Дахут, дочь короля - Андерсон Пол Уильям

Ее взгляд и голос были все такими же спокойными…

— Ты тоже хочешь меня?

— Ну, мы же хотели еще раз обговорить это дело, а ты… ведь ты прекрасна. — Смотря на нее в лунном свете, он отчасти сказал правду.

Она закрыла глаза, полные слез, и пробормотала:

— Да, давай попробуем еще раз.

Окно они оставили незакрытым и незанавешенным. Лунный свет крапинками освещал смятое постельное белье и неодетые тела.

— Прости, — произнес он, — я думал, что это доставит тебе удовольствие.

— Я тоже надеялась, — ответила она. — Это не твоя вина.

Все-таки некоторое время он пытался ее возбудить, до тех пор, пока Телец не сдержался и не удовлетворил своего желания. Из-за постоянного воздержания для нее акт оказался болезненным.

— У нас был беспокойный день, — сказал он. — Может, завтра утром?

— Нет, лучше будем отсыпаться. Встреча будет долгой.

— И все же…

— Будем искренними перед Богами и перед самими собой — я постарела.

«Бодилис моложе всего на год или два! — мелькнуло у него в голове. — А она была бы мне рада».

— С Сореном ты испытала бы другое? — голос был словно не его.

Ланарвилис открыла глаза и села.

— Что ты сказал?

— Ничего-ничего, — отозвался он, тут же пожалев об этом. — Ты права, нам действительно следует поспать.

Он уловил холодность в ее голосе:

— Ты осмелился вообразить… будто я и он… могли совершить святотатство?..

— Нет, ни за что на свете, конечно же, никогда. Грациллоний тоже сел, перевел дух, положил ей руку на плечо.

— Мне следовало молчать. Я молчал много лет. Но кажется, я вижу и слышу лучше, чем ты представляешь. Вы любите друг друга.

Она уставилась на него сквозь подсвеченную луной тьму.

Он криво улыбнулся.

— Почему это должно меня возмущать? Боги соединили ваши судьбы еще до того, как я достиг Иса. Ты была мне верна. Это все, о чем может просить центурион.

— Ты все еще не перестаешь меня удивлять, — задумчиво сказала она.

— В самом деле, я не стану обижаться, если ты и он…

Ее охватил ужас. Она закрыла ему рот ладонью.

— Тихо! Ты почти богохульствуешь!

Как раз это его и не волновало. Он осознавал, как устал.

— Хорошо, больше не будем об этом говорить.

— Лучше не стоит. — Она легла. — Лучше попытаться заснуть. Сорен и я, мы оставили эти чувства позади. Для нас уже слишком поздно.

— Нет, — произнесла Кебан. — Не делай этого.

— Что? — Будик уронил руки с ее талии и отступил. — Опять?

— Прости, — печально ответила она. — Мне нехорошо.

Солдат уставился на свою жену. После нескольких дней полевых работ он пришел домой весь горя, сразу как Админию дали отпуск.

— В чем дело? Лихорадка, боль в животе, что? Кебан склонила голову.

— Мне нездоровится.

Будик рассматривал жену. Она стояла, ссутулившись; живот выпятился, желтоватая кожа на щеках обвисла, образовался двойной подбородок, но по сравнению с тем, какой она стала за последние четыре-пять лет, мало что изменилось. Не изменились ее грязные, исчесанные волосы, кисловатый запах немытого тела, испачканное платье, которому требовалась штопка. Хотя тело под ним, глаза и губы были все еще привлекательными, и об этом он помнил.

— Ты обычно не так уж слаба, — пробормотал он, — и в то же время тебе нездоровится. Тогда пойдем в постель. Много времени это не займет, а потом ты и отдохнешь.

— Нет, ну пожалуйста, — захныкала она. — Если б я только могла, но прошу тебя, не сегодня.

— Но почему?

Женщина собралась духом и возразила:

— А если меня вырвет в тот момент, когда ты будешь во мне? Прости, но меня тошнит, а твои запахи — твое дыхание, этот твой сыр, — может, завтра, дорогой?

— Вечно завтра! — крикнул он. — Ты больше не в состоянии раздвинуть для меня ноги? Будучи блудницей, ты проделывала это для любой деревенщины.

