Ночь Серебра (СИ) - Кононова Татьяна Андреевна

— Велена — другое дело, — строго отмолвил Ярико. — Мы с нею, почитай, через всё прошли. Да и ей почти всё о рунах ведомо, а ты, поди, не знаешь ничего.

— Так расскажи!

Ярико тяжело вздохнул. Уж больно не хотелось впутывать эту маленькую девчонку, почти беспомощную, в жестокую и опасную игру, в которую пришлось ввязаться ему самому. Руны, которые искал как он, так и Ольгерд, появились ещё в незапамятные времена, когда их ещё и на свете-то не было. А предание о Ночи Серебра, поди, и того раньше. Самая короткая ночь в году, едва стемнело, оглянуться не успеешь, а там уж и светать начало. И в эту ночь чудеса происходили верней, чем на Купалу, стоило только собрать вместе все семь рун богов, зажечь свечу и загадать желание. Но мало того… До самой полуночи надобно было молчать, иначе ведь любое сказанное слово может сбыться, да так, что и сам того не ожидаешь. А где искать те самые руны, так то одним только богам ведомо. Они могут быть где угодно: рисунок ли, гравировка, вышивка, но главное — чтобы вещица тайной силою обладала, иначе не сильна будет и сама руна. У Ярико таких вещей не было… А Славка, дослушав до конца и не перебивая, неожиданно поднялась. Светлые глаза её радостно светились. Незадолго до этого, пока Ярико ещё не окончил свой рассказ, она почувствовала, как в груди что-то дёрнулось и столь же неожиданно замерло. Она поняла, что ежели он не позволит ей пойти с ним — она отправится сама. Само сердце, кажется, вперёд рвалось…

— Слушай! А ведь у меня есть клинок стальной. У него на рукояти — знак Велеса-батюшки, покровителя рода нашего ведовского. Матушка сказывала, что это мне его отец оставил. Погоди, я мигом!

И с этими словами Славка выскочила из горницы, влетела в кладовую, где у неё на самой нижней полке был тайничок, отыскала кинжал с серебряной рукоятью. На мгновение ей даже почудилось, что, когда её ладони коснулись лезвия, маленькая руна, выгравированная на рукояти, едва заметно вспыхнула голубоватым светом и тут же погасла. Славка никогда этим клинком не пользовалась: то ли берегла, то ли предпочитала лук со стрелами, она того и сама не ведала. А только теперь пришёл его час… Славка воротилась в горницу, передала клинок Ярико и пересказала историю его появления.

Юноша бережно принял клинок из рук её, повертел, рассматривая со всех сторон. Небольшая руна — знак Перуна — была выжжена на рукояти. И, когда он ненароком коснулся этой руны, его словно обожгло, и он, поморщившись, резко отдёрнул руку. А Славка увидела, что выжженный узор на какую-то долю секунды снова сверкнул светло-голубым и тут же погас.

— А знаешь, быть может, это и есть одна из рун, — задумчиво промолвил Ярико, поднеся оружие к самым глазам, пристально разглядывая его и очень стараясь не касаться того места, где на рукояти виднелась руна. — Семь рун, семь чувств человеческих… Страх, боль, предательство, алчность, любовь, ненависть, прощение…

— Откуда тебе всё это ведомо? — изумлённо спросила Славка.

— В плену у Ольгерда посидишь, ещё и не такое услышишь, — улыбнулся Ярико. — Ладно. Будь по-твоему. Вместе, оно всё ж сподручнее и веселей, что ли… Впрочем, ежели хочешь знать, я Велену нарочно отправил, чтобы она за мною не увязалась.

Они переглянулись со смехом. Ярико подмигнул Славке, и она тут же вспыхнула, залилась краской до самых ушей, опустила голову. Согласился — оно и ладно… А ну как мать против будет? Мать всегда против всего, что бы ни сказала Славка…

…Весна Любимовна тем временем уже осмотрела парнишку, сына пряхи Росинки, которого вдруг в разгар лета начал бить судорожный кашель, и ничем его свести невозможно было, возвращалась хворь, и всякий раз с новой силою. Весна и Росинка были подругами с юности, а потом, когда Весна поспешила замуж выскочить да доченьку родить, почти и вовсе общаться перестали. Не признавали жениха Весны в селении, чужаком он был, пришёл из иных земель, из-за гор, а девка по молодости да по глупости влюбилась, совсем голову потеряла. Так и осталась с тех пор у Весны Любимовны только Славка напоминанием о дурном минувшем. Конечно, впоследствии всё изгладилось, забылось, и Весна с Росинкою снова стали дружны, как прежде, но всё равно какой-то холодок остался меж ними двоими, не было той милой, пылкой дружбы…

Росинка тянула кудельку, в другой руке её живо крутилось веретено, а речь лилась неторопливо, складно. Как только услышала она про молодого охотника Ярико, о том, что пришёл он невесть откуда и уйдёт неведомо куда, она решилась рассказать подруге о том, что уже давно томило её сердце.

