Я едва не выкрикнула: «Почему же Маранония мне не сообщила всего этого?» — но вовремя сдержалась. Богиня дала мне строгое указание, что я ни в коем случае не должна рассказывать о том, что она являлась мне. Но все-таки было чертовски обидно узнать, что она предстала перед чьими-то еще взорами и, похоже, рассказала гораздо больше.
Залия спросила:
— Маранония ведь являлась тебе, не правда ли? Я тряхнула головой и сказала:
— Не могу ответить на этот вопрос. Залия кивнула.
— Это говорит мне о том, что так и было на самом деле. В противном случае ты должна была просто ответить «нет».
Последние слова Залии я пропустила мимо ушей и произнесла:
— Теперь расскажи о побеге.
— Так ты мне поверила?
— Пока не знаю, да или нет, — ответила я, — пока что я только двинулась навстречу вере, но есть очень серьезные сомнения.
— И на том спасибо.
— Мне очень жаль, но на большее я пока не способна. Я очень подозрительна.
Рассерженное лицо Залии смягчилось. Она слегка наморщила нос и сказала:
— Думаю, что мне не следует порицать тебя. Ты так много страдала.
— Хотелось бы услышать план побега, а не слова жалости, — жестко повторила я.
— Очень хорошо. Если тебя больше устраивают факты, а не мои симпатии, — ты получишь эти факты. Учти только, что если бы не моя симпатия, то ты представляла бы зрелище, достойное жалости. Можешь в этом не сомневаться.
— Говори, что задумала, — произнесла я.
— Ну что ж, — начала Залия. — Еще до того, как меня пленили, я знала, что вояки Мэгона идут по следу. Поэтому я спрятала свой корабль. Если нам удастся выбраться из рудников и добраться до корабля, то мы без труда сможем вырваться из владений Новари. — Когда Залия продолжила, в ее голосе зазвучали нотки гордости: — Это быстроходный корабль. В открытом море никто не в состоянии догнать его. По крайней мере если я стою у штурвала.
— Далеко ли до твоего корабля? — спросила я.
— Три дня пути, — ответила Залия, — может быть, четыре. Мы должны будем двигаться на запад, пересечь озеро и достичь гор. Как только мы доберемся туда, считай, что корабль найден.
— Гладко стелешь, — возразила я, — но сначала надо выбраться из рудников. Как насчет этого?
Залия помедлила, потом неохотно произнесла:
— Я еще не сумела придумать ничего подходящего. Боюсь, что я презрительно усмехнулась, услышав это.
— И на кой черт сдался нам тогда твой корабль? Залия покраснела.
— Я была занята тем, что старалась сохранить в живых нас обеих, — огорченно заметила она. Но Залии удалось сдержать гнев, и она со вздохом произнесла: — Ты права. Я долго ломала над этим голову, но мне не пришло ни одной стоящей идеи. Иногда мне начинало казаться, что побег отсюда невозможен.
Ее признание произвело на меня необычное воздействие — во мне шевельнулась надежда.
— Должен, обязательно должен быть путь на волю, — сказала я, — если есть достаточно времени, то можно выбраться из любого переплета. Залия рассмеялась:
— Уж времени-то у нас достаточно!
— У меня нет уверенности, что у нас осталось много времени, — возразила я. — Новари может послать за мной в любую минуту. Она может вдруг прийти к заключению, что наказание, которому она меня подвергла, недостаточно. Или же она может вдруг открыть новый и более интересный способ сломить мою волю.
— Тогда имеет смысл не мешкая приступать к делу, — заметила Залия.
Я поддразнила ее:
— Что я слышу? А где же симпатия? Залия пожала плечами.
— Ты вновь заслужишь ее в тот день, когда научишься верить мне.
— Этот день может и не настать, — парировала я. Залия снова легла на спину и закрыла глаза.
— Отныне и до веку, — произнесла она, — ты можешь сама готовить себе обед.
Женщина посчитала эти слова заключительной стрелой иронии в мой адрес, пущенной на сон грядущий, но вскоре она резко поднялась.
— Я забыла рассказать тебе кое-что насчет еды, — сообщила она озабоченно. — Похлебка, которой кормят нас всех, магически обработана. Хотя на самом деле это отвратительное пойло, которое ты постеснялась бы скормить и свиньям, — колдовством его заставили приобрести вкус и запах изысканного блюда. В результате такой обработки похлебка получила свойства наркотика, к которому быстро привыкают, и те, кто хоть раз ее попробовал, не могут есть ничего больше. Она делает тебя сильной, даже упитанной. Но эта еда привязывает пленников, употребляющих ее, к рудникам. Даже сама мысль о возможности остаться без похлебки вызывает страх, который парализует волю.
Залия кивнула на металлическую руку и продолжала:
— Эта штука тоже каким-то образом влияет на нас. Делает заклинание подчинения более сильным. Непреодолимым.
— Так вот почему ты не позволяла мне есть эту похлебку? — сказала я.
Залия кивнула.
— Я взяла тебя к себе, — продолжала она, — когда ты уже привыкла к этой гадости. Мне страшно вспоминать то время, когда я помогала тебе побороть эту привычку. Думаю, именно из-за этой еды ты была беспомощна в течение столь длительного времени. И я наблюдала, что, по мере того как мне удавалось ослабить твою зависимость от нее, твое сознание постепенно возвращалось.
— А как же ты? — спросила я. — Ты ведь все это время ела похлебку без видимого страха.
— Заклинание, которое создала моя королева для того, чтобы оградить меня от опасности, — ответила Залия, — предотвращает привыкание. И еще кое-что. Если бы мы обе избегали этой еды, питаясь крысиным мясом, то стражники вскоре заметили бы, что мы не едим, как все, и обмениваем похлебку на какие-нибудь вещи. Даже одной трудно создавать видимость, что не происходит ничего необычного. Откажись от тюремной еды мы вдвоем — это стало бы невозможным.
Залия рассмеялась.
— Кстати, я не против того, чтобы немного пополнеть. Я хотела бы стать сильной. Настолько сильной, насколько это вообще возможно в данных условиях. Сила потребуется, когда мы устроим побег.
Я посмотрела на свою искусственную руку с ее уродливо торчащими болтами, выступающими с двух сторон запястья. Я припомнила ту боль, которую причинила мне эта рука, когда я попыталась создать очень маленькое заклинание. И это несмотря на то что колдовство, управляющее рукой, если верить рассказу Залии, было ослаблено моей «крысиной» диетой.