Кебан отпрянула к стене. Муж кружил по комнате. Груда вещей, разбросанная одежда, немытая посуда казались серыми от пыли.

— Может, хотя бы в доме у меня будет порядок, чтобы мне не было стыдно приглашать своих друзей? — продолжал кричать он. — Нет? Ну делай, как знаешь.

Женщина бросилась подметать.

— Будик, я люблю тебя.

Дальше он слушать не пожелал, гордо вышел и захлопнул за собой дверь.

Под нестерпимо палящим солнцем улица жила в своем стремительном потоке. Он пробирался вдоль ее извилистой узкой полосы по запущенному району, где они жили. Когда его окликали знакомые, он здоровался с ними кратко. Велико было искушение остановиться и поболтать, ведь многие из них были женщины, соседские жены и дочери. Но это бы привело к грехам, проблемам, может, к жутким ссорам. Найти бы дешевую проститутку в Рыбьем Хвосте или на здешних извилистых улочках. Кебан поймет. Она не будет спрашивать, где он был. Но ее слезы не дадут ему сегодня спокойно уснуть.

Будик остановился.

— Прости меня, Иисусе, — по латыни изумился он. — Что я творю?

У него пульсировало в области поясницы. Раскаяние ему было бы кстати. Но согласно учениям Церкви, Бог не торгуется. Это язычники Иса жертвами откупались от Тараниса, Лера, похотливой Белисамы; но Господь Бог принимал лишь те приношения, что совершались с кающимся сердцем.

Будик повернулся на пятке и быстро зашагал, почти побежал, по направлению к Форуму.

До чего отвратительно цветной и веселой была толпа, клубившаяся и кружившаяся на его мозаичном полу, вокруг резервуаров Огненного фонтана, меж колоннад публичных зданий! Мимо прошел купец в роскошной тунике, военный моряк, весь в металле, преисполненный чувства собственного достоинства. Девушка с полной рыночной корзиной на голове задержалась перекинуться шуткой с молодыми ремесленниками, которые шли на работу. Госпожа из суффетов в сопровождении слуги, на ней мантия из превосходной голубой шерсти, отделанная эмблемами луны и звездами из белого золота; худощавое лицо склонилось над ручным хорьком, которого она несла на руках. Распутница, одетая во все блестящее и прекрасная, как Венера, завлекала посетителя-озисмия, который выглядел не столько богатым, сколько изумленным. По ступеням библиотеки, неся свитки, должно быть, полные тайных знаний, спускался ученый. Продавец предлагал копченых устриц, чесночных улиток, пряные фрукты и медовые пирожные. Рядом, держась рука об руку, раскачивались в унисон пьяный сакс и скотт в килте, сошедшие на берег с торгового корабля. Сквозь болтовню и гул журчала музыка. Она доносилась со ступеней храма Таранила от труппы исполнителей, что и одеты были вызывающе, и вели себя так же. Пели флейта и свирель, звучала арфа, бил барабан, девушка исполняла страстные строфы, а другая, в бесстыдной полунаготе, едва ли напоминавшей египетский стиль, звенела на своей трещотке и кружила в танце. Чуть ниже стояли молодые люди, глазели, гикали, бросали монеты и аплодировали.

Христианин силой прокладывал себе дорогу вперед. В церкви он оказался один.

Этот бывший храм Марса преобразился больше, чем что-либо. Войдя через западную дверь внутрь, Будик обнаружил, что мрамор вестибюля не только чист, а еще и отполирован. Деревянную стену, отделявшую в день причастия Святая Святых, заменили сухой кладкой, как того требовал исанский закон, но поставили аккуратно и собрали в соответствии с формой. На внутренних фресках изображены Рыба и Добрый Пастырь. Перегородку Корентин оставил простой, как она ему представлялась. Тем не менее крест на алтаре верующие с умением и любовью украсили изящной резьбой и отделали чеканным золотом. Установили орган. Нельзя сказать, чтобы нынешний хорепископ обратил в Исе в новую веру много людей, но он сделал больше, нежели его предшественник, и те, кого он обратил в христианство, как и Кебан, были в основном бедняками. Но возрождение торговли с каждым годом приводило в город все больше верующих, среди них попадались такие, для кого пребывание в городе было сосредоточием коммерческих интересов; а Корентин был не из тех людей, которых можно было облапошить, когда он предлагал сделать пожертвование.