— Он-то, верно, юноша и непростой, а Славка твоя и подавно, — молвила Росинка, ни на минуту не отвлекаясь от своей работы. — Дар у Славки есть, это я сразу поняла, как увидала её. Глаза у неё необыкновенные… Скажи-ка мне, хоть у кого-либо видала ты такие глаза?

Весна Любимовна вспомнила дочь и её всегда тихий, печальный взор. Глаза у Славки были оттенка неясного: то ли голубые, то ли серые, то ли и вовсе зеленоватые, но о красоте никогда ни мать, ни тем более дочь не задумывались.

— Нет, — задумчиво прошептала Весна.

— Глаза у Славки чудесные, видят они то, что другим никогда не приметить, — продолжала Росинка, и некоторое время лишь негромкое жужжание веретена наполняло маленькую тесную горницу. — А день, когда она свою дорожку выберет и тебя оставит, уж скоро, совсем скоро, помяни ты слово моё… От неё много чего зависеть станет. Сила у неё, ей и самой неведомая.

Весна Любимовна даже пояс в пальцах вертеть перестала. Сила… у Славки? Этой маленькой, невзрачной девчонки — и вдруг сила, о которой никому, даже ей самой, пока что не ведомо? Как много вопросов — и ни одного ответа…

— И что ж теперь? — таким же встревоженным шёпотом спросила Весна Любимовна. — Нешто ничего сделать не можно?

Пряха Росинка лишь плечами пожала. Её смуглые сильные пальцы снова бегали вокруг веретена, тянули и разглаживали кудельку.

— Так повелели боги, знать, такова судьба дочери твоей, таково её предназначение, — ответила она, и некоторое равнодушие послышалось Весне Любимовне в её голосе. — Видишь, а ты всё кручинилась, что никчёмная Славка твоя.

Весна Любимовна, поражённая этими её словами, вскочила, едва не наступив на растянувшуюся белую пряжу. Яркие синие глаза горели, казалось, метали молнии.

— Не смей так говорить о Славке, — прошептала она, и её тонкие, длинные, но сильные пальцы крепко сжали витой поясок. — Слышишь? Не смей!

Росинка печально опустила взор. Тёмные пушистые ресницы бросили тень на щёки, уголки губ опустились. Пряха вздохнула с грустью.

— Не надобно защищать её, Весна Любимовна, — негромко отмолвила она. — Птицы покидают родное гнездо, едва становятся на крыло. Дети разлетаются по всей земле, едва их сердца и души крепнут достаточно для того, чтобы принять мир таким, каков он есть на самом-то деле. Славомира — девочка умная и храбрая. Света в её сердечке довольно, чтобы его не заполонила тьма. Просто позволь ей уйти, когда она сама того пожелает.

— Она не пожелает, — проговорила Весна, чувствуя, как в горле пересохло, а голос предательски дрогнул. Поднялся перед взором внутренним образ маленькой Славки: извечно растрёпанная косичка, маленький, чуть вздёрнутый носик, большие светлые глаза, в которых всегда читается удивление. Руки… хоть и маленькие, хрупкие, но сильные да умелые. И верно, нет такого дела, что не по силам было бы Славке, за что бы она ни бралась, всё в руках у неё спорится. Только уж больно не уверена в себе девчонка. Так бы завидная работница была… И Весна Любимовна просто привыкла к тому, что дочь неотлучно с нею, подле неё. Как же прощаться-то с нею?..

— Почём тебе знать, — откликнулась пряха Росинка и снова отвела взор. Веретено запело в её сильной, загрубевшей от работы руке, потянулись белые пушистые нити. Ведунья сжала губы, и без того тонкие, в одну алую ленточку.

— Ну, коли так, прощай, — бросила она, нахмурившись. — Сын твой пойдёт на поправку с нынешнего заката. Только не забывай его поить ромашковым настоем до конца седмицы…