рявкнула я.

И не успокоилась.

Все полчаса моих неукротимых рыданий Ксэнар просидел на полу, держа мои руки в своих. Успокаивало это не очень сильно, но я была ему благодарна.

Под конец, затихая, я утомленно сгорбилась на стуле, отупело слушая, как ухают совы, все это время переживавшие вместе со мной.

Внутри впервые за последнее время было пусто. Непосильная тяжесть спала с моих плеч, оставив после себя лишь холод и горькое ощущение одиночества.

Пусть горе мое останется со мной навсегда, но самое страшное я пережила… на глазах у эва.

Как ни странно, стыдно мне не было.

— Если вы еще не передумали, я бы хотела остаться, — проговорила сипло, вытирая дрожащими руками покрасневшие мокрые щеки. В этот момент я не помнила о мести, об обещании, данном магу, и нашем уговоре, я просто чувствовала, что здесь мне будет лучше, чем в любом другом месте. Раз уж эва сумели пережить мои слезы, то и все остальное переживут. — С Агнэ мы поладим.

ГЛАВА III . Прекрасный принц

Несмотря на мое самоуверенное заявление, реакции Агнэ я боялась. Не была уверена, что мы правда поладим, и за завтраком, где все должно было открыться царевне, чувствовала себя потерянной и в чем-то виноватой…

Девочка меня удивила, прогнав все тревоги.

Такой искренней и горячей радости на признание, что теперь являюсь ее нянькой, я просто не ожидала.

Агнэ взвизгнула, подскочила, хлопая в ладоши, и на несколько секунд сжала меня в крепких объятиях, чуть не столкнув со стула, на котором я сидела.

— Это же чудесно!

— Чудесно… — повторила я заторможенно, беспомощно косясь на Сэнара.

Тот сидел напротив меня за накрытым столом и даже не пытался скрыть широкую, совсем не сочувственную улыбку.

Ксэнар восторгов Агнэ не понимал, но дочь свою к порядку призывать не спешил, позволив ей вдоволь меня потискать.

Кажется, мне удалось выполнить наказ Ариса и в кратчайшие сроки расположить к себе местную царевну. Хотя заслуги моей в том не было, я ничего не сделала, чтобы Агнэ, как сказал Ксэнар, мною очаровалась.

Мы и знакомы-то были всего несколько дней.

Ей хватило.

Царевна разжала объятия неохотно, медленно, села на свое место и судорожно вздохнула, топя меня в своем восторге. Я предпочла сделать вид, что не замечаю странного сияния ее глаз, как не замечаю хмурого выражения лица Ксэнара. Не ожидавший такого восторга со стороны своей дочери, царь был несколько озадачен, сбит с толку и обеспокоен.

В просторной столовой воцарилась недолгая неоднозначная тишина, в которой смешались радость и тревога, и нарушил ее подрагивающий от счастья голос Агнэ.

— Что мы будем делать? — спросила она. — Сначала нам, наверное, нужно на торговую площадь, у тебя же совсем вещей нет. А потом я покажу тебе свои любимые места! И…

— Агнэ, — позвала я, желая хоть немного усмирить ее энтузиазм. Пусть она права и вещей у меня действительно нет, это же не повод бежать за ними прямо сейчас…

Агнэ считала, что повод.

— Отец! — она была полна взрывоопасного восторга. — Можно мы…

— После завтрака, — прервал ее горение Ксэнар.

Девочка приуныла, но быстро осознала, что завтрак — это ненадолго, зато потом я буду вся в ее власти, приободрилась и заработала ложкой с удвоенным энтузиазмом.

Я радости царевны не разделяла, на знакомую еду, вроде вареных яиц или подтаявшего в тепле сливочного масла, смотрела с удивлением, на незнакомую — с подозрением. И ела медленно, неохотно, тщетно стараясь пробудить аппетит.

Бусины из волос я выплела еще утром, но все равно то и дело, забывшись, нервным жестом проводила ладонью по спутанным прядям, желая удостовериться, что в них ничего больше нет.

***

Как бы я ни желала отсрочить неизбежное, завтрак закончился и меня потянули прочь из безопасного царского жилища.

Сэнар увязался следом, объяснив это заботой о племяннице.

Я не возражала, даже радовалась его присутствию: несмотря на туфельки Агнэ, которые мне почти не жали, и ее легкую накидку, скрывавшую мое грязное платье, я чувствовала себя неловкой и жалкой, и лишь присутствие жизнерадостного эва позволяло держаться достойно.

Я шла рядом с ним по широкой улице мимо местных жителей, домов и лавок и старалась совсем уж не горбиться под тяжестью своей судьбы.

Каменные здания с переменным успехом боролись с легким налетом плесени — где-то ее было меньше, где-то больше, на постройках, о которых хозяева заботились с особым усердием, не было вообще. Деревянные дома даже не пытались как-то противостоять этакой напасти, задорно зеленея под усталым солнцем. Кое-где плесень теснил пушистый, жизнерадостный мох, и это противостояние рисовало причудливые и очень красивые узоры на бревенчатых стенах.