Сын епископа - Куртц Кэтрин Ирен

— Ты как себя чувствуешь? — прошептал епископ.

Шмыгнув носом, Дугал отстранился достаточно, чтобы поглядеть на Дункана, кивнул, затем протер рукавом глаза.

— Немного ноет голова… Но это, вероятно, еще не кончилось похмелье. А так — совсем неплохо.

— Посмотрим-ка, не смогу ли я сделать из «совсем неплохо» «великолепно», — предложил Дункан, опустив руку на лоб Дугалу и прикоснувшись большим и средним пальцами к быстро закрывшимся глазам. — Сделай глубокий вдох, а затем выдохни… и почувствуй, как растворяется боль. Вот так.

Оказалось достаточно легчайших прикосновений, чтобы боль отступила. И Дункан прочитывал это по тонкой ниточке между ними так же легко, как состояние Моргана, когда они работали вместе.

Когда он убрал руку, Дугал раскрыл глаза и воззрился на него с благоговением. На этот раз всякая тень страдания исчезла из янтарных глаз.

— Это твоя целительная магия? — спросил мальчик.

— Некоторым образом, — улыбнулся Дункан. — Но если ты не отпустишь мою ногу, мне придется исцелять себя от мышечной судороги, — добавил он, перемещая Дугала и вздрогнув, как только возобновилось движение крови. — Боюсь, мы все не очень хорошо продумали. Мне бы следовало усадить тебя поудобнее.

Дугал смущенно поднялся на ноги, чуть покачиваясь, пока Дункан не поддержал его и не направил к креслу.

— Меня только чуть-чуть шатает, — замотал головой Дугал. — Сейчас станет лучше. Келсон нас, поди, заждался. Я не могу откладывать, надо ему рассказать.

— Думаю… Нам лучше подождать, пока не кончится венчание, — заметил Дункан, придерживая его за плечо. — Само по себе побуждение было благим. Но у него сейчас на уме немало всякого другого. А это можно и отложить.

— Но мы не опаздываем?

Епископ покачал головой.

— То, чем мы занимались, отняло куда меньше времени, чем ты думаешь. И еще вполне можно перевести дух.

— О, — застенчиво ухмыльнувшись, Дугал позволил себе немного расслабиться, затем вдруг порывисто схватил руку Дункана и прижал к губам.

— Отец, — благоговейно прошептал он. — Ты и в самом деле мой отец. А это означает, что я тоже Дерини. — Он помедлил. — А ты знаешь, я затосковал по магическому дару в тот самый миг, когда впервые увидел, как Келсон применяет свою силу. Он погрузил раненого в сон, и я смог зашить руку. Мне показалось, что я грежу, но я ведь уже тогда, наверное, начал что-то понимать?

— Возможно, — согласился Дункан. — И, полагаю, твое умение управляться с лошадьми — тоже отсюда. Бронвин, случалось, подзывала птиц. Глядишь и ты станешь целителем.

— Я? Целителем? О, боюсь, мне всего здесь не осилить. Понадобится много лет.

— У нас есть эти годы, — проговорил Дункан. — Мы найдем и время, и учителей. Тебя изумит, как скоро приходят некоторые навыки, если только знать, кто ты есть. Мы с Алариком можем поделиться с тобой всем, что умеем. И Риченда…

— Госпожа Риченда — Дерини?

— Да, и обучалась совсем в иной школе, чем мы двое. Тебе доставит большое удовольствие знакомство с ней.

Дугал зарделся.

— Если она вообще станет со мной разговаривать. Как ты думаешь, герцог Аларик передал ей, что я ляпнул вчера вечером? Я совсем не это хотел сказать… честно.

— Я все понимаю, сынок. А если Аларик что-то ей и передал, уверен, она не приняла это как оскорбление. Да, кстати об Аларике: думаю, самая пора присоединиться к нему и Келсону.

— Ага. И посмотреть, как наш король вступает в брак честь по чести, — согласился Дугал. Вставая, он вспомнил о ширале, и благоговейно поднес его к губам перед тем, как вручить Дункану.

— Вот. Ведь я должен вернуть его тебе.

— Нет. Возьми его на память о матери.

— Но… Тогда у тебя не останется ничего, что напомнит о ней, — начал было Дугал.

— У меня останется все, — ответил Дункан, касаясь кончиком пальца щеки Дугала. — Ведь у меня есть сын от нее.

А в другом покое, совсем неподалеку, другой его сын, духовный, готовился к брачному обряду, нетерпеливый и беспокойный, между тем, как в его свадебный наряд вносили последние усовершенствования. Длинный, до пят, плащ малинового бархата усеивали крохотные халдейнские львы, вышитые тончайшим золотом, верхняя рубаха состояла из четырех кусков: два — такие же, как плащ, и два — словно его изнанка: с малиновыми шелковыми львами по золоту. В знак уважения к приграничным предкам своей невесты, он стянул волосы на затылке золотым шнуром, хотя и не заплел на горский лад. Золотую корону Гвиннеда из крестов и переплетенных листьев достали и принесли из сокровищницы замка: говорили, что ее надевал Малкольм Халдейн, когда венчался с другой меарской принцессой почти сотню лет назад, и Келсон осторожно провел пальцем вдоль одного из листьев и поглядел на Моргана, когда служители собрали свои принадлежности и удалились. Кое-кто говорил даже, что корона эта принадлежала некогда Синхилу Халдейну, а, возможно, и Фестилам до него. Если да, то, пожалуй, ее видел и к ней прикасался сам Святой Камбер.

— Как ты думаешь, я правильно поступаю? — спросил Келсон Моргана, когда они наконец остались одни. — Бог свидетель, это совсем не то, о чем я мечтал: брак по государственным соображениям, с девушкой, которую я едва ли знаю, и уж всяко не люблю.

— Ты просишь, чтобы тебе повторили все обычные доводы, почему этот брак необходим? — парировал Морган.

— Нет, о, Боже! Мы столько раз к этому возвращались, что я могу рассказать все разговоры наизусть — и даже воспроизвести голоса тех, кто выступал. — Келсон вздохнул. — Полагаю, что я вообще-то хочу спросить, как ты думаешь, есть ли надежда, что меж всех этих государственных доводов все же проберется настоящая любовь. Я знаю, что ропот сердца нужно заставить отступить перед долгом, если ты король, но не могу не завидовать тебе и Риченде.

Морган улыбнулся, вспоминая собственные страхи утром перед их свадьбой, хотя они с Ричендой любили друг друга, как возможно только для Дерини, способных разделить любые мысли, мечты и страхи. Он сомневался, что Келсон когда-либо испытает столь совершенное слияние душ с простой смертной — Сиданой, но кто может сказать? Любовь часто приходит и после бракосочетания, супруги привязываются один к другому — порой — не на шутку. Если и Келсон, и Сидана постараются, их союз не будет слишком тягостен. А когда возможная награда — мир…

— Не стану уверять тебя, будто знаю, что вы будете счастливы до конца своих дней, как наплели бы барды, — заметил он миг спустя. — Вам придется нелегко. С другой стороны, Риченда говорит мне, что твоя принцесса нет-нет, да и задумывается о тебе. Конечно, Сидана ни за что не признается, что ее хоть чуточку волнует мысль о предстоящей свадьбе — она для этого слишком горда. Но она — красивая, здоровая, умная девица — а ты жених хоть куда: самый могущественный и привлекательный из властителей христианского мира. Может ли она не счесть тебя желанным?

Келсон покраснел от гнева.

— Аларик, прекрати! Ты обо всем этом… Словно мы животные! Если она когда-нибудь сможет меня полюбить, я бы хотел, чтобы наша любовь… чтобы она была не плотской, а духовной, как у вас с Ричендой.

— Духовной? — Морган фыркнул. — Келсон, или ты думаешь, будто мы с Ричендой наедине только и делаем, что обсуждаем духовную сторону наших отношений?

— Да нет же, я…

— Ну, и это само собой, — продолжал Морган. — Но, поверь мне, что и «плотское», как ты сказал, тоже довольно славно. Не презирай свое тело. Оно — часть того, кто ты и что ты. Небесная любовь хороша для монахов, и ее здоровая доля делает брак глубже и полнее, но с венчанной женой, особенно, когда она — только человек, и с ней нельзя полностью разделить душу — и сами телесные утехи, как ты скоро обнаружишь — это особое средство общения и единения. И, конечно, есть житейская сторона: это важно, чтобы обзавестись наследниками.

— Да, конечно, — Келсон повернулся и несколько раз прошелся взад-вперед, стискивая руки.

Когда он вновь остановился и бросил искоса взгляд на Моргана, он несколько побледнел, что подчеркивал его малиновый наряд.